Вне времени и пространства. Велимир Хлебников

На модерации Отложенный

Велимир Хлебников остается в сознании большинства, даже начитанных любителей поэзии, фигурой, к которой очень сложно подступиться. Непонятный, сводящий своим звездным языком скулы, как когда-то сводил их Грибоедов у генерала Ермолова, к слову сказать, стихами, кажущимися сегодня такими простыми, понятными и домашними.

 

Годы приручили поэзию многих, в том числе и Грибоедова, и Пушкина, а с Хлебниковым - не случилось. Он до сих пор сводит скулы у большинства и как был поэтом непонятным, так им и остался.

Велимир Хлебников похож на странную большую птицу, летающую высоко над человечеством, открывая законы и правила, которым подчиняется история, выходя за пределы времени и пространства.

И хотя он называл себя изобретателем в противовес приобретателям, на самом деле был открывателем: языка, слов, звуков. Он сделал то же самое, что чуть позднее сделал один из самых авторитетных немецких философов Мартин Хайдеггер, современник поэта, заново открывший немецкий язык и античную философию, Платона и истину.

Некоторые сравнивают Велимира Хлебникова с кукушонком, подброшенным в чужое гнездо, но эта птица слишком мелка для Хлебникова и так не похожа на него, если учесть, что кукушонок выбрасывает из гнезда всех живущих в нем птенцов. Хлебников никому не мешал, никого не обижал, жил в своем мире слов, которым хотел вернуть первозданную чистоту и прозрачность – самовитость, делая их осязаемыми звуко-вещами.

Ну, тащися, Сивка
Шара земного.
Айда понемногу!
Я запрег тебя
Сохой звездною,
Я стегаю тебя
Плеткой грёзною.
Что пою о всём,
Тем кормлю овсом,
Я сорву кругом траву отчую
И тебя кормлю, ею потчую.

Его поэзия – сплошной сдвиг, сбой, смена, перебой даже на самом маленьком пространстве короткого стихотворения, поэтому поэзия Хлебникова требует напряжения читателя на протяжении всего стихотворения и на нем не отдохнешь.

Читать его – все равно, что бежать от себя на много километров вверх, вперед и назад одновременно, захватывая сразу несколько пластов пространства, времени и звуков, преодолевая их ограниченность здесь и сейчас. Слову, говорил Хлебников, надо покрыть в наименьшее время наибольшее число образов и мысли.

Через полгода после смерти поэта Осип Мандельштам в связи с этим скажет:

«Хлебников не знает, что такое современник. Он гражданин всей истории, всей системы языка и поэзии. Какой-то идиотический Эйнштейн, не умевший различить, что ближе — железнодорожный мост или «Слово о полку Игореве»».

Поэтому на четырех строчках могут встретиться Пушкин и Пугачев, капитанская дочка и Есенин, нэпманы и летающие люди:

Эй, молодчики-купчики,
Ветерок в голове!
В пугачевском тулупчике
Я иду по Москве.

Поэзия Велимира Хлебникова - это бег с препятствиями: только начинаешь привыкать к ритму, а он сбивается и ускользает, сменяясь другим, к которому снова - только приспособишься, а он опять ускользает, усложняясь множеством неудобных согласных.

 

Сквозь них пробиваешься как сквозь колючие кустарники, а остановишься – упустишь смысл, который и есть конечная цель всего словотворчества Хлебникова. Такой бег не каждый выдерживает и даже такой крупный языковед как Винокур и русский философ Шпет с раздражением говорили о теоретизированиях Хлебникова, мешающие воспринимать его поэзию «по-человечески».

Русь, ты вся - поцелуй на морозе!
Синеют ночные дорози.
Синею молнией слиты уста,
Синеют вместе тот и та.
Ночами молния взлетает
Порой из ласки пары уст
И шубы вдруг проворно
обегает
Синея, молния без чувств.
А ночь блестит умно и черно.
(1921)

Поэтический язык Велимира Хлебникова меньше всего настроен на функцию коммуникативную, свойственную языку практическому. Стихи, по его мнению, вовсе не должны быть понятными, в чем с ним трудно не согласиться. Понятной может быть вывеска у магазина, реклама, знак опасности, но не поэзия.

Поэзия сродни народным заговорам – «шагадам, магадам, выгадам, пиц, пац, пацу», в которых ничего понятного нет, но есть необъяснимая власть и чары. Также, например, поэтичен и обворожителен церковно-славянский язык, непонятный большинству русских, но в котором живет настоящая живая молитва.

