2 том. Девятый кадр. Пляши, студентка

На модерации Отложенный

2 том. Девятый кадр. Пляши, студентка.

   В музее было, не протолкнись. Капа, поработав локтями и услышав: бабушка, а ломит, как таран, оказалась возле иконы «Всем скорбящим Радость».

- Капа, - сказала Ляптя. – Ты бы ещё головой пободала, слышишь, что о тебе говорят?

   Женщина, стоявшая рядом спиной к хозяйке и провинциалке, вздрогнула  и, не оборачиваясь, придвинулась к ним поближе.

- Ну, и что. Щас буду балакать: извините, посторонитесь, подвиньтесь, пожалуйста, они же видят мой благородный возраст, или, - она пошире открыла рот, - заору; граждане, кто потерял кошелёк с баксами, он на проходной лежит.

- За тобой не задержится, - бросила Ляптя.

   И действительно не задержалось.

- Граждане, - рванула  Капа.

   Ляптя не успела перехватить голос, а голос голосил, лихо завивая о кошельке с баксами, бесхозно валявшемся на полу. Толпа спрессовалась в плотный комок и разъяренной волной хлынула к проходной. Трещал пол, бешено вращались турникеты, вахтерши и билетерши сыпанули по углам. В музее, словно взорвался вулкан. Провинциалка попыталась исправить ситуацию растопыренными руками, да, куда там. Мчались, выбивая подошвами фонтаны искр. Летели, выворачивая воздух, но проходная оказалась без кошелька. Голоса, выдававшие вначале: где кошелёк, мать твою? не лезь вперёд меня, а то хрясну! мне плевать на то, что ты инвалид с одной ногой, а Вы, дамочка, беременны - смолкли. На Капу и Ляптю уставились горящие злобой  вопросительные глаза.

- Да это ей привиделось, - оправдывалась  Ляптя, - у неё кто – то спёр кошелёк, вот и почудилось.

- За такое чудо нужно по морде давать, - раздались страшно недовольные и обиженные  голоса.

- Ты что ошалела, - набросилась квартирантка на хозяйку, когда толпа размякла, а проходная приобрела прежний вид.  - От музея одни камни остались бы. Иконы посметали бы и потоптали.

- Это они могут. Дай им только волю, толпа, панночка Вика.

   Женщина придвинулась ещё поближе.

- Смотри, сколько людей пришло, - бросила Ляптя.

- Да, - протянула бывшая артистка. – доброе дело сделали мы. Могли получить такие хорошие гроши, но, - хозяйка развела руками, - судьба воспротивилась. Нужно было пригласить и пана Сергей, чтоб он посмотрел и отвлёкся.

   Женщине повернулась лицом.

- Редкое имя. Капа, - сказала она, пристально всматриваясь в хозяйку и провинциалку. – У меня была  знакомая с таким именем. Вот не думала, что ещё у кого – то такое имя. Чудеса, - она улыбнулась, заострив взгляд на Ляпте. – А Вас Вика.

- Откуда знаете, -  с недоумением ответила Ляптя.

- Так Капа перед этим сказала: панночка Вика. А почему панночка?

- Это у нас домашние спектакли такие. Выдумываем, играем, чтоб не было скучно, - бросила хозяйка. - У нас и пан Сергей есть. Хороший хлопец. Парубок на все сто. Надеюсь, что пан Сергей и панночка Вика в скором времени поженятся, - ввернула Капа.

- Ну, что ты несёшь, - хлынув румянцем, перебила Ляптя. – Не слушайте её.

   Перебить то она перебила, но почувствовала, как гулко застучало сердце.

- Почему не слушать? – Взгляд женщины не отлипал от Ляпти.- Это же интересно. Пан Сергей, панночка Вика. Домашние спектакли сейчас это редкость. Посмотреть можно?

   Капа хотела провернуть платный вход и уже открыла рот, чтобы заломить десять баксов, но так и осталась с раскрытым ртом, услышав.

- Я могу и заплатить.

