В память о бабушке

Сегодня, часов в семнадцать, когда уже стемнело, ко мне позвонили в дверь, да так смело, настойчиво и нетерпеливо. Кто это, думаю, вроде уже никого не жду? Открываю, и на меня обрушивается разноголосый хор ребятишек лет восьми, разукрашенных новогодней бахромой. Обращаю внимание на девочку, повязанную белым шерстяным платком с кистями и красными розами по полю, и на мальчика в шапке-ушанке, перепоясанного красно-жёлтой широкой тесьмой. Становится понятно, что пришли колядовать. Впускаю в дом эту ватагу, одновременно замечая, что крыльцо моё усыпано пшеницей и соображая, найдутся ли у меня гостинцы на всех. Растерянно, не вникая в смысл песни, улавливаю несколько фраз: «Хоть рубль, хоть пятак, не уйдём из дома так», «Дайте нам конфетку, а можно и монетку». Вздыхаю с облегчением, потому что ваза с конфетами и хрустальная пепельница, служащая местом сбора денежной мелочи от рубля до десятки, ещё не опустели. Исполнив свой речитатив, один из детей протягивает мне сумку, другие выжидательно смотрят. Поблагодарив за добрые пожелания, я кладу в эту сумку горсть монет и пригоршню конфет. Ребятня довольна, я тоже, а на память приходят свои давние детские ощущения от праздника Рождества. Именно так называли этот праздник, уравнивая его значение со словом «сказка», и праздновали его не все; кому-то было «нельзя», в том числе, и моей маме, бывшей комсомолке. Но как-то находился компромисс между неграмотной, верующей, мудрой бабушкой и её дочерью, образованной атеисткой. В доме висели иконы, бабушка читала молитвы, невидимо шевеля губами и мелко крестясь; мама ходила на какие-то собрания, мужчины были молчаливы, а для детей оживала сказка о Первой звезде, в которой всегда присутствовала Бабушка. Именно в этот день, 7 января, Бог призвал её к себе… Ожидание Рождества, ломящийся от изобилия блюд стол, величавое семейное застолье - всё это медленно-медленно уплывало, обволакивалось дымком и, наконец, исчезало совсем... То ли меня уводили спать, то ли уносили на руках, я этого уже не видела.

Просыпалась утром от шума, пения и громких выкриков на кухне. Я уже знала, что это пришли ребята славить наш дом, и сейчас бабушка будет раздавать им гостинцы. Для этого у неё наготовлены булочки, конфеты, пряники, да в таком количестве, чтобы хватило ребятишкам из всех домов, которые будут приходить сегодня всё утро. И мне надо было быстрее одеваться, разбудить брата и сестру, помочь им собраться и отправиться «славить». Далеко нас не отпускали, но мы и сами знали, что надо пойти к тёте Нюсе, бабе Зине, Анне Алексеевне, Бузыничихе и Фешке. На улице, у чьих-нибудь ворот, мы объединялись с другой группой "славичей". У следующих ворот к нашей ватаге примыкал ещё кто-нибудь, и к "бедной Фешке" вваливалась целая толпа ребятишек от трёх до восьми лет. Но зато и хор был звучный! Пяти-шести дворов хватало, чтобы наши сумки, повешенные бабушкой через плечо, наполнились гостинцами, и мы, радостные, бежали домой, чтобы поскорее отведать лакомств. Как будто дома этого всего не было! Всё, что вынималось из сумок, было в тысячу раз вкуснее, чем домашние сладости! А песня, которой « славили хозяев», была у всех одна: Сею,вею,посеваю! С Новым годом поздравляю! С Новым годом, с новым счастьем! С новым урожаем! Распевая хором эту "славу", дети горстями рассыпали по кухне пшеницу. Бабушка долго не выметала "мусор", а вечером, собрав пшеницу в кучку, ссыпала её в полотняный мешочек, завязывала тесёмкой и прятала на верхнюю полку у шестка. Дальнейшую судьбу этого мешочка я не знаю до сих пор. После того, как малышня заканчивала "славить", на гулянки выходила молодёжь. Помню, как мой дядя Гена, лет семнадцати, ещё не служивший в армии, разговаривал с дедушкой и просил его вывернуть тулуп, чтобы нарядиться медведем. С гармонью, с песнями и плясками ряженые гуляли по улицам до ночи. А может, до утра... Говорят, женихались, а потом справляли свадьбы. Я была ещё мала, чтобы это понимать.