Огромное количество научной литературы, в которой в той или иной связи упомянут или кратко описан поход Владимира Мономаха 1111 года на половцев, – одно из наиболее выдающихся событий русской средневековой военной истории. С давних пор сложилась и трудами академика Б. А. Рыбакова утвердилась определенная интерпретация летописных сведений о направлении движения русских войск в этом походе, априори принимаемая практически всеми исследователями. Достаточно назвать, например, мнения таких крупных специалистов, как Р. Г. Скрынников или С. А. Плетнева. Суть трактовок сводится к тому, что вопреки ясному указанию источника о направлении похода – «к Донови» его следует понимать иначе – «к Донцу», поскольку там недалеко от русской границы, в районе современных Харькова – Изюма – Змиева находится скопление средневековых городищ, а главное – на карте «Большого чертежу» отмечена речка Сальница.
К началу XII века борьба Руси с половцами длилась уже без малого 50 лет. Времени для того, чтобы осознать простую истину, что лучшей защитой является нападение, было более чем достаточно. Но только теперь русские князья смогли объединиться, чтобы совместными усилиями вырвать у противника стратегическую инициативу, перенести тяжесть войны на его территорию.
Новый этап войны предполагал и новые ее формы. Ими стали походы в степь, предпринимаемые в необычно ранние сроки, оказавшись поистине последним словом в отечественном военном искусстве. Инициативу их организации летописная традиция навсегда закрепила за Владимиром Мономахом.
Новый этап давней войны
Для решения этого архиважного вопроса в обстановке максимальной секретности правители Киева и Переяславля в марте 1103 года удалились в Долобск – княжескую охотничью ставку на левой, луговой стороне Днепра, отрезанную от столицы разливом.
Источники ярко, почти с протокольной точностью повествуют о том, как на совещании, проходившем в охотничьем шатре, переяславскому князю Владимиру Всеволодовичу пришлось использовать все свое красноречие, чтобы убедить киевского князя Святополка и его дружину в правильности избранного замысла (Лаврентьевская летопись). Аргументация Мономаха оказалась безупречной, и вскоре войска семи сильнейших русских князей выступили в поход.
Конница шла по берегу Днепра, пехота передвигалась на лодьях, спустившись ниже порогов, до Хортицы. Уже 4 апреля 1103 года на реке Сутине (Молочная), в четырех переходах от места высадки, русские нанесли половцам неслыханное поражение.
Исход битвы в значительной мере был предрешен успешными действиями русской «сторожи» – древнего аналога разведдозора. Ей удалось «устеречь» вражескую разведку во главе с самым храбрым из половецких вождей Алтунопой и истребить ее целиком. В результате «ослепления» противника гигантские массы половцев, двигавшиеся огромным фронтом подобно лесу, как казалось русским («акъ борове»), к моменту столкновения оказались застигнуты врасплох, не перестроившись своевременно в боевой порядок, и обратились в бегство. Кавалерия объединенного войска преследовала бегущих.
Уже через два года возобновились половецкие нападения на правом берегу Днепра. Их возглавил Боняк, хан правобережного половецкого объединения, чьи силы не пострадали на Сутине.
Весной 1107 года Боняк, переправившись через Днепр, напал на Переяславское княжество, угнав конские табуны, а летом, объединив свои силы с войсками хана Шарукана и «иных многих» вождей помельче, осадил крепость Лубен на реке Суле.
Однако утром 12 августа рати русских княжеств появились перед половецким станом и, с ходу форсировав Сулу, атаковали его.
В условиях почти полностью открытой местности русским военачальникам удалось обеспечить скрытность своих действий. Поскольку в этот раз не говорится об уничтожении сторожевого охранения противника, остается предположить, что половецкие «сторожа» просто проспали приближение неприятеля. В результате кочевники оказались застигнуты врасплох и не смогли организовать сопротивления: «Половци же оужасошася. От страха не возмогоша ни стяга поставити…» (Лаврентьевская летопись).
После поражения, нанесенного сразу двум половецким группировкам, сложились условия для перенесения боевых действий на территорию противника, но сначала русские князья постарались внести раскол в его ряды. Зимой следующего года Владимир Мономах и черниговский князь Олег Святославич отправились в ханские ставки «къ Аепе и (ко) другому Аепе, и створиша миръ…», закрепив его женитьбой своих сыновей Юрия и Святослава на половчанках.
Прошел спокойно еще один год, и 2 декабря 1109 года воевода Дмитр Иворович, посланный Мономахом, обрушился на половецкие вежи «у Дона». Ипатьевская летопись дополняет, что захвачена была целая «1000 вежь». Здесь мы впервые встречаем упоминание реки Дона. Давно, со времен Святослава Игоревича не бывали здесь русские.
Налицо начало нового этапа войны – переход к качественно иному виду и тактики, и стратегии. Перед нами пример глубокого, несомненно, исключительно конного рейда, совершенного не ради добычи, а главным образом в виде опыта с целью проверки как расчетов передвижения конной колонны на дальнее расстояние, так и реакции противника, его способности к ответным действиям. То, что позднее получило название разведки боем. О реакции половцев сведений нет.