В поэзии Велимира Хлебникова язык - другой, особый, где каждое слово – звезда, ни на одну другую не похожая. У него слово высвобождено из будничного рассудка и закреплено на небесном своде, карта которого понятна только звездочету.

Поэт писал словами-звездами, разбрасывая их на своем поэтическом небосводе в только ему понятном порядке, за которым всегда были смысл и содержание. Но их еще надо уловить и распознать. Но именно они - главные в его поэзии. Форма для Хлебникова слишком материальна, чтобы удержать бесплотное содержание, живущее вне пространства и времени.

Форма склонна к застыванию, шаблону и штампу, мешающие воспринимать поэзию как чудо, как волшебство, как сверхреальность. Поэтому он настраивал язык и слово не на форму, а на смысл, самоценность и независимость от сложившейся практики их употребления в быту и от ожиданий публики.

Усадьба ночью, чингисхань!
Шумите, синие березы.
Заря ночная, заратустрь!
А небо синее, моцарть!
И, сумрак облака, будь Гойя!

Поэт соскабливает со слов привычное, заскорузлое, застывшее, «умное», раскладывая слова на отдельные звуки, в которых оживает душа мировой истины, «за-умное». Велимир Хлебников искал такие азбучные истины, чтобы из них потом можно было построить нечто похожее на таблицу Менделеева.

Он считал, что язык – мудр так же, как мудра природа и в нем уже все есть, наука может открывать эту мудрость и фиксировать, чем поэт и занимался. Усвоение Хлебникова – это мучительный процесс его разгадывания по едва уловимым намекам.

Его кочевая жизнь, недоедание, психические отклонения, непохожесть на остальных, улюлюкания со стороны образованных и необразованных, не давали ему в полной мере высказаться. Он не создал своей традиции, у него не было своей школы.

Но именно ему и его языковым и научным экспериментам обязаны поэты двадцатых годов (Маяковский, Асеев, Даниил Хармс, Введенский и др.) и восьмидесятых (Вознесенский, Высоцкий), а по большому счету и вся русская поэтическая школа XX века и XXI - тоже.

И когда земной шар, выгорев,
Станет строже и спросит: кто же я?
Мы создадим слово о полку Игореви
Или же что-нибудь на него похожее

Многие считали его неуживчивым эгоистом, а он был просто ребенком, всегда ребенком, стеснительным, тихим и нежным. Обладающего незаурядными способностями, его часто эксплуатировали товарищи по гимназии, начиная с его знаний, кончая продажей книг из домашней библиотеки. И позднее, уже в Петербурге и Москве, это повторялось снова и снова.

Известны рассказы о его наволочках, набитых до отказа различными бумагами и бумажками, исписанными мелким бисером, в которые редакторы могли запустить руку и достать шедевр.

Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на «ты».
Мы, воины, строго ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем
Всегда, навсегда, здесь и там!

Эти наволочки Велимир Хлебников то терял, то их у него крали, то где-то он их забывал, но когда мог, обязательно брал с собой, боясь оставить даже у знакомых.

Стихи последнего периода – 1921-1922 годов – поражают чистотой, ясностью, простотой смысла и эпичностью. Он нашел то, что искал. Каждое слово – на месте.

Верю сказкам наперед:
Прежде сказки — станут былью,
Но когда дойдет черед,
Мое мясо станет пылью.
И когда знамена оптом
Пронесет толпа, ликуя,
Я проснуся, в землю втоптан,
Пыльным черепом тоскуя.
(Иранская песня, отрывок, 1921)

Или вот это:

Я продырявил в рогоже столетий
Вылез. Увидел. Звезды кругом.
Правительства все побежали бегом
С хурдою-мурдою в руках.
(1921)

Родился Виктор Владимирович Хлебников в 1885 году в Калмыцкой степи, чему обязан своей пожизненной преданностью и любовью к Востоку и Азии.

Родился в семье интеллигентов. Отец Владимир Алексеевич Хлебников был ученым-естествоиспытателем, орнитологом, занимался изучением птиц и часто брал мальчика с собой в степь. Там мальчик и научился слышать и слушать птиц, которые потом поселились на страницах его поэзии в большом количестве.

От матери, Екатерины Николаевны, историка по образованию, Велимир Хлебников научился любить историю и литературу. Провинциальная буддийская Калмыкия, бескрайние степи, природа, тишина, патриархальность, птицы и книги – вот то, что в конечном итоге сформировало мироощущение и мировоззрение поэта.

