Кризис демократических идей в России и новый взгляд на автократию

В статье Дмитрия Травина «Железный трон 15 республик», опубликованной газетой «Ведомости», анализируется трансформация идеи демократизации за тридцатилетие.«Каждого, кто предсказал бы тридцать лет назад, до какого убожества дойдет демократия в России к 2019 году, наверняка засмеяли бы. В день открытия Первого съезда народных депутатов СССР (25 мая 1989 г.) нам казалось, что уж с чем-чем, а с демократией-то теперь у нас все будет в порядке. Буксовала экономическая реформа, постепенно пустели и без того невзрачные прилавки магазинов, деньги теряли свою привлекательность из-за того, что нечего было купить, но демократия торжествовала»
 

В статье говорится, что представления общества о демократии как об интересном развлекательном представлении должны заменяться на потребность в демократии. Дмитрий Травин объясняет, что этот процесс небыстрый.

«Интерес к настоящей демократии не может возникнуть сразу же на развалинах тоталитарной империи. Он должен вызревать постепенно. Обыватель превращается в гражданина, если осознает, что демократия имеет смысл даже тогда, когда не дает материальных благ моментально и не является увлекательным шоу. <…> Советский обыватель медленно превращается в гражданина. Сейчас он постепенно осознает, что автократия – это не панацея».
Однако, утверждение, что автократия не панацея, можно оспорить, если учесть, что единство и борьба противоположностей есть источник развития. А это не догма из диалектического материализма как философии марксизма, что сразу приходит на ум, а объективный закон природы. Потому что либерализм является противоположностью авторитаризму. А востребованность в том и другом инструменте управления обществом уходит корнями в доисторические глубины, связанные с происхождением человека. В обоснование этого тезиса ссылка на источник. Это книга Мейтленда Иди «Недостающее звено» (см. ссылку https://www.litmir.me/br/?b=253492&p=1, Глава пятая - Жизнь человекообезьян в сообществах)

«Приступить к поискам лучше со стороны, помеченной "социальная структура", и рассмотреть, в какого рода группы, скорее всего, объединялись эти первые ступившие на землю человекообразные обезьяны. Но возможно ли установить, какими они были, столько миллионов лет спустя? Установить — нет, но предложить достаточно правдоподобные догадки, пожалуй, можно.

Поскольку древние гоминиды находились в тесном родстве с предками шимпанзе и поскольку они делили среду обитания — саванну — с предками павианов, полезно будет в поисках данных об их социальной структуре обратиться к наблюдениям за ныне живущими потомками этих двух обезьян. Между этими сообществами существует много важных различий, но тем интереснее сходство, которое между ними есть. И наиболее интересно, конечно, то обстоятельство, что их сообщества высокоорганизованны. <…>

Сообщества павианов или шимпанзе — это вовсе не случайное скопление прыгающих, вопящих взбалмошных диких тварей; наоборот, эти сообщества удивительно устойчивы, дисциплинированны, и обычно в них царит полный порядок, поддерживающийся благодаря сложному взаимодействию пяти основных факторов. <…>

Одна из наиболее характерных особенностей стада павианов (пятый фактор,  В. К.) — это доминирование самцов. Во многих изученных стадах павианов имеется самец номер один, которому остальные самцы во всем уступают. (Нередко в стаде бывают два доминирующих самца — или даже три и больше, — они объединяются, чтобы удержать за собой главенствующее положение, сохранить которое в одиночку им не удалось бы.) Прочие самцы располагаются в нисходящем порядке по остальным ступеням иерархической лестницы. Хотя непрерывно происходят мелкие стычки за более высокое положение, а порой и длительные ожесточенные схватки за место наверху (чего, собственно, и следует ожидать, поскольку именно туда устремляются наиболее сильные, смышленые и решительные животные), иерархия подчинения, раз сложившись, оказывается весьма устойчивой. Животные с высоким положением живут припеваючи — остальные всегда готовы без спора уступить им пищу, самку, удобное место для спанья, обыскивать их или подставлять себя для обыскивания и т. д».