Одновременно возникает вопрос: действительно ли к Дону ходил Дмитр Иворович или же к Донцу? Донец, конечно же, ближе да и численность летучего отряда, отправленного в набег переяславским князем, не могла превышать 2–3 тысяч сабель. Поэтому учитывая мнение Б. А. Рыбакова, считавшего, что летописцы под Доном подразумевали Донец, оставим пока вопрос открытым.
На Дон
Источники ничего не сообщают о мероприятиях, предшествовавших походу 1111 года, – второй большой экспедиции в глубь половецкой территории. Известно лишь, что душой его и организатором опять стал Владимир Всеволодович, а переговоры со Святополком Изяславичем проходили на сей раз зимой в том же Долобске. Лаврентьевская и Радзивилловская летописи, называя поименно участников, дают идентичное, притом предельно краткое, буквально схематичное описание этого предприятия. Поэтому обратимся к Ипатьевской летописи.
Стремясь выйти как можно раньше, Святополк Изяславич Киевский с сыном Ярославом, Владимир Всеволодович Переяславский с сыновьями Мстиславом, Ярополком и Святославом, которые вполне могли вести отряды из Новгорода и ростово-суздальского Залесья, Давыд Святославич Черниговский с сыном Ростиславом и Давыд Игоревич Волынский выступили еще по снегу, в самом конце зимы. Войска двинулись во второе воскресенье Великого поста – 26 февраля и, миновав Переяславль, подошли к Суле. За следующий день совершили переход до Хорола. Здесь распутица заставила бросить сани, на которых, по-видимому, ехала пехота, и в воскресенье крестопоклонной недели прибыли к реке Псел. Совершив следующий переход на реку Голтву, сделали дневку, проведя вторник в ожидании отставшей пехоты, и в среду прибыли на Ворсклу, за которой начинались половецкие владения.
Отсюда, «преидоша многие реки», войско на шестой неделе поста, во вторник, 21 марта, то есть на двенадцатый день по переходу Ворсклы, достигло «Донови». Тут воины облачились в доспехи и, построясь в боевой порядок («полки изрядиша»), двинулись к Шаруканю – городу-зимовью, зимней ставке главы Нижнедонской половецкой группировки. Это сообщение интересно еще и тем, что, оказывается, войска, идя походным порядком в глубине вражеской территории, даже не надевали на себя шлемы и кольчуги, которые возили на возах или санях. В данном случае, поскольку сани были брошены, остается предположить, что их транспортировали во вьюках.
Не доходя до городища, Владимир Мономах (так, как события описывает близкий ему летописец) «пристави» полки (в части списков вместо «полки» – «попы») и приказал петь тропари и кондаки Честного Креста и канон Пресвятой Богородицы.
Совершенно очевидно, что такое богослужение, как и в первом случае, могло быть проведено только с участием духовных лиц. Таким образом, в этом походе, который Б. А. Рыбаков даже называет «крестовым», мы впервые в отечественной военной истории видим присутствие духовенства, сопровождающего войска в дальнем походе. Это, безусловно, придавало ему особую значимость в глазах участников и всех современников.
Когда к вечеру войско приблизилось к Шаруканю, из города вышла делегация с изъявлением покорности. Исходя из того, что князьям были поднесены рыба и вино, некоторые авторы делают заключение: оседлую часть населения города составляли христиане, скорее всего аланы.
Шарукань не тронули, а вот соседнюю ставку-зимовье – Сугров на следующий день, «въ среду» русские предали огню, возможно, за попытку сопротивления.
В четверг, 23 марта, войско выступило в обратный путь («поидоша с Дона»). Отойдя на один-полтора перехода в обратном направлении, русские наконец встретили противника. «А в пятницю, завтра. Месяца марта в 24 день, собрашася Половцы. Изрядиша Половци полки своя и поидоша к боеви… И бывшю же соступу и брани крепце. И тако побежени бывше иноплеменници, и падоша мнози врази наши супостати предъ Рускыми князи и вои на потоце Дегея» (Ипатьевская летопись). В. Н. Татищев, пользовавшийся недошедшими до нас источниками, приводит следующую диспозицию: в центре – Святополк, на правом фланге – Владимир с сыновьями, Давыд и прочие – на левом. Битва носила упорный характер и длилась до темноты. Русские, с трудом одолев врага, пленных почти не брали.
Трудно определенно локализовать место этой битвы, особенно если принять за основу донецкий вариант из-за множества тамошних городищ. Какие из них следует считать Шаруканем и Сугровым? Однако если же предположить, что русское войско не свернуло с торной дороги за Ворсклой налево к Донцу и тамошним городищам, а действительно прошло Залозным шляхом до самого настоящего Дона, к переправе через него в черте современного Ростова, где и находилась в то время по крайней мере одна хорошо известная половецкая ставка-зимовье – Кобяково городище (в районе Нахичевани), то на обратном пути, на расстоянии несколько более одного дневного перехода, оно должно было миновать дефиле (шириной всего два километра) между долиной реки Тузлов и истоками текущей в Азовское море речки Самбек. Один из двух ее истоков и мог в то время называться Дегеем.