Велимир Хлебников – чисто русское явление, для которого Родина всегда была сильнее смерти. Когда Виктор иногда жил у тетки в Петербурге, та замечала какую-то особую сосредоточенность мальчика, его молчаливость, любовь к рисованию, чтению (читать он начал с четырех лет) и жалела, что у нее мало времени для занятий с ним.

Из Калмыкии отца переводят в село Памаево близ Симбирска и мальчика отправляют учиться в Симбирскую городскую гимназию, где зачисляют сразу в третий класс. Через год отца снова переводят, но уже в Казань, и вся семья переезжает вместе с ним. Следующие десять лет Велимир Хлебников живет в Казани.

А пока все было хорошо: учился он легко, много читал, посещал класс рисования Казанской художественной школы, преподаватели говорили о больших способностях мальчика. В 1903 году, сдав выпускные экзамены в гимназии, юноша подает прошение в Казанский университет, в соответствии с которым его зачисляют на отделение математики физмата.

И я свирел в свою свирель,
И мир хотел в свою хотель.
Мне послушные свивались звезды в плавный кружеток.
Я свирел в свою свирель, выполняя мира рок
(1908)

Студенческая Казань считалась городом беспокойным, в ней всегда что-нибудь случалось. Так и в этот раз. Пятого ноября 1903 года вспыхнула студенческая демонстрация, поводом для которой стала смерть студента Смирнова, замученного в психиатрической больнице. Велимир Хлебников становится ее активным участником и чудом избегает смерти.

В момент, когда все побежали, он остановился - прямо перед копытами конницы, разгонявшей демонстрацию, которая его чуть не раздавила. Когда мать спросила, почему же он остановился, а не побежал вместе со всеми, отвечал: «Надо же кому-то нести ответственность». На другой день его арестовали и посадили.

Семья Хлебниковых: мать, отец, сестра Вера (слева) и Виктор (Велимир)

Через месяц из тюрьмы вышел совершенно другой человек: близость смерти и одиночная камера разделили жизнь на «до» и «после». В восемнадцать лет закончилось одна жизнь и началась другая, в которой появился двойник по имени Ка, египетское Божество, пришедшее с берегов Нила. Рассказ о нем написан Велимиром Хлебниковым через двенадцать лет после ареста, но впервые Ка появился там, в камере-одиночке:

«Ка – это тень души, ее двойник, посланник при тех людях, что снятся храпящему господину. Ему нет застав во времени; Ка ходит из снов в сны, пересекает время и достигает бронзы (бронзы времен). В столетиях располагается удобно, как в качалке. Не так ли и сознание соединяет времена вместе, как кресла и стулья гостиной… Ка был мой друг; я полюбил его за птичий нрав, беззаботность, остроумие… Он учил, что есть слова, которыми можно видеть, слова-глаза и слова-руки, которыми можно делать».

После тюрьмы с Велимиром Хлебниковым произошли неузнаваемые перемены: он стал неразговорчивым, нелюдимым, знакомств не заводил и друзей не имел. Если приходил в гости, то сидел молча; если разговаривал, то очень тихо, почти шепотом. Всегда ходил в черном сюртуке, даже летом. Словом, превратился в неуклюжего чудака, совершенно не приспособленного к жизни.

… мир –
Только усмешка,
Что теплится на устах повешенного
(1908)

После тюрьмы он оставил университет, уехал в деревню, потом – в Москву, где его интересовали в основном памятники искусства и галереи. Летом он снова подает прошение о зачислении в университет, но не на математическое, а естественное отделение того же факультета, где учится три года.

г. Казань. Дом, в котором жили Хлебниковы

1905 год – год революции. Университет закрывается на два семестра, во избежание новых студенческих волнений. На это время ему выделяют от университета деньги на участие в орнитологической экспедиции на Урал.

В мае 1905 году случается еще один удар - поражение русских в Цусимском сражении, тысячи погибших. Хлебников сильно переживает это событие и дает клятву: отыскать законы времени, которые бы помогли оправдать смерти, а главное – предотвращать войны: хватит писать телами, будем писать словами.

Россия забыла напитки,
В них вечности было вино,
И в первом разобранном свитке
Восчла роковое письмо.

Ты свитку внимала немливо,
Как взрослым внимает дитя,
И подлая тайная сила
Тебе наблюдала хотя.
(начало 1908)

Клятву двадцатилетний Хлебников записывает на коре березы и десять лет посвящает поиску этих законов, часами просиживая в библиотеках. По калмыцким законам, если сумеешь разгадать прошлое и записать его, то потом можно стереть записанное и тем самым избавиться от прошлого. Что-то подобное Хлебников и хотел сотворить.

