Чистка.Читая маршала Жукова

Аресты командиров пролетарского происхождения начались в 1936 году. За одним исключением: в июле 1935, почти за год до Шмидта, взяли комкора Гая (первого командира Жукова). Он преподавал историю военного искусства в военно-воздушной академии.

Аресты в армии шли постоянно. В 1930 арестовали царских генералов и офицеров, полководцев Гражданской войны – Снесарева (свидетеля подвигов Сосо в Царицыне, включая утопление барж с офицерами), Свечина, Верховского, Какурина и тысячи других. Их сперва увольняли. В 1930-31 годах было арестовано около десяти тысяч офицеров и генералов царской армии, обвиненных в чем попало, тогда как фактической причиной их ареста было само их социальное происхождение. Общее количество репрессированных высших офицеров царской армии оценивается в 16 тысяч человек, причем эта вакханалия арестов происходила в то самое время, когда Германия лихорадочно выискивала и возвращала своих офицеров и генералов, наемников, рассеянных по всей земле, покинувших родину после поражения в первой мировой войне.

После 1932 года наступила передышка. Некоторых военспецов даже вернули в армию, но, впрочем, в чистку злая судьба настигла их. Начало чистки среди командиров пролетарского происхождения следует датировать 36-м. Брали ключевые фигуры, тех, кто способен был на безрассудство – умереть, но убить тирана. Начали с разведки – возможно, в связи с ее сопротивлением заказу папки фальшивок у СС: боялись утечки информации из разведки в армию. Брали скупо. Одним из первых, в августе 1936 года, взят был – вторично! – Примаков, зам командующего Ленинградским ВО. Разведка традиционно находится в подчинении зама. Вел ли Примаков в Питере собственное расследование обстоятельств убийства Кирова и исчезновения свидетелей? Если не вел, относящиеся к делу материалы по линии военной разведки поступали к нему. Одного этого было довольно.

Истории об этом ничего не известно. А жаль. Нельзя забывать, что все совершалось в обстановке продолжавшейся истерии по поводу подлого, злодейского убийства Кирова. (Истерия не угасла даже десятилетия спустя, годовщина убийства Кирова отмечалась в сороковые и даже в пятидесятые.) Это словосочетание – подлое, злодейское убийство пламенного трибуна революции – постоянно повторялось по радио и зияло со всех полос газет. В стране нагнеталась безадресная пока подозрительность и ненависть к неким неведомым силам, стоявшим за "наемным убийцей" Николаевым. Такова была эмоциональная обстановка, она круто накалялась.

Сразу после Примакова взяли комкора Витовта Путну – военного атташе в Великобритании. В начале сентября комкора Семена Туровского, зам командующего Харьковским военным округом. Опустошение постигло Военно-политическую Академию. (Ленинград… Контакты с Примаковым?)

События между тем пошли густо в масштабах страны.

В феврале 1937 года гибнет в рабочем кабинете, в Кремле, Серго Орджоникидзе, друг вождя. Вождь в это время находился у него "с рабочим визитом"34. Это буквально в канун пленума ЦК. А пленум ЦК – не съезд партии, там нет восторженных депутатов и нет бурных аплодисментов. Пленум – мероприятие деловое. И на этом мероприятии Серго собирался выступить с разоблачением Сталина. Любые выступления давно уже не пугали вождя: они могли быть отметены, как проявление личной вражды к нему, человеку давно якобы поставившему интересы партии над личными интересами. Но Серго был другом, притом, старейшим и вернейшим, и это знали все. Поднимись он на пленуме против Сталина, его было бы кому поддержать – и военным, и штатским… Был Серго застрелен "лучшим другом" или доверенным чекистом – не суть важно. Вождишкам сказали, что Серго не выдержал напряжения борьбы и застрелился. О пуле в официальном сообщении умолчали, дабы не будоражить массы. Смерть объяснили разрывом сердца. Далее то же: кремация, захоронение в кремлевской стене, скорбь, верный ленинец, лучший друг товарища Сталина, переименование городов, книги, портреты...

Что ж, не пытали.

График перемещений и арестов (и казней!) был продуман и выполнялся с точностью до часов, до минут. В этих делах Сталин опередил компьютер и все еще остается непревзойден.

