ВЕЧЕРА НА ХУТОРЕ с продолжением

Специально выставил с первой частью, выделив её цветом в МП, чтобы не вызывать у публики разрыв сознания.

Ночь под веществом.

    Эх, много праздников на земле славянской. Особенно в православной её части. Вот и Рождество далеко не последний из них. Веруешь, не веруешь, а будьте добры праздник спраздновать. В далёком прошлом остались морозные зимы, когда снег вкусно хрустел на морозе под ногами колядовавшей молодёжи. Во времена, когда горилкой в шинках баловались лишь последние забулдыги, да люди знатного сословия. Купцы там какие, либо чиновники местные. Панове. В те далёкие времена ведьмы ещё не разучились летать на мётлах, черти воровать звёзды и даже Луну. Ну как же без звёзд, спросите вы? Так много их на небе. Бесчисленные мириады, и если какой чёрт утащит в пекло дюжину другую, так кто заметит?

    Если бы в те благословенные времена в звёздную ночь проезжал дорогой через хутор запорожский заседатель верхом на запорожской самобеглой колеснице о двадцати лошадях, то непременно бы всех ведьм пересчитал в небе. И точно бы увидел, как одна за другой гаснут звёзды. Да невдомёк было бы ему, что то ведьма, сидя просветом на метле, собирает звёзды в подол. Одна за другой звёзды пропадали, оставляя вместо себя зияющую пустоту. Но не случилось в ту ночь запорожскому заседателю ехать хутором на своей коляске. Иначе непременно бы увидел, что поблёскивающие в подоле звёзды призывно подсвечивают ведьмин просвет, намекая на неземные удовольствия и страсти. Но нет, не ехал наш заседатель, а сидел в шинке у еврея за одним столом с гробовщиком и процентщиком. И выпили они ко времени, как звёзды исчезли, не по одной изрядной чарке еврейской горилки.

    А, как известно каждому доброму человеку, еврейская горилка не простая. Каждый шинкарь с чёртом водится и горилку ту чёртовыми наговорами закрепляет. Чтобы навечно путами нечеловеческими привязать к проклятому зелью, чтобы терял добрый человек память и совесть, и закончит тот добрый человек тем, что заложит своё последнее платье в шинке и выйдет с котомкою на дорогу и попадёт по ней прямо в пекло.

    Но вернёмся взглядом в небо. Пустынно оно. Ни звёздочки. Всё ведьмы пособирали и в трубы своих хат позанырнули. Котлы с зельем ставить, добрых людей морочить которым. Вдруг, с закатной стороны в небе образовалось некое шевеление. Словно пучок собачей шерсти ветром в небо вбросило. Неясный комок приближается, но и надев на нос стёкла увеличительные никакой обыватель не поймет, что это такое. Спереди совершенный пёс, только рыжий, длинная мордочка как у лисы, вот только рожки слегка перед длинными лисьими ушами проглядываются. Щеголяет существо ботфортами на тонких ножках и сюртуком кожаным из-под которого сзади развевается совершенно, казалось бы, лисий хвост, кабы не был он таким тонким, ободранным и грязным. Короче, чёрт не чёрт, лис не лис, а так, недоразумение в тюбетейке.

    Но с виду, особо если не приглядываться сзади, наш чёрт похож на городского модника, что по праздничным дням разгуливает по ярмарке и всем своим видом смущает добропорядочных жинок пока их мужья в шинке празднуют удачные продажи своих припасов, которые они привезли на торг. Чёрт притормозил над хутором, и осторожно стал красться к месяцу, и уже протянул было к нему передние лапки, как мимо просвистела на метле припозднившаяся ведьма, и наш модник сверзился с небес аккурат в дымоход к местной ведьме Соcохе. При этом зацепив месяц фалдою своего сюртука. И так вместе с блистающим украшением неба и выпал из печки на модный пол хаты весь в саже и клубах пепла. От чёрта сильно пованивало серным газовым запахом словно он только из пекла явился.

    На хуторе никто не видел как с неба пропал месяц, правда местный полицмейстер, прозванный хуторянами бешеным за кроткий нрав, выбравшись из шинка на четвереньках, видел как месяц сорвался с неба словно рушник, сдёрнутый со стенки в гневе хозяйкою, чтобы проучить своего нетрезвого муженька, отхлестав того по синей морде. Долго потом хуторяне насмехались над видением полицмейстера, качали головами, вертели у виска пальцем и подмигивали друг другу.

    Так какая же причина была у лисьемордого чёрта сорвать месяц с небес, да ещё и притащить его в хату к Солохе? Ведь не на сорок же минут он в гости прилетел накануне Рождества? А вот какая: несколькими годами ранее чёрт, перепив у Сосохи горилки, перегонной на шафран и, попутав место и время, предложил Сосохе свой горб для полёта на Лысу гору, где в шабаше пляшут голые ведьмы и черти, а на барабане играет сам Сатана. Сосоха, будучи дамой корпулентной и роста немалого, с радостью согласилась, тем паче лететь на метле ей было не с руки по причине отсутствия просвета и присутствия весьма габаритных размеров, отчего метла часто ломалась в самом неудачном месте и в непотребное время. Куда приятнее путешествовать сидя на горячем жителе пекла со всяческими удобствами, захватив с собой бутыль той самой горилки да горшок жареной в масле бульбы. Так вот, оседлав нашего чёрта, который не только не вязал лыка, но и себе был не хозяин, ведьма Сосоха направилась на шабаш, прихватив с собой не только различную снедь и припасы, но и железные вериги, кнуты и кожаное исподнее, цветом красное не красное, а больше буряк напоминает в борще. Чтобы затейливее было исполнять содомитские обряды на Лысой горе, когда шабаш будет в самом разгаре.