Забегая вперед: поиски увенчались успехом. За несколько лет до революции 1917 года он предсказывает катастрофу, считая именно это предсказание главным подтверждением своей теории времени.

В 1905 году увлекается политикой, забрасывает лекции в университете, устраивает бунт против мещанства: выносит всю мебель из комнаты, оставляя там только кровать, стол и стул, и вешает на окна рогожу. Постепенно все больше уделяет внимание стихам и даже рискнул отправить их Горькому в надежде на печать. Но получает критический отзыв с красными пометками писателя и отказ печатать.

В 1906 году учеба в университете возобновляется, но он решил уехать от родителей и снимает квартиру, начинается словотворческий период. Но одновременно он продолжает участвовать в орнитологических экспедициях и писать статьи о птицах. Весной 1908 года он отправляет четырнадцать стихотворений Вячеславу Иванову, в которых очень сильны мифо-славянские мотивы.

Там, где жили свиристели,
Где качались тихо ели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
Где шумели тихо ели,
Где поюны крик пропели,
Пролетели, улетели
Стая легких времирей.
(Отрывок, 1908)

Позже Велимир Хлебников вместе с семьей едет на отдых в Крым и знакомится там с Вячеславом Ивановым уже лично. После этого знакомства он решает уехать в Петербург, делая окончательный выбор в пользу литературы. Официально Велимир Хлебников переводится на третий курс физмата Петербургского университета.

Но на самом деле в университет он почти не ходит, днями просиживает в библиотеке, отыскивая законы времени, забывая пить и есть, возвращается домой измотанным и уставшим. Одновременно посещает литературные собрания питерских поэтов, постепенно погружаясь в богемную жизнь, в которой рождается новое имя Виктора – «Велимир» - от славянских корней.

Но в Петербурге его славянские чувства, как он пишет, замораживаются, а от первых лет жизни в Петербурге осталось впечатление усталости и бесшабашности. Родителям Велимир Хлебников периодически пишет «доносы» о своем житье-бытье, которое не вызывает энтузиазма, прежде всего у отца, мечтавшего видеть сына математиком и естествоиспытателем. А сын пишет, что собирается бросить университет….

Велимир Хлебников продолжает экспериментировать с языком, но главное – продолжает искать законы пространства и времени, которые сделают будущее прозрачным, а прошлое ожившим. Он продолжает искать ответы на вопросы, поставленные себе тогда, в 1905 году: почему смерть, а не жизнь? что есть число и слово?

Судьба и Россия?

 

Стихо- и словотворчество были лишь продолжением этих поисков, продолжением в параллельном мире и на другом уровне. Разработанная Хлебниковым концепция пространства-времени остается сегодня в тени на фоне его языкового экспериментирования, но открытия здесь обязаны открытиям там. Они ставят Велимира Хлебникова в один ряд с Пифагором, Кеплером, Лобачевским, Чижевским...

Через четыре года кропотливой работы концепция пространства-времени окончательно оформляется в систему и обретает черты философии, изложенной в первой книге Хлебникова «Учитель и ученик». Она лежит в основе всех его поэтических и языковых экспериментов, в основе смысла его творчества и всей его жизни. Он нашел свое перпендикулярное мышление, в котором мог оперировать одновременно прошлыми, настоящим и будущим. Книга вышла на средства поэта в 1912 году.

«Ученик: Я не смотрел на жизнь отдельных людей; но я хотел издали, как гряду облаков, как дальний хребет, увидеть весь человеческий род и узнать, свойственны ли волнам его жизни мера, порядок и стройность.

…Я искал правила, которому подчинялись народные судьбы. И вот я утверждаю, что года между началами государств кратны 413.
Что 1383 года отделяют паденья государств, гибель свобод.
Что 951 год разделяет великие походы, отраженные неприятелем. Это главные черты моей повести.

…Было видно, что 951 есть 317*3
…За этими числами ясна судьба, как за собранной в складки мокрой тканью – тело.
…в 534 году было покорено государство Вандалов; не следует ли ждать в 1917 году падения государства?»

Это был результат его упорной работы в библиотеках и скрупулезных расчетов, это была его стратегическая идея, параллельно с теоретическими разработками которой он начинает ее овеществление, погружаясь в языковую старину и создавая поэзию, в которой обретали новую жизнь устаревшие слова, прошлое оживало, а будущее становилось ясным.