С сугубой осторожностью брали командующих округами.

Первым – Якира. И Уборевич был опасен, но Якир, отец солдатам, любимец РККА, командовал округом, который – теоретически – способен был даже десант выбросить в Москве. Якира следовало арестовать деликатно, переводить его некуда было, его знали и любили всюду. Перевод был все же объявлен, в Ленинград – дабы подвесить до ареста: уже не командующий КОВО, уже незаконными будут отданные приказы. Но и до Ленинграда допускать нельзя…

Брали командующих вагонным методом, впервые опробованным на Примакове. Тот, правда, выбил чекистов и с личной охраной забаррикадировался в вагоне до получения гарантий от Ворошилова: однажды нарком уже велел его освободить…

Только вдуматься – с какой продуманной подлостью все готовилось!.. Примакова, впервые взятого в 1934-м, отпустили под ворошиловскую гарантию, и всякий арестованный надеялся, что арест – это не все, нарком своей властью способен освободить и вернуть на пост. Дальновидный прием. Конечно, не ворошиловский, тот за всю жизнь не додумался бы. За годы до постановки репетировались мельчайшие детали режиссуры.

Якир был взят в пути, в Брянске, сонным, в ночь на 29 мая. Он гарантий не ждал. Уборевича схватили 29-го утром, едва поезд вошел под дебаркадер Киевского вокзала.

Вождь перевел дыхание. Одни командующие войсками без ремней и знаков различия сидят в камерах-одиночках под охраной таких безмозглых псов, каких нет и в аду. Другие созваны на Военный Совет и от своих войск тоже оторваны. А в Московском округе орудуют свои люди.

Высший Военный Совет собрался 1 июня.

Так, внезапно, армии оказался предоставлен шанс.

По мнению Геллера и Рапопорта, в том, как собрали Совет, обнаружилась величайшая растерянность. Заседание, несмотря на исключительность, проходило в обычном месте, во 2-м доме наркомата обороны, то есть на территории армии. Пусть даже эта территория контролировалась людьми НКВД, но вождь на протяжении нескольких часов оставался наедине с военными. Даже, сдав оружие, они могли убить его голыми руками. Армии в лице командующих округами, начальников управлений НКО, начальников академий дана была последняя возможность понять: ее уничтожают, это началось и будет осуществляться по принципу отбора лучших. Дан был выбор между вождем и товарищами. Между изменником Родины, осуществлявшим подрыв оборонной мощи страны, губителем народов, называвшим себя их отцом, и честными слугами отечества, которых он отобрал для начала своей кровавой игры и обвинил в измене. Притом возможность выбора длилась не минуты – часы: доклад Ворошилова и лишь затем появление Сталина, который вплотную подходил к командирам с наглыми, вздорными обвинениями.

Ход Высшего Военного Совета ранит душу еще более XVII съезда. Гнусные реплики Сталина, задевавшие самое интимное, покорно выслушивались участниками Совета, из коих мало кто прожил год. Как они терпели? Недостойно человека сносить такое поношение. Почему командарм Дубовой, не веривший в виновность Якира и возразивший Сталину, не кинулся на него? Его арестовали в перерыве. Почему Криворучко не удушил подошедшего к нему с оскорблениями вождя, как сделал это в заключении с ударившим его следователем?35 Почему командиры, сильные люди, не вскочили, не схватили сталинскую клику, не думая о том, что будет? Что-то было бы. Лучше чем было. Неужто оставалось неясно, что, если котовских убивают, уборевичей арестовывают, а гамарники стреляются, то хорошего в стране не ждать и действовать надо, не рассуждая?

Почему… Обезглавлены были. Взяли ведь лучших. И оставшиеся, сравнивая себя с ними, пикнуть не смели, включая двух маршалов, погибших годом позже.

Ян Борисович Гамарник

Ох, нельзя было Гамарнику стреляться! Один ложный шаг в его прекрасной жизни – но такой роковой! Арест этого непререкаемого авторитета настроил бы всех военных куда недоверчивее к бреду, который внушал им вождь. А так – его самоубийство было преподнесено военным как трусливый уход их кумира от разоблачения и ответственности. Они были оглушены, они думали… А думать было некогда, надо было действовать. Военные упустили время.