Ну а для устойчивости полёта, не к столу будет сказано, свою метлу Сосоха запихнула чёрту под хвост, тьфу, нечисть она и есть нечисть, срамота одна. Покрыла Сосоха чёрта бархатной красной попоной, взнуздала золотым витым шнурком, и они полетели, попутно цепляя за облака кисточкой на тюбетейке чёрта.

    Но тут надобно сделать отступление, чтобы рассказать, что за троица собралась в Рождественскую ночь в шинке. Заседатель из Запорожья, оказавшийся некстати накануне праздника проездом в хуторе, был больно охоч до противоположного полу и потому сильно страдал в компании двух сильно немолодых процентщика и гробовщика. В промежутках между чарками он уж дважды справлялся у шинкаря как вызвать в шинок срамных девиц, на что тот только горестно вздыхал, чесал подмышками и гремел мелочью в карманах лапсердака. Тонкий прозрачный намёк не доходил до нашего заседателя, и ему волей-неволей пришлось разделять нетрезвую компанию толстого процентщика и худого, но жилистого гробовщика, пивших не то чтобы в меру, а вовсе даже изрядно много. И разговаривал каждый из них о чём-то о своём, но не забывая время от времени опрокидывать чарочку, хмыкать в усы и занюхивать горилку рукавом и заедать шматом сала либо изрядным куском свиной колбасы с перцем и чесноком.

    Чудно устроено всё на белом свете! Всё, что ни живёт в нём, силится перенимать и перепаясничивать один другого. Вот и процентщик, пустившись в хмельные воспоминания втолковывал гробовщику с заседателем, что прежде, бывало, только у него хата стояла напротив церкви, была белого кирпича с голубыми ставнями и крыта не соломой или камышом каким, а самой что ни на есть настоящей цинкой, век которой стоять аж до самого Страшного Суда. А ныне всё мелкое чиновничество и жульё вокруг понастроило хором на казённые и краденые деньги, да таких, что света теперь на огород процентщика почти не попадает, отчего и тыквы на огороде родятся не пойми какие, тыква не тыква, кабачок не кабачок, а так срамота одна, женскому полу и показать стыдобно. Одна только Сослоха и выручает – весь урожай забирает, чтобы не пропал. Вот и кажется самому процентщику, что кабы сам чёрт с ними за столом сидел, то ни кафтаном, ни рожей бы от них не отличался. Всё лезет в люди, всё непотребство себя кем-то мнит. И строит любовные куры с равными себе ведьмами и прочими срамными. Тут процентщик погрозил заседателю толстым пальцем. И с этими словами процентщик обвёл взглядом окружающих, налил из графина себе полную чарку да так, что по край почти с переливом и одним махом отправил её под усы. После чего закрыл глаза и захрапел на весь шинок. Сидящий рядом гробовщик, тоже изрядно навеселе, подозвал шинкаря и что-то тихо прошептал тому на ухо. Шинкарь, гадко улыбаясь, отошёл за прилавок и что-то, в свою очередь сказал служке. А надобно сказать вам, что и гробовщик и шинкарь одного поля ягоды – с нечистыми якшаются. Такая вот у них судьба, да и положение среди добрых людей незавидное. 

    Некоторое время спустя дверь в шинок с шумом отворилась, и вместе с клубами пара материализовалось создание женского полу. Ведущее на коротком поводке собаку, точнее пса по выражению морды лица. Жинка, или скорее дама, подошла к шинкарю, что-то ему сказала, после чего шустрый еврей достал из под прилавка иноземную бутыль, мгновенно её откупорил и, протерев фалдой лапсердака мутный бокал, налил пенный напиток даме. Пёс неодобрительно заворчал, поднял ногу и опорожнился под прилавок. Дама поморщила носик и, к удивлению и неодобрению собравшихся в шинке людей, задрала подол юбки, обнажив довольно стройные ножки в красных черевичках, и присела на край стола, где пировала наша троица. Хорошо, что престарелый процентщик спал, в противном случае его бы хватил апоплексический удар. Но вот заседатель и даже гробовщик открыли рты и, позабыв о горилке, как сомнамбулы двинулись к даме с собакой. И только именно собака, точнее пёс, остановил их движение, оскалив зубы и зарычав. Заседатель, придерживая в шароварах разбушевавшегося своего дружка, свалился на ближайшую лавку. А гробовщик, отступив к своему столу одним движением схватил графин с горилкой и судорожными глотками его опорожнил, после чего плюхнулся рядом с процентщиком и закрыл глаза, надвинув на лоб смушковую шапку.

Но вернёмся к нашей паре нечистых, слетавших на шабаш.

Продолжение сл.

ПыСы. Все персонажи писаны с натуры и имеют реальных прототипчиков