- Да что Вы, что Вы, - застрочила хозяйка, недовольная, что её упредили: вырвали  идею из – под самого  носа, – гроши нам не нужны. Лучше вступайте  в нашу компанию? – атаковала  Капа. Её артистическая натура требовала размаха. Порой у неё мелькала безумная мысль: выскочить с домашним спектаклем на какую – нибудь сценку, пусть даже самого что ни на есть захудалого театра, а потом развернуться и перескочить на более обширную, найти благородного спонсора с великими грошами, в этом месте хозяйка тормозила, так как понимала, что благородные спонсоры с великими грошами накрылись, как и бывшее имущее сословие, но помечтать то можно.  - Как Вас по имени?

- Полина.

- Хорошо. Паночка Полина. Роль я Вам найду. Я же бывшая артистка, играла Клеопатру, Дездемону, Джульетту, ну и прочее, -  ввинчивала Капа. - Так, как. Принимаете предложение?

- Принимаю. А что за история с иконами, если не секрет. Тоже домашний спектакль.

- Нет, - ответила Капа. – Это был не спектакль. Нагрели одного пана, который воровал иконы, скупал их по дешевке и отдали в музей. У, паразит, - она потрясла кулачком, который оказался под носом проходящего мужчины.

- За что, - рявкнул он, окинув взглядом лица  хозяйки и провинциалки, лицо Полины не успел, так как она стремительно отвернулась, словно опасалась мужчины.

- Было бы за что, - отбила Капа, - то ты уже лежал бы на полу. Проходи и не толкайся. – Она повернулась к Полине с побледневшим лицом. – Что с Вами

- Сердце, - с частым придыханием ответила Полина. – Это бывает иногда. Не обращайте внимания.

- Вы только посмотрите сколько икон, - продолжала Капа. - Могли бы немереную кучу грошей нагрести, да вот передумали. Вернее не мы передумали, а Главный, - бывшая артистка  ткнула пальцем вверх, - мы исполнители. – Хозяйка хотела ещё что – то сказать, но подлетел администратор: мелкий, лысый, юркий, с огромными усами, щетинистыми, нависшими бровями, которые чуть ли не закрывали его глаза, кустистой бородой, так что трудно было разглядеть его лицо.

- Добрый день,  день добрый, - лихо перекладывая слова местами, заюлил он. – Все иконы на месте. Можете проверить. Лично слежу. Лично проверяю. А вы как, - вдруг заорал он, задвигав бровями, которые даже зашелестели. – Билеты покупали. Ни в коем случае. Никогда, - он топнул ногой. - Я дам команду, чтобы вы могли приходить в любое время, - орал он так оглушительно, что посетители стали оглядываться. – Ваши фамилии, паспорта снять копии и положить на стол в проходной. И пусть только попробуют не пропустить вас. Я их, - заголосил администратор.

   Шеф музея, начальственное лицо, а как – то не серьёзно, оттопырено и даже трусливо вёл он.

- Не ори, - бросила Капа. – Что – то не нравится мне твоё поведение. Вика. Нужно будет проверить иконы.

- Это, пожалуйста, будьте добры, - опять заюлил администратор, - это самое лучшее моё поведение, - несся он, -  к самым уважаемым и почетным гостям. Я приношу свои извинения, но нужно отслеживать посетителей. Среди них обязательно имеются воры. Моя задача отлавливать их.

- И много отловил? – насмешливо бросила Капа.

- Пока ни одного. Иконы такой товар, с которым нужно  осторожно обращаться. Я вот попробовал снять одну иконку «Николай Чудотворец», чтобы протереть от пыли. Протянул руку, так меня так шибануло, словно молния в тело вошла, чуть не разворотило, к иконам нужно подходить с катарсисом, - он поманил женщин к себе и зашептал, – мне показалось, что Чудотворец  показал мне кулак, вот как Вы, - администратор повернулся к Капе, - мужчине. Вот так.

   Он подпрыгнул и, набрав скорость, умчался.

- Его нужно взять в домашний спектакль, - засмеялась Ляптя.

- Нет, - ответила Капа, - Просчитаем иконы, и если не станет хватать, то возьмёмся за лечение вместе с паном прокурором, как лечили других панов.

- У вас богатая история, - сказала Полина. – А какую же роль у  вас играет пан Сергей.