Возможен и иной вариант. У Татищева нет упоминания о потоке Дегее, зато сказано, что после сожжения Сугрова в среду в четверг снова подошли к Дону, где собралось множество половцев и князья перед битвой «увещевали» войска. Здесь под «Доном» вполне может фигурировать крайний рукав его дельты – Мертвый Донец, к которому подходил Залозный шлях. В древности он являлся основным руслом.
Ожесточенная сеча
Между тем все новые и новые силы половцев подходили со всех сторон «от Дона и от Моря». Назревала решающая битва, но именно ее-то и искали князья. Замысел похода заключался в том, чтобы намеренно зайдя в самое средоточие половецких кочевий, уязвить противника в сердце, примерно разорить его защищенные одними степными просторами столицы, собрать на себя «всю половецкую землю», убедить неприятеля в своем абсолютном превосходстве, заставить ожесточенно и бескомпромиссно сражаться вечно ускользающих степняков и в гигантской битве на уничтожение перемолоть их людские ресурсы!
Торопиться выступать было просто неразумно, следовало дождаться, когда врагов соберется как можно больше. Поэтому воздав Богу хвалу за одержанную победу, русские наутро праздновали на месте битвы Благовещение, совпавшее в том году с Воскресением Лазаря (Лазарева суббота). Проведя за богослужениями субботу, утром в Вербное воскресенье христолюбивое воинство двинулось далее. Когда же наступил понедельник Страстной недели, «паки иноплеменницы собраша полки своя многое множество». Их отряды зачернели по всему степному горизонту подобно лесу – «яко борове велиции и тмами тмы, и оступиша полкы Рускыи», смыкаясь со всех сторон (Ипатьевская летопись).
«И поидоша Половецьстии полъци и полъце Русьстеи, и сразишася первое с полкомъ, и тресну яко гром сразившимася челома, и брань бысть люта межи ими и падаху обои. И поступи Володимеръ с полки своими, и Давыдъ, и возревше Половци вдаша плещи свои на бегъ…» Произошло же это «месяца марта в 27 день…на реце Сальнице».
Куда более подробное и эмоциональное описание дает В. Н. Татищев. По приведенному им «конспекту» исчезнувшей летописи, русские войска в понедельник выступили и дошли до реки Сальницы, где увидели половцев «как лес». Те стали обходить полки, но князья не дали им завершить окружение и атаковали в прежнем (как на Дегее) порядке, причем правый фланг под командованием Мономаха вступил в бой первым. В это время с запада встала грозовая туча (а русские предположительно двигались на северо-запад, к переправе через Миус), и Мономах развернул строй к неприятелю так, чтобы начинающийся ливень был «с тылу полкам», а половцам – в лицо. Ободрив воинов, Владимир повел их в бой.
Очень долго опрокинуть противника не удавалось, поскольку к половцам все время подходили подкрепления, и «русские стали ослабевать». Появились признаки упадка духа – «был страх велик». Стараясь воодушевить бойцов, князья постоянно разъезжали по рядам. Ободряя своих людей словом и делом, они «секуще половцы», но утомление было очень велико. Владимир, увидев Святополковы войска «уже мятусчеся, бояся, зане паче ослабеют, взяв сынов своих и неколико от своих войск, въехал в середину половцев перед полками Святополчими, возопя: «Кто Бог Велий, яко Бог наш?! Поруча прежде свои полки Ярополку, сам жестоко начал противных избивать, что видя протчие Святополковы и его полку все бросились за ним…» Одновременного натиска всех русских сил половцы не выдержали и побежали. По словам Татищева, кочевников убито было 10 тысяч, а несколько тысяч их были захвачены в плен и приведены на Русь.
Из этих описаний вырисовывается следующая картина. Когда русское войско, развернувшееся для битвы, достигло места, где половцы собирались дать ему бой, те атаковали с необычайной для них решимостью, без обычной предварительной перестрелки. В дело сразу же вошли тяжелые копейщики. Обе стороны были настроены решительно, и в результате фронтального столкновения огромных плотных лавин, закованных в броню всадников (что, по словам старых кавалеристов, случай редкий во все века), треск сотен одновременно ломающихся копий был подобен удару громового разряда.
Чрезвычайно ожесточенная сеча длительное время шла без ощутимого перевеса той или иной стороны. Тяжелая половецкая конница едва ли значительно уступала русской в качестве вооружения, а слабость конского состава, еще не восстановившего силы после зимовки на открытых пастбищах, кочевники компенсировали своим гигантским численным превосходством. Весы колебались, и тогда Владимир Всеволодович, улучив момент, когда половцы на какое-то время отхлынули от русского строя, повел свои полки в атаку, поддержанную остальными полками.
Это определило успех битвы. Половцы, по своему обыкновению, будучи раз опрокинуты, стремились теперь рассеяться по степи, и русские, перейдя к преследованию, взяли много разнообразных трофеев, а также всякого скота и коней. Были захвачены и пленные, которые поведали о виденном ими чуде, повлиявшем на стойкость неприятеля. Они, по их словам, бежали оттого, что поверх атакующих русских увидели помогающих им страшных всадников в блистающих доспехах…
Комментарии