Кто бы подал...

«Девушка, не посмотрите, мне хватит на эти бананы 10 рублей?» Магазин. Робкая старушка в опрятной курточке протягивает взвешенную связку бананов. Она якобы не видит ценник. Или не соображает. Просит помочь. Не денег просит вроде как, а совета.
В канун каждого 9 Мая таких старушек в супермаркетах появляется тьма. А у метро — ​бабульки с пучками зелени с ближайшей овощебазы. И старички с весами и табличкой «Взвесься за 10 рублей». В Сети набирают оборот разные акции «Покупаем у бабушек», «Затарь старушке холодильник».
Меня волны такой народной солидарности вокруг пенсионеров расстраивают. Потому что я вижу здесь легкий, но разлитой равномерно по всей стране обман. Он заключается в том, что пожилые, а также учительницы и врачи давно перестали быть в стране самыми нищими. Потому что у ветеранов войны, например, редко пенсия сегодня меньше 25 000. Многие, с учетом инвалидности, возрастных доплат, получают значительно больше 30 000 рублей. А если поработали на Севере — ​еще больше. Даже и обычные пенсионеры сегодня в крупных городах получают пенсию скорее ближе к 20 000. По отчетам, средняя пенсия в России сейчас составляет 15 149 рублей. Однако она не учитывает массовых доплат: в том числе бывшим военным, чиновникам, силовикам.
Да, в сравнении с Западом или даже Китаем это смешные деньги. Но сравнивайте с россиянами. Понимаете, какое дело… Пока с трибун и газетных полос у нас тридцать лет кричали «Накормите хотя бы стариков и бюджетников», то и вышло — ​они на фоне остальных теперь смотрятся сытыми.
Что такое, например, 11 000 рублей во Владимирской области или в Чувашии? Да это огромные деньги. Чтобы принести там в дом такие деньги, нужно бросать на соседей ребенка, ехать едва ли не за тридевять земель работать охранником или кассиром, спать вповалку и добираться до Москвы на электричках зайцами. Чтобы, повторяю, привезти эти проклятые одиннадцать тысяч.
Пора перестать пережевывать газетные вывески начала века. Россия — ​нищая страна. Однако сегодня нищета из стариковских квартир, из учительских и ординаторских кабинетов перешла в семьи с детьми, в офисы. Она пересела в кресла банковских операционистов и продавцов-кассиров. Нацепила именной бейдж на корпоративную тужурку и перешла в торговые залы бытовой техники, электроники и сотовых телефонов. В «Пятерочке» или «Магните» на окраине Москвы человек может работать за 16 000–18 000, а то и меньше, если у него штрафы. Продавец в «Эльдорадо» или другом сетевом магазине техники может заработать 30 000, а может и 15 000. Мелкий офисный планктон даже в Москве работает почти за минималку. И напомню, из этих денег оплачивает поездки домой, аренду жилья. А ведь еще у нас есть миллионов десять людей, которые кочуют по временным работам без больничных и отпусков.
В любом маленьком городке сегодня продавец зарабатывает чистыми 9–11 тысяч, если найдет эту работу. А учитель со стажем — ​тридцать.
Неудивительно, что во многих регионах страны пенсионеры и учителя стали финансовой элитой, они одевают внуков к школе, дают взаймы, без их вклада не приобретается даже чайник — ​нет денег.
Чисто статистически просящая в супермаркете бабушка или продающий услугу взвешивания дедушка живут лучше, чем те, кто призывает им помогать. У них есть гарантированный доход, нет кредитов, аренды и детей.
Россия — ​страна бедных.
Но некоторые здесь беднее других. И это не старики с учителями и врачами. Сегодня милостыню просят, якобы дачные урожаи продают в России из стариков либо мошенники, либо родители сыновей-алкоголиков, вытрясающих из стариков последние копейки, либо люди в деменции, которая порой заставляет и не такое вытворять.
Чтобы хорошо понимать, откуда у нас эта власть и кто ее поддерживал, нужно открыть глаза и признаться, что в стране сегодня более или менее обеспечены лишь бюджетники. У остальных микрокредиты. Доля сытого населения вне бюджетного сектора смехотворна. Им бы самим кто подал.