Как видим, полная идентификация с человеческим материалом.

«Собственно говоря, именно поведение подчиненных животных обеспечивает постоянный порядок в стаде, а вовсе не свирепость доминирующих самцов. Животные, стоящие на низших ступенях иерархической лестницы, покорны, они знают свое место так же, как мелкий служащий страховой компании знает свое место и не пробует спорить с директором. <…>

У шимпанзе доминирование проявляется далеко не так четко, как у павианов. Члены группы относятся друг к другу очень терпимо, и точный статус нередко оказывается затушеванным. У павианов же иерархия соблюдается очень строго. Такая разница, как полагают, возникла из-за различия в образе жизни этих двух видов. Стадо павианов обитает на земле, где естественный отбор активно способствует появлению крупных агрессивных самцов, способных защитить стадо от хищника или хотя бы отвлечь его внимание ложными атаками, пока самки и детеныши убегают к спасительным деревьям. В результате у павианов половой диморфизм выражен очень ярко, то есть самцы заметно отличаются от самок. Они крупнее (порой вдвое), гораздо сильнее, их клыки и челюсти много больше, а темперамент воинственнее, и они никому не спускают ни отступлений от правил поведения, ни покушений на их статус. Кроме того, они очень ревниво относятся к "своим" самкам, когда у тех начинается течка. Все эти черты способствуют возникновению авторитарного сообщества, где доминирующий самец, даже не оскаливая зубов, одним взглядом ставит на место забывшегося подчиненного самца.Эта авторитарность сообщества павианов всегда производила большое впечатление на наблюдателей».

Теперь про шимпанзе.

«Жизнь сообществ шимпанзе даже еще более сложна, чем у павианов, так как роли в ней распределены не столь строго и остается больше свободы для выражения индивидуальности. Поскольку шимпанзе живут в лесу, где наземные хищники угрожают им гораздо меньше, им незачем быть настолько драчливыми и тесно сплоченными, как павианы, и они такими не стали. По той же причине половой диморфизм у них выражен гораздо слабее. Хотя их сообществам присуща иерархия, она далеко не так четка и строга, как у павианов. Сообщества шимпанзе много более свободны, восприимчивы к новому и терпимы». 

Из этого социально – биологического обзора следует, что свобода у шимпанзе и автократия у павианов есть следствие условий бытия тех и других. Они легче у шимпанзе и тем свободнее их сообщества. А у павианов с более тяжелыми условиями существования  - автократия. Словом, им не до жиру - быть бы живу.

Но те и другие добывали пищу собирательством. А человек, чтобы прокормиться, занимался еще охотой. Коллективной охотой. В этой связи еще одна ссылка на тот же источник:

«важнейший аспект группового поведения хищников состоит в том, что они делят добычу между собой. Правда, львы рычат, дерутся, иногда даже убивают друг друга возле туши (что указывает на неполную эволюцию группового поведения: они научились сотрудничать во время охоты, но не за пиршественным столом), однако гиены и гиеновые собаки ведут себя гораздо пристойнее. Гиеновые собаки в этом отношении чрезвычайно щепетильны. Молодые животные в стае бегут медленнее взрослых и, естественно, поспевают к добыче последними. Взрослые собаки, как правило, ограничиваются двумя-тремя кусочками, затем отходят и ждут, пока не насытятся молодые, и только тогда приступают к еде по-настоящему. Иногда к этому моменту от туши не остается почти ничего, и, оставшись голодными, они вынуждены вновь отправляться на охоту, но забота о молодом поколении очень важна для вида, у которого смертность среди взрослых особей, по-видимому, весьма высока. Пока щенки гиеновой собаки еще настолько малы, что не способны следовать за стаей и вынуждены оставаться в логове, они покусывают и тыкают возвратившихся охотников в уголки пасти, и те отрыгивают мясо. Одна охромевшая собака, которая не могла следовать за стаей, прибегла к тому же способу и тоже получала отрыгнутое мясо, то есть осталась в живых благодаря помощи других членов стаи». При том “начальника’ (вожака) нет, а в стае соблюдается правило; cвобода, равенство и братство. Объяснения тому дает тот же источник.