- О, -  восторженно протянула хозяйка, кося взглядом на квартирантку. –  Этот парубок с такими артистическими данными, что может сыграть и Ромео, и Оттекло, и даже добраться до фараона Рамсеса. Сейчас он в роли  жениха панночки Вики. Думаю, что из этой роли он уже не выберется. Влип по самую макушку. Влюбленный хлопец. Да и панночка Вика дуже гарна.

- Капа, - вспыхнула Ляптя. – Сколько раз тебе втолковывать. Не говори ерунду.

   «Да, это они, - думала Полина. – Сергей снимает место у них. Нужно будет уговорить их, чтобы Сергей переехал ко мне. Ему нужны хорошие условия, врач, а не домашние спектакли».

   Полина чувствовала, что она пытается обмануть себя. Четыре года она, как ей казалось, носила его образ в душе. Происшествие с сумочкой было мимолётное, но запал в душе черноволосый парень со светлыми бровями с оттенком ржавчины. Она уже готова была бросить свои поиски и мысли о нём, но всколыхнул душу сегодняшний случай.

   «А, может быть, Сергея и не нужно будет уговаривать, - продолжала думать она, - он сам согласится, зачем я накручиваю себя».

   Думая, она всё время посматривала на Ляптю, чувствуя, как возрастает у неё раздражение.

   «Нужно что – то сделать, а не ждать».

   «Настроить Сергей против них или наоборот. Сказать им, что Сергея я знаю, они поверят, я же скажу, где он проживает, о его провалах в памяти, вот из – за этого они поверят, а потом добавлю, что он врёт, скрывается от полиции из - за аварии и решил отсидеться, пока не утихнет. Я ведь могу выдумать, что угодно. Попробуй опровергнуть. Или позвонить Сергею, встретиться и рассказать, что и Капа, и Вика хотят его вытурить, но стесняются.  Много вариантов, но ведь это подло и нечестно. К тому же ты говоришь, что искала четыре года, а замуж успела выйти через год после проишествия».

   В памяти всплыло прошлое. Далёкое, но не отжившее и не забытое. Полина  помнила до мельчайших подробностей текст письма и слова: пляши, студентка! Она не хотела вспоминать, но память уносила в  одновременно тревожный и самый счастливый кусочек  прошлого: пляши, студентка! Недаром она стояла возле иконы «Всех скорбящих Радость» и недаром, отвернувшись, спрятала лицо от прошедшего мимо мужчины, и недаром засбоило сердце и бледностью покрылось лицо.

  « Здравствуй».  

   После «Здравствуй» чёрная жирная точка. Полина почувствовала, как в сердце хлынула тревога.   Раньше родительское  письмо начиналось: «Здравствуй, доченька - студентка».

   Исчезло  «доченька – студентка».

   «Дальше читать не буду», - решила Полина, глядя, словно заворожённая, на  жирную чёрную точку, которая, как казалось ей, превращалась в пятно, расползавшееся по всему  письму. Она скомкала длинными тонкими пальцами тетрадный  в клеточку лист и выбросила в коричневую пластмассовую ребристую корзинку для мусора, но потом достала, прочитала и снова выбросила.

   «Он не должен его прочитать».

    Полина присела на бежевый мягкий диван с откидными синимыми подушками и отрешено  начала осматривать комнату. Белая, отполированная  до блеска стенка с огромным треугольным   зеркалом, похожим на сторону пирамиды, в котором отражалось  похудевшее лицо с  серыми глазами…,  красная электрическая бритва на гладильной доске с железными ножками крест -  накрест, голубые в полоску обои на стенах…

   «Он уйдёт, если прочитает письмо. Вот тогда и напишут: здравствуй, доченька - студентка».

   Полина вновь посмотрела в пирамидальное зеркало и увидела медленно стекающие маленькие ручейки… Зажав пальцы в кулачок, она вытерла слёзы и неожиданно для себя улыбнулась.

   «Пусть читает. Проверка на вшивость».

   Она забилась в угол дивана, натянула до подбородка шерстяной «колючий» плед и снова уставилась в пирамидальное зеркало.

   Полина сидела в углу дивана, сжавшись в комочек, когда вошёл Виктор.

- Как чувствовал, – он не улыбнулся, не засмеялся, а спокойно. - Завалила экзамен по диамату. И забилась в угол. А…

- Хорошие новости, - перебила она. – Письмо от моих родителей  прочитай.