Велимир Хлебников был мастером оживотворять давно забытое, соскабливать с них накипь и ржавчину, открывать прошлое в настоящем. Для этого он погружался в Даля и Афанасьева, в былины и мифы, в сказки и народные эпосы.

Его гениально-сумасшедшие вещи сразу же покорили символистов, футуристов, которых назвал будетлянами, и акмеистов. В сентябре 1908 года Велимир Хлебников знакомится с заместителем главного редактора еженедельника «Весна» Василием Каменским, а через месяц в №9 журнала появляется «Искушение грешника», пленившее Каменского новизной и свежестью.

«...И были многие и многия: и были враны с голосом «смерть!» и крыльями ночей, и правдоцветиковый папоротник, и врематая избушка, и лицо старушонки в кичке вечности, и злой пес на цепи дней, с языком мысли, и тропа, по которой бегают сутки и на которой отпечатлелись следы дня, вечера и утра, и небокорое дерево, больное жуками-пилильщиками, и юневое озеро, и глазасторогие козлы, и мордастоногие дива, и девоорлы с грустильями вместо крылий и ногами любови вместо босови, и мальчик, пускающий с соломинки один мир за другим и хохочущий беззаботно, и было младенцекаменное ложе, по которому струились злые и буйные воды, и пролетала низко над землей сомнениекрылая ласточка, и пел влагокликий соловей на колковзором шиповнике, и стояла ограда из времового тесу, и скорбеветвенный страдняк ник над водой, и было озеро, где вместо камня было время, а вместо камышей шумели времыши. И забились грустняки над озером» (Отрывок).

Закончит Велимир Хлебников первый год пребывания в Петербурге поездкой в Москву, которую любил больше Петербурга. Это было началом его бродяжнической жизни.

Страсть поэта к переменам мест и квартир, кочевому образу жизни стала притчей во языцех, за которой стояла его осознанная позиция: поэт не может быть привязан ни к чему, он должен ездить и петь.

За четыре первых месяца проживания в Петербурге, он сменил четыре квартиры. Потом с такой же скоростью менялись не только квартиры, но и города. В течение одного года он мог сменить 5-6 городов: Москва, Харьков, Киев, Петербург, Астрахань и снова Киев.

Университет при такой жизни ему только мешал, хотя он еще пытается продолжать учебу, но уже не на естествоведческом факультете, а историко-филологическом.

Прошение было подано в 1909 году и удовлетворено, но через год студента Велимира Хлебникова отчисляют из университета по причине неуплаты за осеннее обучение 1910 года. С университетом и учебой было покончено.

Значимой точкой отсчета стал для поэта 1909 год: он увлечен панславизмом, языческой Русью, игрой со звуками и корнями русских слов, исследует русскую литературу и народное творчество, делая нелицеприятные выводы относительно русских писателей, всегда идущих вразрез с народной жизнью, словно в России живет два разных народа.

Если народная песнь воспевает красоту русской жизни, то русская литература – ее ужас; если народное слово проповедует жизнь, то писатели – ее смерть; если русские писатели проклинают и прошлое, и настоящее, и будущее России, то народ воспевает свою страну; писатели пророчат России смерть, народная песнь – ее жизнь и процветание. Отгадку этого парадокса он тоже мучительно ищет и находит:

«Я клетка волоса или ума большого человека, которому имя Россия»

и чуть позднее

«…Одна из тайн творчества — видеть перед собой тот народ, для которого пишешь, и находить словам место на осях жизни этого народа».

Что было – в водах тонет,
И вечерогривы кони,
И утровласа дева,
И нами всхожи севы.
И вечер – часу дань,
И мчатся вдаль суда,
И жизнь или смерть – любое,
И алчут кони боя
(Скифское, отрывок, 1908)
***

Вечер. Тени.
Сени. Лени.
Мы сидели, вечер пья.
В каждом глазе — бег оленя,
В каждом взоре — лёт копья.
(Отрывок,1908)

Следующий 1910 год начинается в Святошино, под Киевом, в мае он возвращается в Петербург с ворохом написанного, получив от Вяч. Иванова сочувствие, но не более. Потом это будет ставиться ему не единожды в укор. Но не пройдет и двух месяцев – Велимир Хлебников снова в Святошино, потом – в Баку, Махачкале и снова в Петербурге.