«Чтобы животные могли сотрудничать во время охоты, агрессивность в их взаимоотношениях должна как-то сниматься или подавляться. Но при жестком соподчинении это трудно. Попробуйте представить себе сознающих свой статус павианов, которые настолько забыли взаимную враждебность  и страх, что способны дружно заняться охотой. Хищники же охотятся так

постоянно. У львов самцы доминируют над самками, но только потому, что они сильнее. Самки отнюдь с этим не мирятся и при попытке отобрать у них лакомый кусок нередко вступаю в драку. Среди самок – а им принадлежит главная роль в охоте – также не соблюдается никакой иерархии. У гиен доминирующее положение в стае принадлежит самкам, но собственной иерархии ни среди самцов, ни среди самок также не существует. Сообщества гиеновых собак характеризуется терпимостью и дружелюбием; степень доминирования, если проявляется, то видимо отражает только взаимоотношения между конкретными животными».

Таким образом, если у собирателей тяжелые условия среды обитания требуют авторитаризма, то у охотников все наоборот: чем тяжелее (собачкам в сравнении со львами), тем “ответственнее” поведение членов сообщества. Это еще не осознанная, но прочувственная необходимость в справедливости и свободе. Первое есть предтеча демократии, а второе либерализма. А поскольку нашему древнему предку в условиях жестокого естественного отбора для выживания понадобились как собирательство, так и охота, это значит либерализм и автократия стали источником развития человечества через их единство и противоборство. Рабовладелец мог безнаказанно убить своего раба. Но убить всех не мог, потому что его благополучие зависело от наличия у него рабов. В этом и проявлялось неразрывное единство противоборствующих сторон. Но поскольку восстания рабов и неэффективность рабского труда подтолкнули рабовладельцев перейти к более безопасным и экономически эффективным формам сосуществования сторон, то закономерно на смену рабовладельческому строю пришел феодализм. Общество стало чуть справедливее и экономически эффективнее.

В современных демократических обществах сочетается высокая экономическая эффективность с социальной справедливостью. Но это сочетание не остается на неизменном уровне. Для повышения экономической эффективности правительства своими действиями поощряет меньшинство, способное к предпринимательству. Но чтобы сохранялась справедливость, другое правительство, которое приходит после очередных парламентских или президентских выборов, своими действиями ограничивает повышенные запросы предприимчивых. Поэтому для развития необходим дисбаланс того и другого. Его можно представить как раскачивание на качелях социальной справедливости и экономической эффективности.

Но успешнее развивается то общество, где дисбаланс уменьшается. Или как снижение амплитуды раскачивания, так и сокращение периода каждого цикла качания.
 
Предвижу возражения въедливого оппонента: качели или маятник не отражает процесса развития, поскольку в обоих примерах отсутствует поступательное движение. Поэтому предлагаю другую аналогию. Это движение парусного судна галсами против ветра. В этом примере все к месту: cмена галсов есть аналог движения на качелях (вниз – вверх) и поступательное движение против ветра как аналог процесса развития. А сокращение периода цикла есть оперативность власти в недопущении застоя. Это значит, что есть экономический рост и поддерживается справедливость.
 
Именно этим объясняется успех реформ в Восточной Европе в сравнении с Российскими, о чем пишет Владимир Гельман в работе «Либералы» versus «демократы»: идейные траектории постсоветской трансформации в России»
Владимир Гельман начинает анализ со сравнения России и Восточной Европы.
«В странах Восточной Европы идеи строительства демократии (здесь и далее обозначены как демократические идеи) и перехода к рыночной экономике (здесь и далее обозначены  как либеральные идеи) взаимно дополняли и усиливали друг друга в процессе посткоммунистической трансформации…<…>   Такое сочетание идей во многом помогало этим странам более или менее успешно и одновременно решить ключевые задачи преобразований в относительно короткие сроки. Однако в России 1990-х годов либеральные и демократические идеи (и их носители) вступили в острое противоречие: представления о том, что путь страны к экономическому благополучию может и должен обойтись без демократии (или другими словами автократично, В.К.), которая способна создать помехи экономическим реформам».