Анастасия Миронова
журналист

Отвечая на вопросы специалистов Финансового университета при правительстве РФ, россияне поделились своими представлениями о достойной зарплате. Граждане сказали, сколько надо получать, чтобы жить по-человечески. С двумя парами обуви «по сезону», с посиделками в кафе, с возможностью не работать по 14 часов в день на двух-трех работах и без выматывающих душу платежей по микрокредиту до зарплаты. Оказалось, что для столицы приличная зарплата — это «сотка». В Петербурге — девяносто. Жители областных центров готовы уложиться тысяч в пятьдесят. В среднем получается 66 тысяч рублей. Штука долларов, в общем. Немного, надо сказать. Но заметно больше, чем средняя зарплата или средняя пенсия обычного человека.
Впрочем, со своими идеями насчет зарплаты граждане явно обратились не по адресу. С такими предложениями им надо было приходить не к социологу, а к работодателю. Тому, кто, собственно, и готов покупать их время, навыки и труд.
Тридцатка — нормальная тебе зарплата, ответит работодатель. Ну, сорок. Может быть, пятьдесят. В крайнем случае.
И то еще надо подумать, заработаешь ли ты эти деньги. Не нравится? Значит, не будет никакой. Лучше соглашайся на то, что предлагают.
Было время в России, вздохнут граждане, когда средняя зарплата в городах махнула за тысячу долларов. Но так ведь и нефть стоила тогда больше сотни за баррель. Вообще-то экономистами давно подмечено, что «обычная» зарплата в России последние лет двадцать крутится вокруг долларового эквивалента десяти баррелей нефти. Поднимутся цены, денег станет больше, глядишь, и работнику достанется немного.
Но на самом деле рассуждать, велика или мала названная гражданами зарплата, довольно бессмысленно. Говорить нужно о потреблении — что именно может позволить себе человек, честно отработавший свои сорок-пятьдесят часов в неделю. Он ведь зарабатывает деньги не для того, чтобы разглядывать разноцветные бумажки с мостами и памятниками. Человек хочет покупать вещи, полезные и не очень. И оценивать уровень благосостояния граждан следует не по формальному размеру зарплат и доходов, а и по уровню и качеству потребления. И дискуссия о возможности или невозможности роста зарплат на самом деле должна быть дискуссией о том, как человек должен жить. Сколько у него ботинок, сколько квартир и сколько времени он должен работать, чтобы все это приобрести.
Не исключено, что, сообщая представителям «института при правительстве» о своих зарплатных ожиданиях, граждане втайне мечтали, как их желание донесут до начальства. И начальник, дрогнув сердцем, придумает, как сделать, чтобы наниматель предлагал работникам хотя бы сорок тысяч вместо тридцати.
Лет сорок назад будущему генеральному секретарю ЦК КПСС доложили о забастовках рабочих в Польше. «Чем они там недовольны?» — нахмурился начальник. «Говорят, мясо дорого и не хватает его», — ответили подчиненные. «Сколько же у них мяса приходится на человека в год?» — спросил начальник. «50 килограммов», — ответили ему. «А у нас сколько?» — продолжал интересоваться начальник. «Килограммов тридцать пять… тридцать семь…» «Вот! — поднял палец начальник. — Всего тридцать пять! И у нас никто не бунтует! Вот как надо!»
Примерно так же рассуждают и российские начальники — наследники генеральных секретарей.
Как определить минимальный уровень потребления, при котором люди будут работать — с одной стороны, и не будут возмущаться — с другой стороны? Только экспериментально,
постепенно опуская этот уровень потребления все ниже и ниже. И смотреть на результат.
Разумеется, такую политику начальство оправдывает самыми благими намерениями — желанием обеспечить индустриальный рост. Начальство действительно недовольно промышленной отсталостью страны и по своему разумению пытается это положение исправить. Разговоры насчет «уникальных отечественных технологий» имеют значение только для телевизора. Как только доходит до дела, начальство залезает в немецкий лимузин, берет в руки американский смартфон и сверяет время по швейцарским часам. Но лекарства, которыми начальство рассчитывает вылечить промышленную отсталость и низкую производительность труда, оказываются едва ли не хуже самой болезни.