   Голос звонкий. Только с переломами. Красный галстук, промелькнув в зеркале, упал на гладильную доску.

 - Письмо голос сломало? Выпрямим.

- Ты прочитай вначале. Тебе дали отменную  характеристику. После неё у тебя голова на  ноги заработает.

   Плед отлетел в сторону и примостился возле галстука. Виктор, достав письмо с мусорной корзинки, тщательно разгладил и посмотрел на Полину.

- И этот маленький бумажный комочек загнал тебя в угол?

- Не он, а то, что написано в нём.

   Читал Виктор внимательно.

- А что, - сказал он, напружинивая лоб с родинкой. -  Хорошее письмо. Ты ожидала другого? Я на двадцать лет старше тебя. Разведённый, - он пересчитывал свои «грехи», которыми пестрело письмо. - Твои родители советуют, что тебе лучше выйти замуж не за меня, а за восьмидесятилетнего деда Кудрина. Он один, ни разу не разводился. Вот ты!  Если бы ты была на их месте, написала бы: доченька, хороший парень, выходи замуж. Или, как?  Честное письмо, Полина, но не в нашу пользу, но ситуацию нужно исправлять в нашу пользу, а не забиваться в угол, хотя он и мягкий.

- И, - оживилась Полина, -  каким образом?

- Не образом, а головой.

   Виктор взял синюю шариковую  ручку и начал водить по  письму.

- Что ты там черкаешь?

- Я не черкаю. Ключик ищу.

    Виктор мелькнул в зеркале. В замке входной двери щёлкнуло.

   Убежал. 

   Она заплакала.  Время, как бы остановилось.   Виктор появился через полчаса.

- Где ты был?

- На почте. Телеграмму твоим родителям послал. Не они нас подогнут, а мы их.

   Он посмотрел в зеркало. Тревожные серые глаза медленно наплывали на него.

- Не они нас, а мы их, - растеряно сказала Полина. - Что ты написал им?

- Потом узнаешь. Вытри слёзы, Полин - ка. И гриву свою причеши. А то она закрывает тебя  чуть ли не до ног. Одни серые глазища.

   Он оторвался от зеркала, открыл  двухстворчатый шкаф для одежды, достал чёрный костюм, белую рубашку… и стал складывать в жёлтый  чемодан.

- Ты уходишь?

- Не совсем так, - ответил Виктор. – Пакуй чемодан.  Мы летим к твоим родителям. Проблему будем решать на месте.

- А письмо?

- Что письмо?  Честное письмо. Это редкость.

- И ты, - она выдержала паузу и по детски, -  ни капельки  не обиделся?

-  А на что мне обижаться? -  и всё в спокойном тоне. -  Они   написали то, что думали. Скандала не будет. Обещаю.

- Ты там меня не оставишь? Не бросишь?

   Одни вопросы и беспокойное ожидание ответов.

-  Я  еду туда, чтобы  жениться на тебе, свадьбу сыграть, а не для того, чтобы  отвезти тебя родителям и  сдать им на руки. Ты же не ребёнок. Вызывай такси до Внуково.

- А может на машине? Дорогой я успокоюсь.

- Нет. В нашем положении время нужно сжать, чтобы быстрее прийти к  ясности. Один день и так завис у тебя на нервах. Хочешь второго. Так что Внуково. Самолёт. Маршрут на Волгоград, а там с хвостиком на пригородном поезде.

- А ты действительно меня любишь, Вить?

- Полина. Я тебе сколько раз говорил. Нет в моём словаре этого слова, нет в моём словаре: я твоя, ты мой, принадлежу тебе. Это языковая болтовня. Суди по моим поступкам. – Он вдруг улыбнулся и махнул рукой. – Ладно. Один раз можно.  Люблю. Точка.

- Да ты, - замялась Полина, а потом выпалила, - кэгебешник.

- Ну и что?  Думаешь, что в КГБ одни подонки? Там до чёрта полно нормальных, порядочных парней. Я это знаю. Были бы подонки, так меня уже и на свете не было бы. Оставь эту тему. Чемоданы давай паковать.

