Про Люсика. Из серии "Кто кому меньшие братья?"

На модерации Отложенный

Мои девчонки от рождения имели абсолютно разные характеры. Старшая сразу была жизнерадостным, самостоятельным и совершенно бесстрашным сорванцом. В возрасте полутора лет она подходила к дворовым собакам и норовила пощупать их зубки, для чего ей зачастую приходилось вставать на цыпочки. Бедные животные немели и застывали от подобной наглости, и только одна, очевидно, от испуга, гавкнула так, что сама шарахнулась в сторону. Девица же моя не только не заплакала, но с недоумением посмотрела на «неправильную» собачку и не спеша удалилась искать другой объект для завязывания дружеских отношений.

 

А младшая – совсем другой человек. Примерно год после своего рождения она в основном ела и спала, а бодрствуя, доброжелательно и внимательно – причем молча! – всматривалась в окружающий мир. Поэтому как следует мы познакомились с ней только после того, как девочка пошла и заговорила. Она оказалась прирожденной женщиной по изяществу и манерам и совершенным философом по складу мышления. В два года она уже не просто разговаривала предложениями, но пыталась воспитывать всех окружающих, начиная с меня. Как-то пресечь этот педагогический процесс было сложно, поскольку изрекало дитё совершенно правильные, бесспорные вещи.

 

Особенно смешно это выглядело благодаря внешности новоявленного «дидактика». Наша Мышенька, как иногда мы звали ее между собой, долго перебирала гены, доставшиеся ей от родственников разных кровей, мастей и комплекций, не зная, на каких же остановиться, и на то время, о котором идет речь, выглядела следующим образом: крошечная, даже по сравнению со своими  сверстниками, девочка, по-детски пухленькая и при этом грациозная, как котенок, с прямыми черными волосами, удивительно белой кожей, украшенной солнечно-рыжими веснушками, и круглыми розовыми щечками, превращающими в щелочки темно-зеленые, с длиннющими ресницами глаза.

 

Когда мы приходили в гости к дедушке, он хватал ее на руки, взгромождал на какой-нибудь стол или тумбочку и интересовался:

 

– Маня, вы меня уважаете?

 

На что преисполненная чувством собственного достоинства особа сообщала:

 

– Да!

 

– И я вас уважаю. Значит, мы с вами уважаемые люди! – констатировал дед, и обе стороны были полностью довольны таким положением дел.

 

Но при всей рассудительности у этой уважаемой дамы все-таки было свое слабое место: она, как и полагается всякой приличной Мышке, страшно боялась... кошек, хотя к собакам относилась спокойно.

 

Вот только один случай. Как-то в прекрасный летний день, выходной, шли мы с ней неспешно куда-то, наслаждаясь погодой и возможностью прогуливаться, беседовать, останавливаться, рассматривая птичек-букашек-цветочки, и обмениваться мнениями по поводу различных глобальных проблем. И вдруг вдалеке, на другой стороне улицы, появилось... что-то. Вернее, кто-то – явно на четырех лапах и с хвостом, но настолько маленькое, что родовую его принадлежность определить было на таком расстоянии затруднительно. Моя героиня нахмурилась и на всякий случай начала – пока потихоньку – подвывать. Проходивший мимо молодой человек решил разрулить накалявшуюся ситуацию и из самых добрых побуждений обратился к ребенку со следующей речью: «Не плачь, девочка, не бойся! Это же не собачка, это кошечка!».

 

Свою ошибку он осознал в тот же миг, но исправлению она уже не подлежала. В один момент дочка вскарабкалась на меня, как обезьянка на пальму, и, сидя уже практически на моей макушке, верещала так, что и собако-кошечку, и молодого человека как корова языком слизала, а не заставшие начала истории прохожие, наоборот, столпились вокруг, интересуясь, не обидел ли нас удравший негодяй и не нужно ли вызвать милицию.

 

Однажды, после очень похожей ситуации, ко мне подошла неизвестно откуда появившаяся незнакомая бабуля, совершенно хрестоматийная, маленькая, сморщенная и в платочке, и тихо, но как-то очень убедительно произнесла: «Деточка, нехорошо это. Если дитё собак боится, это еще ничего, с возрастом может пройти. А если кошек – само не пройдет. Плохо. Думай, что делать, как ребенку помочь», после чего буквально растворилась в воздухе.

 

Я начала думать. И ничего умнее не придумала, как лечить подобное подобным. Решила: надо брать в дом котенка.

 

Конечно, все происходило не сразу. Мы со старшей дочкой, которую я призвала на помощь, стали понемногу вести подготовительные беседы с Мышенькой. Причем запрещенное слово «кошка» не употреблялось – речь шла о крооохотном котеночке, а ведь это совсем не то, что большая кошка, это совсем другое! Сначала наш рассудительный ребенок и слышать ни о чем таком не хотел, потому что все-таки котенок – это кошкина детка, и оснований думать, что он вырастет, например, в собачку не было никаких. Но постепенно ее доброе сердечко дрогнуло и женское начало взяло вверх: я объяснила ей, что котята бывают совсем маленькие, они еще ничегоне знают, даже совсем не видят, кушать сами не умеют, и их надо всему учить и защищать; а кто же будет это делать, если не такая разумная и самостоятельная девочка, как она! И, проникшись серьезностью цели – обучить всем жизненным правилам и, главное, обеспечить хорошее воспитание ничего еще не смыслящему существу, – малышка, наконец, дала свое согласие на появление в доме кошачьего ребенка.

 

И я принесла (сейчас уже не помню, откуда) котенка– крохотного, гладкошерстного, совершенно черного, не считая белого «галстучка» на шее. Ему был месяц от роду, глазки уже открылись, но пока имели неопределенно-молочный цвет, и даже самостоятельно лакать молочко он еще толком не умел.

