Один день Марии Николаевны (правленный)

ОДИН ДЕНЬ МАРИИ НИКОЛАЕВНЫ

   Едва над станицей  закопошились первые лучи июльского  рассвета, рассекая темень, сгоняя её с верхушек деревьев и постепенно добираясь до земли потоками света, Мария Николаевна  - женщина с уходящими красивыми  чертами лица, которые уже ломала и крошила набегавшая старость - поднялась с пропитанной потом от ночной духоты постели. Спешно перекрестив морщинистый лоб и западающую грудь порепанными пальцами, шепнув «Отче наш...», и, оборвав молитву на первых словах, она открыла коричневый низкорослый двухстворчатый шкаф и вынула оттуда лёгкое потрёпанное и выгоревшее безрукавное платье и белую, не раз уже бывшую в ходу косынку. Одевшись, накрыла  голову косынкой, стянув концы на загоревшей до черноты шее, и быстро прошла на кухню. Сполоснув запотевшее лицо под краном, достала из холодильника три яйца, сварила в крутую, отломила полбуханки белого хлеба, набрала в целлофановую бутылку воды и положила всё в тряпичную сумку. Распахнув коридорную дверь, выскочила на улицу, забежала в курятник, захватив пригоршню зерна из мешка, сыпанула курам. Вернувшись в дом, на цыпочках зашла в маленькую комнату, где спали дети: десятилетняя старшая  Полина, шестилетняя Вера и трёхлетняя Оля.

- Полинка, - шепнула Мария Николаевна, наклонившись к уху дочери, девочка с трудом открыла глаза, мутно посмотрела на мать, сон ещё держал её, но Мария Николаевна лёгким похлопыванием по щекам выгнала его остатки, -  смотри за девочками. Накорми завтраком, свари обед,  полей помидоры, огурцы, перец.... Отец придёт не скоро. Он ночь торговал арбузами на трассе. Ещё не заявился, наверное,   не всё продал. Я сегодня буду работать целый день.

- Мама, - ответила Полина. – Такая жара сегодня будет. Не ходи.

- Ничего. Выдержу.  Заработаем денег и поедем на море.

- Я тоже заработаю. Пойду на ток. Зерно буду сгребать, а Вера и Оля там поиграют.

- Не нужно, - лицо Марии Николаевны передёрнулось, - мы с отцом справимся.

   Выйдя из дома, она взяла возле кухни  мусор в бумажном пакете, направилась в сарай, отыскала тяпку, и, перекинув её через плечо, выметнулась за ворота. Пакет Мария Николаевна выбросила в железный короб, над которым кружила свора мух и ос. Через пару минут она свернула на песчаную тропинку и через полчаса оказалась  возле бахчи.

   Подойдя к шалашу, в котором на охапке сена лежал владелец бахчи: азербайджанец Алишер: мелкий мужичок с острым взглядом,  она  дрогнувшим голосом спросила.

- Сколько сегодня за прополку платить будешь?

- Как всегда, -  зевнув, ответил Алишер. – Работаешь до обеда восемьсот. Работаешь целый день тысяча шестьсот.

- Сегодня очень жарко. Может, прибавишь?

- Не могу. Не выгодно мне, - взгляд Алишера проскользнул мимо Марии Николаевны.

- Не выгодно, так не выгодно, - тяжело вздохнула она. -  Буду целый день работать.

- Работай, - Алишер тускло посмотрел на Марию Николаевну. – Только аккуратно. Дыни и арбузы не топчи.  Вычту.

- Не потопчу, - зло бросила Мария Николаевна.

   Протянуть бы хорошенько пару раз держаком тяпки по горбу. Так и ищет, где бы урезать, выдрать копейку.

   Бахча располагалась на нескольких гектарах в засушливой степи с редкими деревьями: сушняком, который солнце отполировало до блеска, и они стали похожи на огромные скелеты доисторических животных. С одного края  бахчи другой край не увидишь.

  Мария Николаевна оставляет возле шалаша сумку с продуктами и выходит к бахче. Солнце накаляется, бросая багровый жар, в который погружается она. Лёгкие хрипят, обжигающий воздух высушивает воду в теле, делая его таким же сухим, как и степь. В горле палит, словно в него набросали горящих углей. Пот, пробивая кожу на голове, лбу, висках, хлыщет по лицу, делая его  липким и солёным. Ноги грузнут в песчаной почве. Марии Николаевне кажется, что она топчется на месте и дотянуться до другого края бахчи ей никогда не удасться. Она достаёт из-за пазухи платок, вытирает лицо, а потом, отжав его, снова  запихивает  за пазуху.

   Вначале она тщательно срубывает сорную траву, но наседавший жар туманит голову, слепит глаза, она спотыкается, теряет направление и останавливается, видя, что пропалывает уже прополотое. В голове нагнетается пустота, будто из неё выскребают мозги. Она ощущает, как  наваливается сон, затягивая её в плотную муть, но Мария Николаевна  долго не задерживается в ней, так как чувствует, что тяпка вываливается из рук. Она судорожно подхватывает её и, открыв глаза,  видит нескончаемое поле с сорной травой и  арбузами.

   Иногда Мария Николаевна не выдерживает, оглядывается на шалаш, из которого торчат голые ступни Алишера, поглаживающие друг друга, и со всего маху рубит по арбузу со словами: чтоб ты провалился с арбузами и шалашом, а потом разфутболивает куски по полю.