Таково было Восемнадцатое Брюмера Сталина. Он не ждал, что все пройдет столь гладко. Пестрый народ сидел в зале, даром, что судьбы сложились одинаково. Да и судьба, как-то она еще сложится, а вождь – вот он, глава державы, и вышагивает перед ними в газетной броне всенародной истерической любви. Сперва они подавленно молчали, потом стали выступать. Из сорока двух выступивших с гневным осуждением предателей тридцать четыре вскоре последовали за ними.

Как это все знакомо...

"Так им и надо, – говорят современники. – Все они были каратели! Все подлецы и залиты кровью народа!"

Ну да, пострижем всех под одну гребенку. Погибшие, значит, подлецы. А избранные Сталиным в соратники агнцы…

Все участвовали в подавлении народных волнений. Приказ! Но одних извела совесть, а других по тому же поводу распирала гордость. Буденный подавлением басмачества гордился, как и рейдом по тылам Деникина. А это уже в тридцатые было, не в запале 1919, когда отец убивал сына, а брат брата, и о котором не с нашими сегодняшними мерками судить.

Даже тенденциозные историки не смеют утверждать, что чистка шла по профессиональному признаку. Уж в чем ином, но в отсутствии профессионализма командармов не упрекнешь.

Вот эпизод, рассказанный Г. Иссерсоном:

В ЦДКА разбирается упомянутая работа Триандафиллова "Характер операций современных армий". Председательствует Гамарник. В президиуме Егоров, Тухачевский, Буденный, Уборевич, работники Штаба РККА, педагоги и слушатели академий.

Единодушная оценка книги – труд имеет большое практическое значение для развития нашего оперативного искусства. Буденный в резкой реплике объявил книгу вредной и противоречащей духу Красной Армии, что вызывает веселое оживление в зале. Выступает Тухачевский, серьезно разбирает основные положения Триандафиллова и целиком соглашается с его выводами о необходимости технического перевооружения армии. Отмечает, что конница не оправдала себя уже в Первую мировую войну, тем паче не сможет она играть важную роль в новой войне. Это резюме вызывает бурю со стороны Буденного. Он объявляет, что Тухачевский "гробит Красную Армию". Тухачевский, обратясь к Буденному, с улыбкой говорит: "Ведь вам, Семен Михайлович, и не все объяснить можно!" – и зал реагирует смехом.

Когда Пифагор доказал свою теорему, он принес в жертву богам сто быков. С тех пор, если делается большое открытие…

А открытие заключалось в том, что конница перестала быть главной ударной силой современной армии. На смену пришли железные кони. Но как же тогда Буденный и его друг Ворошилов? Пока Главная инспекция кавалерии не подчинена Штабу РККА. Но ясно, что это явление временное, положение друзей-товарищей незавидно, не под силу им конкурировать с образованными и одаренными коллегами-генштабистами. Тут кстати гибнут в авиакатастрофе высшие офицеры Штаба РККА, ответственные за механизацию армии, среди них зачинщик всей этой кутерьмы, главный теоретик новой стратегии и тактики, Триандафиллов. Не чистка ли это, только еще в скрытой форме?

По количеству случайностей и сумме деяний Сталина, по хладнокровности и размашистости его "ЗА" на тысячах расстрельных списков из сотен фамилий потомки вправе исходить из презумпции виновности. Пусть адепты Сталина докажут, что авиакатастрофа, в которой погиб друг Тухачевского36 комкор Триандафиллов, не устроена с одобрения вождя. Пусть докажут, что не было попойки в Кремле после расстрела восьмерки и что дуб Буденный, захлебываясь смехом, не говорил возбужденно своему боссу: "Ну, объяснили ему, высоколобому? Всё объяснили? Всё понял?" А босс "в усах улыбку прячет"...

Брали лучших – тех, чьего интеллекта вождь опасался37. Тех, кто догадывался о смысле творящегося, скрытого под абсурдными обвинениями в измене Родине и сотрудничестве с иностранными разведками. Вождь превосходил тех, кого ликвидировал, не интеллектом, а коварством, ханжеством, подлой решимостью. Тут он был недостижим.