Здесь он постоянно бывает у Кузмина, считая его учителем, а себя - его подмастерьем. Знакомится со всеми питерскими поэтами, которые говорят о нем как об интересном поэте и чудаке. Но, как ни странно, в этой компании знаменитостей именно Велимир Хлебников с его стеснительностью, молчаливостью, замкнутостью и рассеянностью стал центральной фигурой.

Пишет Хлебников много, но в печать почти ничего не попадает, друзья-символисты восторгаются, но ничего не печатают. А Хлебников любил, когда его печатали, но ничего специально для этого не делал. Когда ему давали его произведение для правки, начинал писать все заново: ему было скучно править написанное, он мог создавать только новое.

Так же, когда его просили почитать что-нибудь из своего, он начинал читать и тут же останавливался, заканчивая словами «И так далее»: ему было скучно читать написанное. Настоящим литературным триумфом Велимира Хлебникова стал 1910 год: вышла поэма «Зверинец», посвященная Вяч. Иванову, и напечатано одно из самых знаменитых и самых знаковых для поэта того времени стихотворений «Заклятие смехом».

О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно,
О, засмейтесь усмеяльно!
О, рассмешищ надсмеяльных – смех усмейных смехачей!
О, иссмейся рассмеяльно, смех надсмейных смеячей!
Смейево, смейево!
Усмей, осмей, смешики, смешики!
Смеюнчики, смеюнчики.
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!

Уже название «Заклятие» отсылает к народному суеверию, в котором слово обладало принудительной силой и могло заставить божество выполнить волю заклинателя. В данном случае божества – смехачи, обладающие смехом и способные творить миры (аллюзия на Евангелие от Иоанна: «Вначале было Слово….»).

Смехачи могут разделить смех, разбросать его в разные стороны, сотворить из него мир смеха. Первые и последние двустишья представляют собой сакральные фразы, между которыми происходит самое главное: начинается и заканчивается творение нового мира.

После заклинания смехачей следует заклятие самого смеха, чтобы он был способен сотворить то, что от него требуется – совершить убийство смехом, надсмеяться над тем, кто приговорен к смерти. Для этого смех должен излиться полностью, исчерпать свою силу до конца, иначе он не способен будет сотворить мир, убивающий врага. Все заканчивается в момент, когда такой мир сотворен и последние две строчки – это радостный клич победы!

Страшное стихотворение, построенное на сакральности народных заговоров, в которых слово – сила, способная убивать. Стихотворение о смехачах – стихотворение о смерти, а не о смехе. Проникновение в суть народных сказаний и в силу слова заклинающего дает поэту инструмент творения мира с помощью слова, но слова особого. Хлебников открывает такое слово для себя и для нас.

После знакомства с братьями Бурлюками в начале 1910 года поэт переезжает к ним. Бурлюк вспоминает о переезде:

«Хлебников не решался уйти, я заявил мамаше, что забираю студента. Та не удивилась, — видимо была даже рада. Быстро собрал «вещи». Что-то очень мало. Был чемоданчик и мешок, который Витя вытащил из-под кровати... Наволочка, набитая скомканными бумажками, обрывками тетрадей, листками бумаги или же просто углами листов... «Рукописи!.. » — пробормотал Витя».

Во время этого переезда Бурлюк и подобрал с пола смятую бумажку, вывалившуюся из наволочки, на которой было написано мелким хлебниковским почерком «Заклятие смехом»... Лето Велимир Хлебников проводит на даче у Бурлюков в Чернянке, близ Херсона. От них едет в Одессу, осенью возвращается в Петербург. 1910 год не был столь урожайным, как предыдущий: написана только одна поэма "Змей поезда" и несколько стихотворений, среди которых типичное для того времени:

Мы желаем звездам тыкать,
Мы устали звездам выкать,
Мы узнали сладость рыкать.
Будьте грозны, как Остраница,
Платов и Бакланов,
Полно вам кланяться
Роже басурманов.
Пусть кричат вожаки.
Плюньте им в зенки!
Будьте в вере крепки,
Как Морозенки.
О, уподобьтесь Святославу —
Врагам сказал: «Иду на вы!»
Померкнувшую славу
Творите, северные львы.
С толпою прадедов за нами
Ермак и Ослябя.
Вейся, вейся, русское знамя,
Веди через сушу и через хляби!
Туда, где дух отчизны вымер
И где неверия пустыня,
Идите грозно, как Владимир
Или с дружиною Добрыня.
(1910)

Зиму 1911 года снова проводит в Петербурге и усиленно занимается расчетами и выведением законов времени. Лето, как всегда, вне Петербурга. В сентябре отправляется по Волге в Астрахань.

