Секс в Средневековье

 Происходящие в наши дни сдвиги в половой морали и поведении часто называют броским, но не слишком определенным термином «сексуальная революция». Действительно ли это резкая трансформация, «взрыв» традиционных норм или же просто ускоренное продолжение эволюционного процесса, идущего уже несколько столетий? Затрагивают ли эти сдвиги только ценностные ориентации людей или их реальное поведение? Как связаны эти процессы с изменениями в системе половых ролей, положении женщин, структуре и методах социализации детей и подростков? В изучении процессов полувековой давности решающее слово принадлежит, разумеется, социологии, но исследования (типа опросов Альфреда Кинзи, о нем мы расскажем вам чуть позднее) бессильны определить долгосрочные исторические тенденции. Попросту люди, жившие в предыдущие эпохи, давно уже ушли с исторической арены, и их сегодня лично не расспросить об их сексуальной жизни, а нам все же необходимо выяснить, какой исторический период брать в качестве точки отсчета — эпоху Возрождения, XVII или XVIII век? Знаменовало ли начало буржуазной эпохи постепенную либерализацию половой морали и «эротизацию» культуры, как полагает философ Мишель Фуко, или, напротив, усиление антисексуальных репрессий, как думает историк Жан-Луи Фландрен?

Мы уже знаем, что в далекие дохристианские времена дело с сексом обстояло куда благополучнее, нежели впоследствии. Было гораздо больше свободы, чистой свободы в сфере секса. Между мужчиной и женщиной было больше взаимопонимания и дружбы. Со временем однако, ситуация изменилась.

В результате распада Римской империи погибло образование, и европейское население стало тотально безграмотным, только в монастырях читали и писали. Все подвергалось суровой цензуре церкви. В частности, христианская церковь стала строго осуждать сексуальные отношения, презирать женщину. В европейской культуре началась продолжающаяся до сих пор эпопея противопоставления сексуального (телесного) и духовного начал. Спустя почти две тысячи лет эту брешь пытался пробить гений Зигмунда Фрейда, но и ему это оказалось не под силу. Нам же с вами только остается продолжать разбираться в причинах этого.

Это мрачное, мрачное Средневековье...

Новая мораль, далекая от морали Библии, возникла под влиянием отцов христианской церкви. Хотя, напомню, в христианском Священном писании не порицаются любовь, брак и сексуальные отношения. И вот уже святой Севериан, вопреки самой главной христианской книге, провозглашает, что вся женщина является творением дьявола, в то время как у мужчины только нижняя половина тела — дело его, если так можно выразиться, рук.

Святой Августин и многие другие воспользовались возможностью, предоставленной им заново переписанной Библией, чтобы обрушиться с еще более яростными нападками на секс. Августин, Амброзии, Иероним, Тертуллиан, которые приняли обет безбрачия после бурной, полной приключениями жизни и большого сексуального опыта, называют половой акт отвратительным, нечистым, постыдным, скверным и т. д., и т. п.

Святой Августин идет дальше всех. Он был одним из тех, кто крайне непримиримо относился к сексу даже в браке. Возможно, здесь уместно припомнить, что нет более ярого противника выпивки, чем образумившийся пьяница, как нет и более яростного противника секса, чем тот, кто сам в прошлом страдал пороком сластолюбия. Аврелий Августин (354-430), философ и богослов, величайший из отцов церкви христианского Запада, сын язычника и христианки, объявляет, что любой ребенок рождается во грехе. Отсюда — особый акцент на непорочном зачатии. И если уж человек так слаб духом, что не может принять обет безбрачия, то Августин допускает (как неизбежное зло!) половой акт лишь как средство воспроизводить добрых христиан. Но этот акт обязательно должен быть лишенным страсти, холодным и безразличным. Поэтому церковь, развивая свое учение о браке, записывает в церковный кодекс: «Согласие, а не совокупление, порождает брак».

Русский философ Николай Бердяев, проанализировав христианскую духовную литературу Средних веков, нашел лишь у одного автора (Мефодий Потарский, IV век) оправдание полового акта и возведение его в ранг Божественного! Факт умопомрачительный! Учение Христа не содержало даже намека на унижение женского начала. Христос ни одним словом не унизил женщину. Но уже апостол Павел в своих посланиях и проповедях постарался низвести женщину в подчиненное и приниженное положение. Именно его взгляды на женщину и жену стали в христианском мире основой, на которой базируется ее угнетение. Но нужно оговориться, что было бы безответственно утверждать, что именно Павел повинен в том, что в учение Христа внесен дух унижения женского начала, ибо в данном случае не ясно, что сказал апостол и что добавлено библейскими переводчиками и лжетолкователями, а попросту — цензорами.