Интеллекты высоколобых были ликвидированы.

Нули, возведенные в степень, остались нулями.

С ними страна вошла в лихорадочную подготовку к войне.

С ними и в войну вступила.

"Разгром Красной Армии силами НКВД – самое крупное по последствиям деяние Сталина. Исследовано оно пока еще очень и очень слабо... Лишенные важнейших документов, мы не можем обсуждать проблему с достаточной глубиной. Попытаться восстановить ход событий, называя вероятные причины – вот, пожалуй, все, на что можно сегодня рассчитывать". (Ю.Геллер, В. Рапопорт, "Измена Родине")

Гений всех времен и народов, великий вождь и учитель, отец трудящихся всего мира, вот он перед нами при свершении величайшего своего деяния – разгрома своих вооруженных сил.

Книга российских историков. потрясающая собранными в пору глухую фактами и вложенными эмоциями, была завершена в июле 1977 года. Дорого она им обошлась. С тех пор пал СССР и открылись архивы – следственные дела, сфабрикованные нередко уже над телами командармов, чтобы задним числом оформить их уничтожение. Вышли труды, описывающие машину уничтожения, начиная от ареста и до выстрела в затылок, лишь минутами отделенного от вынесения приговора, который всегда "обжалованию не подлежит". Ссылаюсь прежде всего на книгу Сувенирова "Трагедия РККА.1937-1938". Обогатилась ли история объяснением причин чистки? Военный историк академик Сувениров ограничивается описанием террора и завещает беречь армию, ссылаясь на страшный опыт войны. Но не объясняет, почему армия стала объектом столь ожесточенной злобы вождя.

Аттестуя чистку РККА "самым крупным деянием" Сталина, Геллер и Рапопорт замечают, что, если историки в своей яростной полемике и не приходят к единому мнению, то все равно понимание истории обогащается новыми концепциями.

Вот еще одна концепция чистки РККА. Если она в таком именно виде не сформулирована российскими историками, то лишь потому, что они (Геллер и Рапопорт, в частности) желали, якобы в оправдание жертв террора, представить РККА послушной Сталину. Но послушных не уничтожают, это участь строптивых. Гитлер убрал военных-оппозиционеров – и Сталин убрал непокорных командармов. Сопротивление было пассивным, но оно было. Фюрер избавился от строптивцев по-своему, вождь по-своему. Убивать Гитлер не мог, он ушел бы вслед за первой же своей жертвой. Ему хватило смещения двух ключевых фигур. Недовольные ушли, и армия стала послушна фюреру. Сталин не признавал отставок, а призраки его не тревожили. И он умертвил командармов, мораль которых не допускала захватнических войн и террора по отношению к собственному населению. Теперь он мог вести любую внутреннюю и внешнюю политику. Армия перестала быть носителем морали.

Верхушка РККА была, к несчастью, так безупречна и таким обладала авторитетом, так возвышалась своими человеческими качествами, а, прежде всего, преданностью делу, что поверить в вину "восьмерки" армия не смогла, просто не переварила этого. Но вождя не убрала. И тогда вслед за первыми восемью отправились тысячи других, практически весь высший комсостав армии, цвет среднего комсостава и рядовых.

Остается добавить, что еще одна концепция открытием не является. Она была высказана Джоном Эриксоном в его книге "The Soviet High Command" ("Советское Главнокомандование") еще в 1962 году, за пятнадцать лет до написания Геллером и Рапопортом их книги. Разумеется, этот великий труд в то время был им недоступен. Но теперь любая литература доступна всем, и все, что требуется исследователю – это перестать видеть РККА до чистки покорным орудием вождя. Если бы это было так, чистка не была бы нужна.