Лекарства эти (так же как и их побочные эффекты) довольно подробно описаны в учебнике экономической теории.

Основное из них, которое в свое время с удовольствием применял Советский Союз, заключается
в снижении (или задержке) любым способом уровня жизни населения страны. И соответственно — цены труда.
Хронический советский дефицит качественных потребительских товаров и нормирование всего и вся — это именно механизм снижения цены труда в экономике. Не важно, какие цифры написаны в зарплатной ведомости, — важно, что реально ты можешь приобрести на выплаченные деньги.
При этом, как показал в своих работах замечательный российский экономист Сергей Журавлев, причиной потребительского коллапса в СССР в конце 1980-х годов — очереди и пустые прилавки — стало не падение цен на нефть. Тотальный дефицит того времени спровоцировало установление нормативов распределения прибыли предприятий без изъятия ее свободного остатка в бюджет.
Государственные предприятия фактически получили право самостоятельно определять размеры зарплаты сотрудников (в первую очередь своего руководства), без оглядки на эффективность таких расходов. За два года доля этой прибыли, направляемой в т.н. «фонды экономического стимулирования», выросла втрое (с 16 до 49%). Увеличились и доходы трудящихся… но не выпуск продукции. И тем более не выросла производительность труда. Отсюда и пустые магазины 1990 года.
Этот опыт нынешним начальством учтен, а поскольку полные прилавки в супермаркетах и торговых центрах — ключевой элемент текущего общественного договора, власти бдительно следят, чтобы эти прилавки не опустели.
В том числе и «помогая» гражданам ограничить потребление. Кому невтерпеж — добро пожаловать в контору «деньги до зарплаты». А проценты по таким кредитам, которые сжирают все большую часть заработанных денег, — начинают работать на сокращение объемов потребления. К удовольствию начальства.
Но зачем начальству снижать цену труда в масштабах страны? Чтобы повысить норму прибыли предприятий. А еще вернее — повысить бюджетные доходы, в случае, когда фактическим собственником предприятия является правительство. Напомним, что под государственным контролем находится не менее двух третей российской экономики, и государство же нанимает почти 40% трудовых ресурсов.
Получается? Конечно, получается. За минувший год прибыль «по экономике в целом» выросла почти на треть (до 13,797 трлн рублей). Предполагается, что эту прибыль предприятия направят на инвестиции. Но экономические агенты, даже государственные, не всегда ведут себя так, как хочет начальство. По данным Высшей школы экономики, в минувшем году склонность компаний расходовать средства на капитальные вложения оказалась минимальной за последние 6 лет. Если в 2017 году компании и предприятия инвестировали 140% денежного потока (занимая деньги или привлекая внешних инвесторов), то в 2018 году — менее 90%.
Зато темпы вывоза капитала из страны по сравнению с прошлогодними выросли в полтора раза. Значит, есть что вывозить. В первом квартале 2019 года чистый отток капитала из России составил $25,2 млрд, сообщает Центробанк. За весь 2017 год вывезли меньше — $25,1 млрд.
Не надо, конечно же, думать, что мешки с деньгами пересекают государственную границу. С точки зрения статистики вывоз капитала включает в себя приобретение иностранных активов вплоть до обычной покупки долларов. Центробанк так и говорит — рост чистого оттока за год обусловлен «наращиванием вложений резидентов в иностранные активы».
В иностранные активы резиденты вкладывают деньги, а в местные — нет. Значит, телевизор, рассказывающий о технологиях и стабильности, их не убеждает.
Происходит это еще и потому, что вопреки фантазиям начальства Россия — вовсе не промышленная, а торговая страна. Такой она была и при князе Рюрике, и при царе Иване. Доля торговли в ВВП России в два раза выше, чем доля торговли в ВВП США. Почему — это отдельная история.