Но известно вполне точно, что ни один Завет не дошел до наших дней неискаженным. Но все же отношение средневековой культуры к сексуальности было двойственным. …Да, официальная христианская мораль была аскетической и антисексуальной, осуждая не только похоть, но и любовь, так как она, мол, мешает выполнению обязанностей благочестия. Единственным оправданием половой жизни считалось продолжение рода в рамках церковного брака, но и здесь она подвергалась тщательнейшей регламентации (запрещение сношений во время постов и многочисленных праздников, табуирование наготы, эротической техники и т. д.)

Однако, наряду с официальным аскетизмом, в тогдашнем обществе вполне легально существует карнавальная культура, блестяще описанная М.М. Бахтиным. Продолжая традиции древних оргиастических праздников, средневековый карнавал допускал и демонстрацию обнаженного тела, и переодевание мужчин в женскую одежду, как и наоборот, женщин — в мужскую, и открытое выражение эротики.

Аскеза и карнавал выступали не только как противоположности, символизирующие, соответственно, духовный «верх» и телесный «низ», но и как чередующиеся и взаимодополняющие элементы определенного цикла по принципу «всему свое время». Более того, церковь сама инкорпорирует, вводит в свои обряды некоторые элементы карнавального действа.

Я бы сказал, повседневный быт представлял собой своеобразную смесь этих двух миров. Средневековые люди не отличались особой стыдливостью, секс свободно обсуждался и в крестьянской, и в рыцарской среде, не говоря о том, что широко обыгрывался в народном художественном творчестве.

Куртуазная любовь трубадуров

Чем ниже общий культурный уровень общества, тем тяжелее положение женщины. На ступенях человеческого развития, когда в полной мере царит право грубой силы, женщина, как физически более слабая, всегда раба, на которую взваливается самая тяжелая работа. Классические примеры мы находим у кочевых народов, когда, переезжая на новое кочевье, муж едет на лошади, а за ним, нагруженная скарбом и обремененная детьми, изнемогая от тяжести и жары, едва плетется жена.

По мере улучшения общего благосостояния, культурного и материального, улучшается, конечно, и положение женщины, но и при этих условиях она на Востоке — или бессловесная раба, или пользующаяся некоторым влиянием наложница. Обладая молодостью и привлекательностью, женщина умело пользуется ими, а также своей единственной силой — потребностью в ней — для господства над мужчиной. Когда ее поработитель и властелин, опьяненный страстью, приходит к ней, тогда она диктует ему свои желания и волю и достигает больших или меньших результатов в зависимости от страсти своего повелителя. С потерей привлекательности она часто теряет также и все свои права. На Западе положение прекрасной половины человечества было не лучше. То же юридическое бесправие и полная беззащитность, то же унижение и оскорбление — и физическое, и моральное. Здесь она также или фаворитка и избранница сердца какого-нибудь рыцаря, в честь которой устраивались турниры и совершались подвиги, или подруга жизни какого-нибудь тирана, который считал себя полным властелином ее души и тела.

Однако в XII веке, когда наступили времена рыцарства, эти взгляды постепенно начинают меняться. Трубадуры юго-западной Франции создали концепцию куртуазной любви, которая достигла своего апогея в творчестве Гильома Аквитанского, жившего на переломе XI—XII столетий. В его стихах любовь — прекрасная, возвышенная, божественная тайна, и дама, к которой она обращена, — богиня.

Андреас Капелланус (XII век) в одном из своих трактатов воспевает чистую любовь: «Чистая любовь заходит так далеко, что позволяет поцелуй и объятия и даже скромное соприкосновение с обнаженной возлюбленной, исключая, однако, окончательную утеху, ибо она недопустима для тех, кто любит чистой любовью».

Куртуазная любовь трубадуров — это попытка синтеза духовной и физической любви. При всей своей условности и манерности лирика трубадуров возводит любовную страсть в ранг высшего человеческого переживания. Но как ни идеален образ прекрасной дамы, рыцарь смотрит на нее преимущественно «телесными очами». Хотя куртуазная поэзия оказала громадное влияние на формирование позднего европейского идеала любви, она была все же достоянием очень узкой феодальной элиты и имела мало общего с реальным бытовым поведением. В жизни все происходило иначе. Зов пола становился все сильнее. Уже в XIV столетии появляются пояса целомудрия, которые, впрочем, не помешали тому, чтобы следующий, XV, век стал столетием бастардов — незаконнорожденных.

КОНЕЦ ПУБЛИКАЦИИ.