Да, факты не позволяют утверждать, что военные умышляли против Сталина. А факты – упрямая вещь. Но все ли факты нам известны? Если по сию пору закрыты для публики британские архивы в той архисвободной стране, так ли нелепо предположить, что засекречены в каких-то разделах и российские архивы? В тех, где могут быть укрыты свидетельства намерения достойнейших людей державы осуществить противозаконную смену властителя – переворот. И даже наметки плана переворота. Что не было оглашено даже на процессе, ибо могло послужить сценарием, соблазнительным для судей, пока еще гулявших без конвоя, но способных после процесса прозреть и увидеть суть происходившего в стране. А позднее, после смены властителя, в интересах ли власти обнародовать разработанную лучшими военными умами технологию смены правления в стране с сильной армией, но бесчеловечным правителем и покорным ему всепроникающим аппаратом сыска? Не лучше ли таить такие разработки? (Спекуляция, конечно…)

В годы перестройки стали выходить книги, раскрывшие многое. Международный фонд "Демократия" издал тома документов, считавшихся секретными. (В том числе издан в 2001 году том под названием "Георгий Жуков. Стенограмма Октябрьского (1957) пленума ЦК КПСС и другие документы". Не могу отказать себе между делом в невинном удовольствии привести аннотацию этого тома, составленную Александром Николаевичем Яковлевым: "Сборник документов отражает послевоенную судьбу маршала Жукова. Уже в 1946 году он подвергся сталинской опале, а в 1957, в разгар его плодотворной деятельности на посту министра обороны, стал жертвой партийно-номенклатурного заговора" (курсив мой. – П.М.) В той же серии ("Россия, ХХ век" издан в 1999 году том документов под названием "Власть и художественная интеллигенция. 1917-1953", в изобилии содержащий докладные записки, спецсообщения и справки секретного отдела ГУГБ НКВД СССР о настроениях среди писателей и артистов с дословными записями их высказываний. Верхом наивности – чтобы не сказать глупости – было бы предполагать, что рядом в архивах не лежат куда более важные для Сталина записи высказываний военных по поводу положения в армии и стране. До сих пор об отношении военных к Сталину не просочилось ничего. Утечка информации из "военной комнаты" дает кое-что лишь о Ворошилове. Сталин якобы поощрял критику бездарного, но лично преданного ему наркома, называя ее "конструктивной". Этому верится: профессиональный провокатор играл в свою игру. Отношение к Ворошилову было оселком отношения к нему. По высказываниям о Ворошилове он отсеивал военных. Он-то знал: нельзя оставаться с армией один-на-один, Голодомора и репрессий ему не простят. Да и споры по вопросам технического оснащения армии служили ему лишь инструментом для проверки лояльности командармов. Куда более глубокими, хотя и не подлежавшими обсуждению, были вопросы стратегии. Командармами пособничество немцам не одобрялось даже при том, что от Германии поступали технологические секреты, особенно в области боевой химии (так и не нашедшей применения в войне). Эти невысказанные разногласия были принципиальными. Командармы догадывались, что вождь не заинтересован в слабой и мирной Германии. Что ему не нужен мир в Европе. Что он желает военного конфликта, притом глобального, чтобы самому, оставаясь до поры в стороне, использовать на решающем этапе все выгоды нейтралитета.

Только ли? Или кое-кто из военных понял и то, что из этого следует? Что мудрый вождь товарищ Сталин, играя роль верного ученика и продолжателя дела Ленина, давно изменил этому делу, а, значит, и идеалам, которым все они служат? И строит не социализм, хотя бы в одной отдельно взятой стране, а деспотию своей личной и безграничной диктатуры? Что он уже не вождь партии, а царь, и занят расширением границ своего царства? Так ли трудно было понять это Якиру после ознакомления с документами "серой папки"?

Но тогда записи таких бесед являются обвинительными актами уже не против командармов, а против вождя. Возможно, с фактами – с деталями устранения Кирова, Куйбышева, Орджоникидзе. Что ж, такая версия неплохо объясняет глухое молчание вокруг командармов. Отсутствие даже реплик, хотя бы и против них свидетельствующих. Объясняет и непробиваемую герметичность архивов.

Разгром РККА стал причиной наших военных потерь. И даже причиной войны. Так считал более чем лояльный по отношению к Сталину и авторитетнейший в Советской армии военачальник, маршал Василевский. Ученик Шапошникова, он, несомненно, выражал взгляды учителя, уцелевшего, но раздавленного чисткой как личность, не оправившегося от нее, зато, как никто, знавшего мощь уничтоженных талантов и, в противовес своему, силу их характеров.