Кто в РПЦ против народного единства в Великой Отечественной войне?!

Бесстыдство церковных иерархов, использующих под прикрытием критики атеизма любой повод для сведения счетов с советской властью, перешло все границы: митрополит Белгородский и Старооскольский Иоанн назвал потери Красной Армии в ходе Великой Отечественной войны «жертвой за безбожие».

Ты можешь как угодно для себя и даже в храме трактовать этот вопрос, но, если ты выходишь в общественное пространство, будь добр, делай это с исторической честностью.

Митрополит, говоря о первых месяцах войны, заявляет, что более 60% бойцов Красной Армии были рождены «уже в безбожное время», что «большинство из них не были крещёные» (то есть явно даёт понять, что говорит о времени после 1917 года), и поэтому они были убиты. А вот потом, мол, пришли некие «крещёные люди», которые и выиграли войну. Просто ерунда какая-то, рассчитанная на тех, кто не знает, какое время с точки зрения истинной веры в Бога было в России в последние десятилетия существования империи. Может быть, и сам митрополит Иоанн не знает? Тогда я напомню, причём сделаю это со ссылкой не на книги по истории, а на свидетельства очевидцев — тоже пастырей РПЦ. Вот отрывок из воспоминаний архиепископа Иоанна (Шаховского) «Установление единства».

«…В 30-е годы, когда я стал благочинным русских церквей в Германии, я встретился с пожилым тихим настоятелем Данцигского прихода, протоиереем Александром Шафрановским. То был типичный тихий русский священник, на таких стояла вся русская церковная жизнь.

Приход отца Александра к началу войны 1914 года был на той территории России, которая в процессе войны отошла к наступавшим немцам. Был уже тот год войны, когда в Германии накопилось много русских пленных, размещенных по лагерям Германии. Немецкое командование предложило этому сельскому священнику стать пастырем православных, находившихся в германском плену. Увидев в этом для себя волю Божию, отец Александр оставил семью и приход и, ради Христа, пошел служить до самого конца войны этой миллионной своей пастве, объезжая лагеря пленных, молясь с людьми и за людей, принимая их покаяние и неся им Святые Дары.

Отец Александр рассказал мне, что до революции у него не было ни одного случая отказа русского военнопленного от молитвы, исповеди, причастия (посещение служб было свободным). Но когда слухи о русской революции докатились до военнопленных, 90% русских людей перестали посещать церковные службы. Только 10% (во всех лагерях!) остались верными Церкви, и только 10% от этих десяти (то есть 1% общего числа паствы отца Александра) были жизненно преданными, ревностными сынами Церкви. Отец Александр считал, что этот процент был соответствен уровню всей России.

Конечно, в безбожии русской революции были все виноваты, а мы, пастыри и учители, — более всех. За немногими исключениями и архипастыри Русского зарубежья оказались более хранителями старого, осужденного Богом национально-бытового сознания, чем пророками и учителями Христовой Церкви.

В этом и был весь «октябрьский» кризис русской жизни — помутнение апостольской веры» (М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2006. С. 167−168).

Так, видимо, эти «крещёные люди», 90% которых перестали посещать церковные службы и только 1% которых отец Александр оценивал в качестве «жизненно преданных, ревностных сынов Церкви», были наделены такой духовностью, что смогли «духовно победить» гитлеровскую государственную и военную машину!

«Мысль владыки понятна, и ранее она находила поддержку на заседаниях с участием историков, директоров музеев и руководства области», — заявляет представитель Белгородской и Старооскольской епархии. Это что же за историки такие, которые не знают, что с 23 июня 1941 года в Красную Армию призывались граждане 1905−1918 (!) года рождения? И что лишь к началу 1942 года призыв обеспечивали уже в основном призывники 1923 — 1925 годов рождения? И что это за «руководители области», то есть политические работники, которые не знают, что именно эти призывники — да, родившиеся после 1917 года, да, неверующие, да, в основном погибшие, — и обеспечили Победу, но не в качестве жертвенных агнцев, а в качестве титанов духа!

А теперь несколько вопросов лично к митрополиту Иоанну. Первый: миллионы наших соотечественников, погибших в годы Первой мировой войны, — это жертва за что? Миллионы мусульман, погибших в годы Великой Отечественной войны, — они за русских некрещеных или за Советскую власть пострадали или всё-таки за Родину погибли? А буддисты — на них ведь тоже креста не было?

Не было православного креста на Зое Космодемьянской, не было его на её брате Александре Космодемьянском, не было его на Александре Матросове… Не было его физически и на дважды Герое Советского Союза, асе штурмовой авиации Михаиле Петровиче Одинцове, хотя духовно он на нём был: за него всю войну молилась его бабушка, а он сам, находясь во время войны в отпуске в Свердловске, по её настоянию получил благословение от местного священника. А вот на некоторых хорошо известных митрополиту Иоанну и нам православных, призывавших соотечественников способствовать победе Гитлера над СССР, он был. В частности — на так называемом «главе российского императорского дома» Владимире Кирилловиче Романове.

Одним словом, по-разному в те годы было. Но если говорить о наших участниках войны, а не о тех, кто встал на сторону нацистов, опозорив имя русского человека, то никто — никто! — не смеет делить их, погибших и выживших, на крещёных и некрещёных — только Бог. Уверен, однако, что и для Него так вопрос просто не стоит.

А вот для митрополита Иоанна почему-то стоит. О чём он думает, совершая это разделение? Неужели не понимает, что наносит вред не только русскому национальному и патриотическому самосознанию, но, прежде всего, вере и Церкви?