Конечно, начальству хотелось видеть промышленные комплексы вместо торговых моллов. Хотя бы потому, что для промышленного комплекса при желании легче вычислить объем взимаемых налогов — примерно как это делали сборщики податей в Древнем Египте, перемножая посевные площади на средний объем урожая с квадрата земли. С торговлей это сделать сложнее — отсюда все эти онлайн-кассы и килограммы бумаги, изводимой на чеки, бланки, договоры и учетные ведомости.
Но проблема заключается в том, что вложения в торговлю или в сектор услуг требуют уверенности в росте объемов потребления потенциальных покупателей. Если этого роста нет, значит, не будет и вложений. В свою очередь, вложения в «производство» требуют гарантий собственности и долгого горизонта планирования, а с этим, видимо, у нас проблемы.
Отмычки от кошелька
Впрочем, у начальства в арсенале есть много отмычек от кошельков граждан. Самая простая — ограничение импорта, например, продовольственного. Можно сколько угодно радоваться прибылям российских агрохолдингов, только не надо забывать, что эти прибыли — производная от выросших цен и сократившегося ассортимента на прилавках. Да и вообще — за последние тридцать лет начальство убедилось, что рост потребления моментально оборачивается ростом спроса на качественный импорт, который оплачивается нефтедолларами. А нефтедоллары начальство уже давно распределило на другие цели.
По мнению начальства, человек, приобретающий товары «для себя», тратит деньги, которые государственный предприниматель мог бы направить на что-то важное для начальника.
Поэтому чем меньше денег у людей, тем больше денег окажется у начальника для финансирования какого-нибудь очередного полета из пушки на Луну. Начальник не читал работ нобелевского лауреата Пола Ромера о природе современного экономического роста и не может представить себе, что именно необходимость обеспечивать высокий уровень потребления работников мотивирует работодателей к инвестициям в технологии, процедуры и механизмы, позволяющие повышать производительность своих бизнесов. С гораздо большим удовольствием начальник прислушается к какой-нибудь идее нового налога, замаскированного под очередную заботу о стандартизации, сертификации или реновации.
Кстати, повышение пенсионного возраста вполне укладывается в начальственную логику снижения цены труда, через повышение объемов его предложения. Кроме того, получатели пенсий ведь сплошь и рядом пытаются работать до смерти не потому, что так уж наслаждаются своим рабочим местом, — просто жизнь «на одну пенсию» означает жизнь в нищете. Начальство это понимает. Так же как начальник понимает, что, повышая пенсионный возраст, сокращает объем средств, который новоявленные «предпенсионеры» могли бы направить на потребление.
Необычный инструмент
Есть и более изощренные инструменты извлечения сверхприбылей. В советское время баланс социалистического хозяйства в огромной степени держался на водке. И не только потому, что, продавая «беленькую» трудящимся, власть увеличивала свои доходы. По отношению к сторублевой месячной зарплате водка по три-четыре рубля за пол-литра была очень дорогим продуктом и фактически «оттягивала» деньги с потребительского рынка.
Кстати, аналог «водки», как инструмента нормирования массового потребления, можно увидеть и в экстремально дорогой российской ипотеке.
Рассуждение это чисто умозрительное и нуждается в проверке статистикой, но… Почему в странах, где доходы и потребление сопоставимы с российскими, и даже выше их, условная «средняя» квартира стоит дешевле — и в абсолютных цифрах, и по отношению к зарплате?
Квартира в России — это не просто «дорого». Это «дорого» именно по отношению к доходам. Значит, человек, выплачивающий ипотеку, объективно сокращает потребление других товаров. Чтобы рассмотреть роль российского строительного комплекса с этой точки зрения, потребуется серьезное исследование, но навскидку можно сказать, что доля расходов «на квартиру» (во всех смыслах слова) в бюджете российского домохозяйства очевидно превышает долю расходов на спиртное в бюджете домохозяйства советского. И не может быть, чтобы власти не имели здесь своей доли.
В заключение же можно сказать, что российское начальство объективно не имеет никакой мотивации к росту потребления населения. Его бизнес практически не зависит от увеличения внутреннего российского рынка. И значит, надеяться на рост зарплат в этом случае довольно бессмысленно.