   Утром следующего дня они были в посёлке.

- Вот и приехали, - тихо сказала Полина, когда они сошли с пригородного поезда. - А какими уезжать будем – неизвестно, - добавила она.

- Почему неизвестно. Известно. Ты посмотри вокруг.

- А что смотреть, - устало проговорила она. – И так все знаю. Выросла я здесь.

   Виктор усмехнулся.

- Видишь. Элеватор наполовину покрашенный, наполовину облезлый. Камазы возят зерно. Часть по маршруту в путёвке, часть в свой карман. Рынок. Кто торгует, кто ворует.... Магазины. Кто покупает, кто обсчитывает…

- Это ты к чему?

- Маленькая Россия на ладошке. Обычный посёлок. Обычные люди. Нормальные и не сумасшедшие. Твои же здесь живут. Понятно?

   Виктор направился к дежурному по вокзалу, бросив на ходу Полине, что сделает проверку боем.

- Мужик, - начал он, -  у вас в посёлке сумасшедшие живут или нет?

   Дежурный ошалело посмотрел на него.

- Что смотришь, - бросил Виктор. – Живут или не живут?

- Да вроде нет, - неуверенно ответил дежурный. – А в чём дело, - сорвался он на крик.- Поезда нормально ходят. С расписания не сбиваются. Товарняки...

- Тише, тише. Я понял. А дело в свадьбе, - ответил Виктор. – Ты Мироновых знаешь?

- Мужик кивнул головой.

- Вот их дочь, - он показал на Полину. – Она невеста, я жених. Свадьба у Мироновых завтра будет. Женюсь.

- А, - протянул дежурный. – Слышал, слышал, - закричал он. – Всех приглашают. И я приду.

- А как же. Обязательно.

   Виктор направился к Полине.

- Всё шутки, да шутки, - чуть не заплакав, сказала она. -  А я боюсь. В письме что написали.

- В Москве боялась, в самолёте летела -  боялась. В поезде тоже. В посёлке… И когда замуж будешь выходить, тоже бояться будешь. Оседлал тебя страх. Пошли. А то нас уже заждались.

- Скажи ради бога, – взмолилась Полина, -  что за телеграмму ты дал? Всю дорогу пытала, а ты молчишь, а я об этом только и думаю.

-  Это хорошо. Отвлекает тебя от глупых мыслей, но на умные не настраивает. Пошли.

   Один шаг, второй…

- Я пойду впереди тебя, - сказала она.

- У вас так принято, что женщина всегда идёт впереди мужчины?

- Ну… Это… У моего отца ладони, как лопаты.

-  Он, наверное, огород без лопат вскапывает. Или ты намекаешь, что он меня  ладонями в огороде и закопает?

- Год тебя знаю. Ты серьёзным бываешь, когда-нибудь.

- Серьёзные всегда шутят. А не серьёзные трясутся. Вот как ты. За меня беспокоишься. Думаешь, что заблужусь в твоём посёлке. Адрес  знаю. Да я даже без адреса найду дом, где готовятся к свадьбе. На запах свадебных пирогов пойду.

   Они спустились со свежо выбеленных привокзальных ступенек,  прошли  через рынок, шумевший, как обворованный цыганский табор, и вышли на заасфальтированную улицу, единственной достопримечательностью которой были кирпичные особняки, обвешанные флюгерами, антенными тарелками и дикая груша, возвышавшаяся над природной и людской мелочью.

- Под этой грушей, Вить,  - сказала Полина, - и выросла я. Когда мы были маленькими: я, братья Коля, Вася -  мама работала в школе учительницей по труду. В школу она нас не могла брать с собой: не доросли, а чтобы мы не разбежались со двора, она брала кусочки чёрного хлеба, клала их в марлю, делая узелки. Потом смачивала в воде  и подвешивала к  низким ветвям деревьев. Вот мы целый день и лазали за ними.

   Иван Андреевич высокорослый  и Галина Степановна, как называет её муж: бегунок  за умение жены появляться в гараже или в бане,  как раз в тот момент, когда Иван Андреевич цедит первую каплю в стаканчик, сидя на порожках летней убранной в деревянные решётки  кухни, в сотый раз перечитывали телеграмму.