На душе становится легче.

   Это  не только ощущения Марии Николаевны, но частично и мои. А оказался я на бахче с ней  после вчерашнего разговора с Егором: её мужем: – юркий крепыш.

- Как вы здесь живёте, - спросил я. – Никакого производства у вас нет.

- Как нет, - ответил Егор. – Имеется.

- Хочешь узнать, - подхватила Мария Николаевна. - Пойдём завтра на бахчу со мной. Алишер никому не отказывает, всех принимает.

   Таким образом, я и оказался на бахче. Всё то, о чём мне  вчера рассказала Мария Николаевна,  что она испытывает на прополке - оказалось не выдумкой, а реальностью.

- Обед, скорее бы обед, - шепчет Мария Николаевна потрескавшимися губами. – Я есть не хочу, но маленько отдохнуть.

   Каждый час к ней подходит Алишер и просматривает прополку. Его лицо мрачнеет, когда он видит не срубленную мелкую траву.

- Плохая прополка, - говорит он. – Ты повнимательней, а то убавлю деньги.

- Я стараюсь, - тихо отвечает Мария Николаевна, кусая разъеденные солью губы. – Солнце. Жара градусов под пятьдесят. Случается, что и пропустишь, и не то срубишь.

- Для хорошего человека жара не помеха. Думаешь, мне легко. За прополку плати, за сбор плати. – Алишер на ходу. Он не стоит на месте, а крутится, подпрыгивает, матерится, словно его атаковал выводок ос. - Нанял машины для перевозки -  плати, потом продай, поделись. Отгрузим все арбузы, рассчитаюсь со всеми,  отпразднуем на речке. Ох, и гульнём.

   Алишер обещает праздник на речке каждый год, но слово не держит, а  отговаривается, что все деньги ушли на оплату кредитов.

-  Я понимаю, - говорит Мария Николаевна, - просто к слову сказала. Ты уж деньги  не умаляй, - просит она.

   Алишер не отвечает, находит  арбуз с засохшим хвостиком, щёлкает пальцем, довольно улыбается, срывает и  уходит в шалаш. Вырезав небольшим ножичком треугольник, он пробует его на вкус, а потом полосует арбуз на ломти, вгрызается зубами в сладкую мякоть, поедает и высасывает сок.

   Под вечер  Мария Николаевна, едва двигая ногами, словно из неё выжали всю силу с выпаленным, шелушащимся  лицом и выморенными руками подходит к Алишеру.

- Это, - начинает она спёкшимся голосом, - ты можешь мне деньги не давать. Я куплю у тебя на деньги арбузы, а потом продам и больше выручу.

- Твоё дело, - отвечает Алишер.- Только скиду большую делать не буду.

- У меня к тебе просьба, - мнётся Мария Николаевна. - Помоги ради Бога. Я арбузы все не донесу. У тебя машина. Отвези.

- Это можно, - Алишер задумчиво смотрит на машину. – Только понимаешь: бензин, время, а всё это стоит денег. Сколько заплатишь?

- Сотенки две. Тут чуть побольше километра ехать.

- Не, не, - говорит Алишер, размахивая руками. - Кочки, машину могу сломать. Меньше, чем за пятьсот не поеду. Иди лучше домой, возьми тачку и увези. И никаких денег. Завтра придёшь?

-Егор вместо меня.

   Мария Николаевна  вскидывает тяпку на плечо и направляется домой. Дорогой она думает, как хорошо, что она заработала тысячу шестьсот рублей, хорошо, что есть старшая дочь Полина, которая и за малыми посмотрит, и покормит, и за хозяйством уследит. И муж хороший. На трассу тачку, загруженную арбузами, вывезет, и торгует, а  когда на станции останавливаются пассажирские поезда, он снова с тачкой, бегает перед вагонами и кричит: арбузы дёшево, сладкие.

   Дома, когда спадает жара и наступает прохлада, семья собирается за столом под развесистой яблоней на ужин с огуречным – помидорным салатом с покрошенным чесноком, обильно политым подсолнечным маслом и посыпанным солью, с жареной картошкой, куриными окорочками с хрустящей корочкой. Когда стол чист, Егор идёт в погреб и достаёт самый большой арбуз.

- Только ночью не уписаться, - смеётся он, - мы все уже безгоршочники.

   Он вымывает под колонкой арбуз, берёт нож и  начинает резать. Арбуз трещит, лопается,  самая младшая Оля кричит.

- Спелый, спелый.

- Кому петушок, - говорит Егор, вырезая  огромный кусок самой сладкой мякоти.

- Маме, - хором орут дети.

   Мария Николаевна берёт петушок, разрезает на три части, выбирает семечки  и отдаёт детям. Они сидят до тех пор, пока Вера и Оля не начинают клевать носом в стол.

- Полина, - говорит Мария Николаевна, -  помой их и уложи спать. И сама ложись спать. Завтра тебе снова на хозяйстве, а нам с отцом на работу.

- День прошёл, - говорит Егор, - слава Богу. Ты на трассу, я на прополку.

   У Марии Николаевны много хороших слов для мужа и детей,  но она не высказывает их. Зачем? Они и без слов понимают.