Как отмечает Владимир Гельманн, “реформистские идеи помогли вывести нашу страну из того тупика, в котором она находилась на момент начала перестройки, и в немалой мере помогли тому, что этот выход стал необратимым. Но выход из тупика прошлого сам по себе не предотвращает попадание в новые тупики в будущем (сегодня дисбаланс социальной справедливости и экономической эффективности зашкаливает, В. К.)— к такому развитию событий в России начала ХХI века ни «демократы», ни «либералы» готовы не были”.

Тем не менее, списывать в архив идеи тех и других, как считает Владимир Гельман, не стоит. «Новые попытки модернизации нашей страны в будущем не смогут обойтись без реформистских идей, которые, безусловно, будут отличаться от тех, что определяли идейную повестку дня 20–30 лет назад». От их успеха на идейном рынке во многом будет зависеть повестка дня нового раунда российской трансформации, и оттого уроки опыта российских «демократов» и «либералов» остаются актуальными с точки зрения перспектив России».

А я задаюсь вопросом: что все же является общим у «демократов» и «либералов»? То, что те и другие не автократы. Но только идейные. Ведь либералы, отодвинув демократов, поступили как автократы. И сразу приходят на ум примеры Пиночета, Дэн Сяопина, Ли Куан Ю… Как вариант авторитарной борьбы с заржавшимися буржуинами и коррумпированным чиновничеством  за восстановлении социальной справедливости.

Дмитрий Травин как убежденный и последовательный либерал сторонник другого варианта решения задачи. По его мнению демократия имеет преимущество перед автократией в том, что дает шанс на успех за счет смены власти при свободных выборах. Хотя нет гарантии, что выбор народа окажется правильным, но методом проб и ошибок рано или поздно народ выберет власть, которая будет делать все правильно. В этой связи естественный вопрос, к какому варианту Россия готова больше? Либералы - западники считают, что Россия европейская страна и поэтому европейский опыт у нас применим. Разница лишь в том, что Европа проходила это 300 – 200 лет назад, а мы припозднились, если брать за точку отсчета реформы Александра Второго. Патриоты – славянофилы утверждают обратное: у нас особый путь. Но если исходить из общих социально – биологических корней, то никакого особого пути у России не может быть. Просто наши национальные особенности в силу исторического прошлого оказались такими крутыми, что производят впечатление особого.

Главная особенность очевидна: набеги викингов и прочих в Европе кончились в  10 – м веке, а татаро – монголов затянулись чуть ли не до Петра. Но если обратиться к классике, то условия бытия формируют осознание востребованности того или иного инструмента развития (или модернизации). Для России оказалась востребованной автократия. Трудно представить, что для освобождения от ига понадобился бы либерализм. Да и опричнина Ивана Грозного это с одной стороны плохо, но и неизбежность. А короткий отрезок – Годунов и смута - не перевешивает.

Крепостничество, которое отменено всего полторы сотни лет назад, жуткий пережиток. Но появилось оно на Руси не столько как наследие рабовладения, сколько потребность иметь удобную простую форму управления: царь, помещик, крепостные. Как вертикаль власти. Просвещенная Екатерина понимала всю порочность пережитка, но была в зависимости у дворянства. Прорвало, наконец, при Александре Втором, но отсутствие сдержек и противовесов (вдумаемся: семь покушений на императора за 15 лет, а он после четвертого всего лишь горестно недомевал: «Что они имеют против меня, эти несчастные? Почему они преследуют меня, словно дикого зверя?».

Реформы Александра 2 имели следующие последствия для России.

- Созданы перспективы для построения капиталистической модели экономики. В стране был снижен уровень государственного регулирования экономики, а также создан свободный рынок рабочей силы. Тем не менее, промышленность не была на 100% готова к восприятию капиталистической модели. Для этого требовалось больше времени.

 -Заложены основы формирования гражданского общества. Население получила больше гражданских прав и свобод. Это касается всех сфер деятельности, начиная от образования, заканчивая реальными свободами на передвижение и труд.

