5 кадр. РУСАЛКА
5 кадр РУСАЛКА
Утро было с сочным рассветом, ярким. с лёгкой прохладой. Восходящее солнце золотило ёлочные острые верхушки. Город, просыпаясь, набирал силу, чтобы обрушить её на непокорную провинциалку.
По широкому, липовому проспекту, словно опасаясь погони, промчался вороньего цвета, отливающий зеркальным блеском, оккупированный стаей мотоциклов с восседающими на них охраной в белых касках, лимузинный кортеж, выпуская угарные облака, которые накрывали удушливым запахом скверик.
В громадных, бесцветных многоэтажках зажигался бледный, экономный свет, хлёстко трещали будильники, телефоны. Владельцы на скорую руку одевались, чертыхались, жарили яичницу, пили скоро, вприхлёбку чай, кофе, глотали кефир, сгребали бутерброды в целлофановые пакеты, дерматиновые и кожаные сумки, портфели, и спешно на собственных опорах по ступенькам выметались на улицу, некоторые застревали в лифтах, обсыпали матом электриков, подвергали атакам автобусы, маршрутки, метро, лихо работали локтями, под удары которых попадали и просторные, и узкие спины, лысые и заросшие волосом головы, упитанные и отощавшие бока, чтобы пробить полусонную, зевающую людскую массу и оказаться там, где они оказывались каждый день.
Ночь прошла в обрывках сна, которые давили провинциалку, выскребая последние останки памяти о тополином посёлке.
Ляпте ещё хотелось поспать, чтобы почувствовать себя так, как она чувствовала себя в детстве. Мать отбрасывала рядниное одеяло, слегка щекотала под мышками, улыбалась, батько брал на руки и подносил к окну, из которого была видна ковыльная степь.
Ничто из детства не запало так в её душу, как запала степь. Бескрайняя, с колыхавшимися волнами высокорослой, упругой травой, вольно гуляющим от ветра перекати – полем, солнцем, словно высеченным в густой синеве неба, пыльным шляхом с абрикосовыми деревьями по обеим сторонам, балками с подснежниками, ландышами, курганами, посадками с дикими грушами и яблоками, полянами с ворохом опавших листьев, галочьими гнёздами, шалашом огородника – сторожа, оберегающего совхозную бахчу, водоёмами в гранитных берегах для полива иссушенных полей, сторожевой вышкой,
об которую бьются горящие лучи, высекая солнечных зайчиков.
Взберитесь на неё. Что почувствуете вы, глядя на раскинувшийся таинственный фантастический мир. Застынете ли в изумлении или охватит вас тревога, тоска и грусть, как короток век человека, как быстро бежит время, унося детство, молодость, как опустошается душа старостью, как приближается непреодолимый и неведомый конец. Может быть, зададитесь вопросом, сколько вечности было до вашего рождения и сколько будет после ухода в неизвестность. Или по – мальчишески, заложив два пальца в рот, свиснете и крикнете от восторга: живу! Пронесётся ваш свист, прокатится слово по степи, откликнется эхом и рассыплется, как рассыпается всё, потому что нет ничего вечного, всё имеет своё срок. Есть только рождение (Альфа) и уход (Омега).
Батько рассказывал о прадеде, у него были арба и синие волы, которые приглянулись степнякам, когда он ехал с арбой сена по шляху. Они напали, , выскочив из балки с диким гиканьем, но прадед, вынув шкворень, отбился, повязал и привёз в посёлок. Громада решила: отпороть. Сняли портки, и так славно отдубасили, что с тех пор ни один степняк не показывался на шляху.
- Эх, - вздохнула Ляптя, потягиваясь, - Хорошие времена были, но ушли. А жаль. Я бы с удовольствием отпорола лозиной, вымоченной в селёдочной бочке, весь город и в первую очередь лимузинный кортеж.
Недалеко от домоуправления находился обширный рынок со смешанным запахом еды и пота, над которым, словно бумажные змеи всё ещё кружили фуражка вокзального старшины и тюбетейка дынного азиата. Делом своих слов провинциалка осталась довольна.
Возле входа продавались полужареные шашлыки, замасленные чебуреки, пирожки, полуварённые початки кукурузы, на столиках громоздились бутылки пива, сушеная рыба, водка, дымились сигареты, валялись бычки, шумели пьяные разговоры. Вещевые палатки загружались всем тем, что можно было продать, обменять, украсть…
Ляптя, ещё не остывшая от съёмок фильма «Удар торнадо», направилась к администратору рынка с мыслью, что неплохо было бы пополнить бюджет и добавить к тюбетейке и фуражке что-нибудь из гардероба рыночного директора.
Она прошла между торговыми рядами. На прилавках был азиатский и южный рай, который таранил глаза Ляпти, расширяя их до немыслимого предела. Отечественный находился за железными воротами, где Ляптя наткнулась на бывшую лифтершу. Бабушка торговала морскими водорослями в самодельной плетеной из лозы корзинке. Она была не в милости у Отечества и не выдерживала конкуренции.
Азиаты и южане затаривали рынок солнечными дарами и платили сумасшедшие бабки за место под Солнцем.
- Как бизнес? - спросила Ляптя.
Бабушка ткнула в водоросли. Они уже покрывались плесенью.
- Место под Солнцем зарабатывают не водорослями, а мозгами, - сказала Ляптя.
Бывшая лифтёрша вздохнула. Ее мозги сожрал человек со звучным именем, который раньше жил в квартире с балкончиком, а теперь на балконе с особняком.
- Я тебе помогу, - сказала Ляптя.
- Сделаешь платный лифт в платном туалете.
Сделать так, чтобы бабушка получала двойную оплату и отбить место под Солнцем не удалось. Бритоголовый охранник с увесистой головой и ломовыми руками, шакальным взглядом, в тупорылых кирзовых ботинках лишил бабушку места, на которое падала тень железных ворот. Плетеная корзинка от удара ботинком взмыла над рынком, как камень из пращи. Потрясенная Ляптя пришла в себя, когда корзинка, изменив траекторию, обрушилась не на солнечное светило, а на неё.
- Мы же с бабушкой твои соотечественники, - возмутилась Ляптя. - Так сказать, родня.
- В гробу я видел такую родню, - отрезал охранник.
От так сказать родни охранник давно торговал бы провинциальными семечками в рекламных кулечках, если бы не азиаты и южане.
- Жаль, что чемоданчика нет, - вздохнула Ляптя, - а то б ты сразу меня признал роднёй.
Эпоха бизнеса родственные связи признавала, но не по крови, а по бабкам, которые вырабатывала кровь. Азиаты и южане на такую кровь не скупились и загружали ею рынок со сверхсветовой скоростью.
Лифтерша и Ляптя были бескровными существами, как и морские водоросли, которые бабушка выращивала на подоконнике, поливала святой водой и читала молитву "Отче наш, иже еси на небеси..." На небесах был идеальный порядок. Светило находилось в полной силе и так допекало, что рынок обливался потом. От пота солнечные дары распухали на глазах. Азиаты и южане ломили несусветные цены. От цен вздрагивал Отче.
Ляптя, облепленная водорослями, была похожа на русалку. Русалка заинтересовала человека в гигантской кепке с гигантским фибровым козырьком.
Комментарии
Проступает лирика, такое предчувствие от прочитанного.