1912 год проводит в основном в Москве, иногда - в Петербурге. Знакомится с Бриками и Маяковским, отдаляется от символистов и сближается с футуристами.

В 1912 году вышли «Учитель и ученик», «Игра в аду», «Мирсконца» (совместно с Крученых), написано две поэмы и несколько рассказов.

1913-1914 год завершают «славянский период» Велимира Хлебникова. Наступает кризис.

Поединок

В 1919 году Хлебников переживает свою «Болдинскую осень», точнее, Сабуровскую. В апреле 1919 года поэт срочно и неожиданно уезжает из Москвы в Харьков, хотя в Москве у него была прописка, его приняли в союз писателей и он готовит вместе с Якобсоном свое собрание сочинений.

Такое с ним случалось часто: никогда невозможно было предугадать, когда в нем проснется дух странничества. Но в июне, когда Хлебников уже несколько месяцев жил в Харькове, город занял Деникин. Возникла реальная угроза быть призванным в Добровольческую белогвардейскую армию.

Врачи направили Хлебникова в психиатрическую больницу, на Сабурову Дачу, для обследования и вынесения вердикта о пригодности Хлебникова к военной службе. Здесь поэт проведет часть лета и всю осень 1919 года, оказавшуюся одной из самых плодотворных в его творчестве.

Спас Хлебникова от военной службы профессор психиатрической клиники Владимир Яковлевич Анфимов, изучавший связь психиатрии с творчеством. Поэт оказался среди его пациентов, точнее, врач должен был дать заключение о пригодности поэта по нервно-психическим характеристикам к службе в армии. Владимир Яковлевич вспоминает:

«Задумчивый, никогда не жалующийся на жизненные невзгоды и, как будто не замечавший лишений того сурового периода; тихий и предупредительный, он пользовался всеобщей любовью своих соседей… подобно Стриндбергу и Ван-Гогу, он производил впечатление вечного странника…. Мой новый пациент как будто обрадовался человеку, имеющему с ним общие интересы, он оказался мягким, простодушно-приветливым и с готовностью пошел навстречу медицинскому и экспериментально-психологическому исследованию…».

Хлебников откровенно рассказал врачу о своей семье, в частности, что в их роду было много душевнобольных, оригиналов и чудаков. Его дядя по материнской линии страдал от депрессий и психозов, другой дядя слыл чудаком, страстно любившим птиц, заполнявших всю его квартиру. Когда вместе с революцией в Ленинград пришел голод, он никак не мог приспособиться к новым условиям и погиб среди своих попугаев от истощения.

Все пятеро детей в семье Хлебниковых имели некие психические причины, не позволявшие им вступать в брак, а старший брат умер от душевного недуга. Сам Виктор в детстве с удовольствием нюхал «эфир», а с пятнадцати и до семнадцати лет страдал неврастенией, от которой лечился и в последующие годы.

Велимир Хлебникоф. 1916 г. Украина

Проведя обследование и ряд экспериментов, психиатр делает заключение о непригодности поэта к военной службе:

«Для меня не было сомнений, что в В. Хлебникове развертываются нарушения нормы, так называемого шизофренического круга, в виде расщепления — дисгармонии нервно-психических процессов. … Однако все это не выливалось в форму психоза с окончательным оскудением личности…. Все ограничивалось врожденным уклонением от среднего уровня, которое приводило к некоторому внутреннему хаосу, но не лишенному богатого содержания. … При наличии нарушения психической нормы надо установить, общество ли надо защищать от этого субъекта, или наоборот, этого субъекта от коллектива».

Странное заключение, хотя вполне логичное с точки зрения психиатрии. Но с точки зрения творчества настоящий поэт никогда или почти никогда не укладывается в среднюю норму, поэтому о защите таких чудаков от общества – очень верно и точно.

В больнице врач проводит с Хлебниковым несколько экспериментов. В частности, для изучения фантазии он дает поэту задание на подбор ассоциаций к словам и предлагает развить три темы, которые явно носят провокационный характер: лунный свет, охота и карнавал.

Чуть позднее он добавил к ним еще три: чары, тоска, ангелы. Ассоциативный ряд поразил врача оригинальностью:

Буря — бурчик — летящее, быстрое, темное, чашка с красной полосой.
Москва — метить (место казни Кучки).
Лампа — домашнее — белый кружок (впечатление уюта).
Рыбак — японская картина Гокусая .
Ураганный — ура — гонит.
Тыл — трамвай, полный ранеными.
Лента — шелковистая (созвездие).
Лошадь — американские воины (считали ее младшим божеством).
Спичка — прирученное пламя.