-Усиление оппозиционного движения. Основная часть реформ Александра 2 были либеральными, поэтому либеральные движения, которые были подавлены Николаем Первым, вновь начали набирать силу. Именно в эту эпоху заложены ключевые аспекты, которые привели к событиям 1917 года.

Если первые два пункта отражают позитив в политике царя реформатора, то третий только негатив. Это говорит о том, что Александр недооценивал роль сдержек и противовесов при проведении либеральных реформ. Александр Третий отошел от либерализма и закрутил гайки, но джин был уже выпущен. Тем более, что Николай Второй с одной стороны как автократ был слабаком, но и либералом половинчатым. В итоге маятник развития качнуло так круто, что он с размаха проскочил точку равновесия в октябре 17 – го на 70 лет в сторону такого крутого авторитаризма, что временами был круче Ивана Грозного и Петра.

Послереволюционное время характеризуется началом борьбы за власть между коммунистами – однопартийцами, но имеющие разные взгляды на построение  социализма. Cталин победил. Но осуждение его тирании без учета возможной победы конкурентов будет неверным.

Говорят, что история не знает сослагательного наклонения. Но это не тот случай.  Попробуем найти ответ на вопрос, что могло случиться, если бы победил не Сталин, а его противники? Умеcтно сослаться на письмо к съезду Ленина:
«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общениях между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получить решающее значение».

Про Троцкого не говорим. Его приверженность мировой революции была бы гибельной для одной страны, восставшей против всего мира. Но и с победой Бухарина было бы тоже плохо. Его либеральный призыв к зажиточным крестьянам (кулакам) “обогощайтесь“ с идеей на налогах провести модернизацию. По срокам реализации это явно медленнее, чем ускоренная сталинская мобилизация через коллективизацию и индустриализацию. Сюда же отнесем ГУЛАГ и репрессии. Жестоко и несправедливо – очень. Но могло быть хуже? Могло, если бы не победили в войне, потому что нечем было бы воевать. А неизбежность войны была заложена еще итогами Первой мировой и унизительным для немцев Версальским договором. Как следствие - закономерное появление Гитлера с идеологией нацизма, что превратило мир в трехполярный. Два полюса из них,- объединенный Запад и СССР, - стали натравливать третий друг на друга. Сначала Мюнхенский сговор, а в ответ Пакт Риббентропа – Молотова.

Непредвзятая оценка Сталина вызывает желание оценить его последователей как закономерно слабеющих автократов в свете достигнутого. Холодную войну проиграли. Социально - экономические достижения в стране к этому времени – это финиш у разбитого корыта. По факту. Потом капитуляция  на внешней арене сначала Горбачева, потом Ельцина (вспомним для наглядности пьяного Ельцина, дирижирующего оркестром на проводах наших войск из Берлина) и социально экономические последствия либерализации в экономике. Тридцать лет назад в стране был запрос на потребление, вызванный сплошным дефицитом. А он в свою очередь  был следствием исключительного участия государства в экономике (все планировалось сверху), подавляя инициативу предприимчивых  людей. Поэтому вынесем за скобки жестокость гайдаро—чубайсовских реформ. Могли они быть менее жестокими? Разумеется, да. Но необходимость либерализации экономики, чтоб пробудилась инициатива предприимчивых, не вызывает сомнений. Что неизбежно меняет условия среды обитания для всех. Кому - то становится лучше, а кому - то хуже. Но измененное бытие неизбежно меняет и сознание. Если говорить о крайностях, то те, которым стало лучше,  теряют чувство меры и постепенно привыкают к вседозволенности. А крайность из тех, которым стало хуже, означает, что они остаются в плену патернализма и продолжают считать себя людьми, от которых ничего не зависит. Более того, ощущают жестокую фрустрацию. Но чтобы пропасть между теми и другими сокращалась, сегодня необходим автократ, а не либерал. Это ответ на вопрос, к какому варианту, - авторитарному или либеральному, - Россия готова больше? Просто объективно в силу закона о единстве и противоборстве противоположностей как источник развития.