Конечно, поначалу ухаживала за ним я, но то, что Машенька не ударилась в слезы, когда увидела нового «родственника», а серьезно и сосредоточенно оглядела его, умещающегося у меня на ладони, очень радовало. Уже на следующий день она подошла к нам с котенком вплотную и, убедившись, что это все-таки не совсем ужасная кошка, даже собралась с духом и провела пальчиком по его нежнейшей шорстке.

 

Малыша нужно было как-то назвать. Мы все придумывали ему имена, но котенок был один, а нас много. Как выбрать имя, чтобы никто не обиделся? Вот тогда мы впервые применили способ, который потом стал у нас традицией при наименовании наших домашних животных. Я написала каждое имя на отдельной бумажке, скатала все бумажки в трубочки, и мы с девчонками разложили их полукругом вокруг котенка. Он обнюхал эти непонятные предметы, парочку даже потрогал лапкой, но потом зацепил одну – и начал играть с ней, уже не обращая внимания на остальные. Отобрали, развернули. Там было написано имя, которое пришло мне в голову из-за окраса и уже начавшего прорезаться характера нашего приемыша: Люцифер. Для родственников и близких знакомых – Люсик.

 

А дальше ситуация развивалась как по нотам. Конечно, девочка была старше котенка на два с половиной года и честно пыталась его опекать (кто же, если не она!), но ведь котята растут быстрее человеческих детенышей. Они подружились, хотя в этой дружбе и присутствовала явная нота соперничества: «воспитательница» огорчалась, когда Люсик, взрослея, уже не признавал ее неоспоримого превосходства, а он, разрезвившись и не умея еще рассчитывать силу своих коготков, так и норовил цапнуть свою юную «попечительницу», иногда даже бросаясь на нее из укрытия. Как выяснилось, он был прирожденным охотником, и устраивал засады даже на мою семилетнюю старшую, которая грозно заявляла: «Еще раз меня поцарапаешь – я тебя за ухо укушу!». Дети порой обижались на котенка, он – на них, они спорили, иногда ссорились, потом опять мирились, но главное – все были на равных и никто никого не боялся!

 

Несмотря на свой почти младенческий возраст, Люсик оказался парнем очень самостоятельным и храбрым. Охотничий инстинкт заставлял его часто и с каким-то небескорыстным интересом наблюдать за порхающими на улице птичками. Но я не беспокоилась: мы жили на третьем этаже, уходя, я на всякий случай закрывала балкон и окна, так что ни котенку, ни птичкам ничего, с моей точки зрения, не угрожало. Правда, форточку всегда оставляла открытой, чем в возрасте трех месяцев и воспользовался юный хищник.

 

Однажды, когда я возвращалась с работы, меня отловили соседские бабушки, которые грелись на солнышке, сидя на скамеечке возле дома. Они почему-то начали интересоваться, выпускаем ли мы нашего котенка на улицу, а если нет, то не мог ли он сам убежать – например, выпрыгнуть из окна. Я вежливо, но твердо ответила «нет» на все их инсинуации и спокойно пошла домой. Вот тут-то и обнаружилось, что котенка там действительно не наблюдается. К счастью, активные поиски увенчались успехом: в конце концов, я обнаружила его на газоне около дома. Он был цел и невредим, но, судя по выражению морды, несколько озадачен и недоволен. Очевидно, оставшись дома в одиночестве, он, чтобы было лучше видно, забрался на край форточки, а потом попытался поймать птичку в полете. Однако не учел разницы в весовых категориях и отсутствия у себя такого важного атрибута, как крылья, в результате чего птичка упорхнула вверх, а он свалился в противоположном направлении.

 

В другой раз он действовал уже умней. Наш старый пятиэтажный дом сверху донизу был увит диким виноградом. На пятом этаже в квартире над нами жила канарейка. Летом ее выносили в клетке на балкон – подышать свежим воздухом...

 

В один не самый прекрасный день позвонили в дверь. Я, открыв ее, увидела странную картину: на пороге стояла девочка-подросток с пятого этажа, а в ее руке висел надежно прихваченный за шиворот Люсик. Конечно, я не поверила рассказам юной соседки о том, что наш милый котенок, сам ростом не намного больше вороны, забрался по винограду к ним на балкон, открыл клетку, достал оттуда канарейку и сожрал самым наглым образом... Не поверила – пока не обратила внимания на то, что даже в висячем положении маленький негодяй активно стирает лапками с мордочки улики; но одно перышко он все-таки не заметил...

 

К огромному сожалению, вскоре нам пришлось расстаться с Люсиком. Уезжая в отпуск, я пристроила его на две недели к моей подруге. Но та жила в своем доме, двери в который летом закрывались только на ночь; воспользовавшись этим, наш кот ушел оттуда в большой мир, влекомый одному ему известными страстями и побуждениями.

 

Потом у нас дома было еще много животных, но Люсика я вспоминаю с огромной благодарностью за мою младшую, которая с тех пор не только не боится кошек, а даже стала заядлой кошатницей.

 

***

 

Наверное, недаром говорят, что у кошки девять жизней. Почти через сорок лет, живя уже в другой стране, я познакомилась с крохотным котенком – гладкошерстным, совершенно черным, не считая белого «галстучка» на шее. Он вольный, дворовый, но свободное от прогулок время проводит у нас под дверью квартиры, на коврике, где, как настоящий хищник, затаивается и охотится на проходящих мимо соседей и даже на обитающих в доме собак, когда те выходят на прогулку. Но все относятся к этому с терпением и наперебой подкармливают «агрессора», потому что сразу поняли: теперь дом – под надежной защитой!