На предложение психиатра - развернуть темы, профессор получает целую россыпь оригинальных поэтических произведений: стихотворение "Лунный свет", прозаическую сказку «Охота», лирическую поэму «Карнавал», известную как «Поэт», стихотворения «Горные чары» и «Ангелы, драматическую поэму «Лесная тоска» и еще ряд произведений, написанных вне рамок задания, навеянных общей атмосферой психиатрической больницы. К числу последних относится, например, «Полужелезная изба...» («Гаршин»).

Диалог между врачом и пациентом превратился в драматический поединок ученого психиатра с поэтом, в котором однозначно победу одерживает поэт. Знавшие Хлебникова вряд ли бы удивились такому мощному выбросу его поэтической фантазии и энергии.

Маяковский как-то сказал, что Виктор мог сходу написать любое стихотворение в самой необычной форме и на любую предложенную тему, поскольку его голова круглосуточно работала над поэзией. Но то, что знавших поэта не удивляло, врача – поражало.

Татлин. Велимир Хлебников

Профессор с удивлением наблюдал, как Хлебников быстро-быстро исписывает и разбрасывает вокруг себя множество белых листочков, покрытых бисером букв, которые складываются в гениальные поэтические строчки. Но то были поэмы не о себе, не о пациенте, о душевных тайнах которого хотел узнать врач, а о восприятии мира поэтом.

"Поэт" и "Лесная тоска", которые Хлебников относил к числу лучших своих поэм, написаны на языке фольклора и народных сказаний, в духе Пушкина и Гоголя. Поэма «Поэт» написана в прозрачном классическом стиле, который чувствуется с первых же строчек:

Как осень изменяет сад,
Дает багрец, цвет синей меди,
И самоцветный водопад
Снегов предшествует победе,
И жаром самой яркой грезы
Стволы украшены березы,
И с летней зеленью проститься
Летит зимы глашатай - птица,
Где тонкой шалью золотой
Одет откос холмов крутой,
И только призрачны и наги
Равнины белые овраги,
Да голубая тишина
Просила слова вещуна,
Так праздник масленицы вечный
Души отрадою беспечной
Хоронит день недолговечный,
Хоронит солнца низкий путь,
Зимы бросает наземь ткани
И, чтобы время обмануть,
Бежит туда быстрее лани.
(«Поэт», отрывок)

Сравнение осени и масленицы только на первый взгляд кажется нелогичным, но и та и другая являют собой похороны: одна – лета, вторая – зимы. Врач называет это хаосом, смешением, поэт - космосом, врач называет это болезненным творчеством, поэт – созиданием света из тьмы.

В «Поэте» слышны отголоски всей русской поэзии, начиная от Державина и заканчивая Блоком. Поэма разворачивает и являет на примере русской поэзии теорию времени Хлебникова. Поэт находится в своем перпендикулярном пространстве и свысока обозревает все поэтические времена, с легкостью переходя из одного века в другой.

Владимир Бурлюк. Велимир Хлебников

Все поэтическое пространство России предстает как единое целое: от золотого века через символизм - к новой поэзии начала века. Хлебников собирает в свою поэтическую корзину богатый поэтический урожай: Пушкин, Лермонтов и Баратынский; Фет, Тютчев и Некрасов; Сологуб, Блок и Бунин. Поэт видит, как после смерти золотого века и зимы символизма, наступает весна - новая поэтическая волна, новое искусство, свидетелем и частью которой является сам Хлебников.

Тот же свет торжества будущего просвечивает и в поэме «Лесная тоска», в которой ночные кошмары в духе Вия Гоголя заканчиваются не смертью, а торжеством жизни.

Утро. Поспешите, пастушата!
Ни видений, ни ведуний,
Черный дым встает на хате,
Все спокойно и молчит.
На селе, в далекой клуне
Цеп молотит и стучит.
Скот мычит, пастух играет,
Солнце красное встает.
И как жар заря играет,
Вам свирели подает.
(«Лесная тоска», отрывок)

Поэт, вопреки ужасу гражданской войны, революции и "прелестям" психиатрической больницы остается оптимистом и ждет от мира света и чуда возрождения жизни. Врач видит хаос в произведениях и делает вывод о душевном состоянии пациента, не понимая, что поэт - это больше, чем его психическое состояние, а космос не может родиться иначе, как из хаоса.

Тина Гай