Блошиный рынок.

В последнее время Наталья стала рассеянной, забывчивой, и это состояние ее немного пугало. Она наслышана про Альцгеймер, но болезнь эта касалась вроде бы стариков, а не сорокалетних женщин. Тем не менее, регулярно забывать пакеты с продуктами в супермаркете или на базаре – ее хроническое состояние. Вот уже две недели. И возвращаясь домой, хвататься за голову, сбегать вниз, плюхаться в машину и мчаться обратно, за пакетом – стало почти традицией. Возможно, дело в том, что пакетов многовато? Этот ответ ее слегка утешал.

Вот и нынче, вернувшись домой из магазина, не обнаружила пакета с рыбой. Дочь, не отрываясь от телефона, мимоходом облачилась в передник, и продолжая разговаривать, взяла рыбный нож – мол, я готова чистить и готовить рыбу. Наталья только развели руками – увы…И побрела к дверям, прихватив ключи от машины. Выезжая со двора, прошипела сквозь зубы: «пришли Альцгеймер с Паркинсоном, и долго руку мне трясли».

Весенний субботний день был прекрасен, он на все лады толковал людям: живите и радуйтесь. Солнышко светит, птицы щебечут…Кстати, в двух шагах отсюда «птичий базар», восхитительное место, помнится с детства.

И тут же перед глазами картинка: Наташеньке три года от роду, они с папой у клетки с какаду, который орет на весь рынок: «Пейте чай! Прекр-р-р-асный чай!» Наташа чуть не плачет, она хочет найти механизм у говорящей игрушки, и, продавец, пожалев дитё, обратился к попугаю: - Кеша, поболтай с девочкой.

Какаду, кося глазом на Наташу, доверительно приблизился к решетке и негромко спросил: Кеша кр-расивый? Девочка ответила: да, кла-сивый. Кеша раскланялся: спасибо, Кеша очень рр-рад!

И энергично забегал по жердочке туда-сюда, вызывая неописуемый детский восторг. Игрушка-то живая!

Да-а…из детства память выудит любое счастливое мгновение. А события прошлой недели уже забыты. Впрочем, может, оно и к лучшему?

За птичьим базаром растянулся блошиный рынок, где торгуют всевозможным старьем. Знатоки приходят сюда, как на раскопки Трои, иногда тут можно обнаружить нечто совершенно фантастическое.

У Наташи мелькнула мысль: нужно заехать. Купить что-то нестандартное, сохранившееся с советских времен, желательно фигурки из цветного стекла. Дома была неплохая коллекция, собранная еще родителями.

Припарковав машину у «блошки», женщина неспеша двинулась между рядами, где на клеенках, газетах, картонках, складных столиках была разложена всякая всячина.

Странные ощущения охватили ее: смесь раздражения и детского любопытства, когда взгляд можно отвести, но притягивает безобразие. Здесь и грязь, и хлам, и россыпи золота. Ну-ка, ну-ка…

Остановилась у столика, разглядев парочку изящных крохотных тигрят – цветное стекло. Подняла глаза на продавца,

-Сколько стОит? Седовласый мужчина в очках, спортивном костюме и синем берете, пожимает плечами:

- Понятия не имею. Сейчас явится хозяйка, с ней обсудите.

Рядом, в большом коробе стопки книг. Возле них – мужчина в бейсболке. Ведет разговор с тем, кто в берете.

- Вам же не придет в голову сказать, что апологетика в философии появилась случайно?

- С чего вы взяли, что это придет мне в голову? Даже мой внук знает, что сочинения защитников христианства от язычества назывались апологиями.

-У вас продвинутый внук. Сколько лет ему?

- Тринадцать. За каждую прочитанную книжку, – мужчина в берете указал на короб ,– внук получает от меня приличную сумму. Награда стимулирует любознательность.

Беседа двух философов затягивалась, хозяйка не появлялась, пришлось отправиться дальше. Наташино внимание

привлек небольшой столик, где на клеенке желтого цвета, среди вязаных салфеточек и носочков, затерялись шерстяные напульсники.

- Такие были у моего дедушки. – Наташа взяла в руки вязаную повязку – можно примерить?

- Разумеется, - ответила старушка, очень скромно одетая.

Шерстяная варежка без пальцев. Дедушка много писал, в кабинете было холодно, бабушка связала ему такие вот симпатичные две вещицы. Наташа наяву увидела своего деда. Еще бы его пенсне…

- Обратитесь к женщине во втором ряду. У ней имеется пенсне 50-х годов.

Каким образом сохраняются все эти вещи? Да еще в таком прекрасном виде? Кто-то дорожил ими, а кто-то сохранил память о тех, кто дорожил. А потом пришел тот, кто не знал, ни тех, ни других - и выкинул ненужное .

Здесь, на блошином рынке, чувствуется безжалостный ход времени. Ощущение, что в зазор между двумя эпохами провалилось несколько поколений.

Прямо на асфальте, на газетке разложены гвозди разной величины, шурупы и прочее. Над ними – величавая фигура огромного дядьки. Он явно оприходовал бутылочку и пребывает в хорошем настроении. Торгуется с худющей старушенцией, та заряжена боевым духом, и продавца сие обстоятельство весьма развлекает.

- У тебя косая сажень в плечах, а ты … дух самогонный распускаешь, - цепляется к нему бабуля, раздраженная высокой ценой товара.

- Ага, если мужик выпивает, у него и сажень косая, - гогочет тот в ответ.

– Втридорога дерешь за железки. Может, скинешь цену?

- Рада бы душа в рай, да закон не пускает, - подвижное, артистичное лицо мужчины изобразило смирение.

-Какой такой закон? – недоумевает бабуля.

-Закон накопления капитала, - с важной миной отвечает продавец.

– Чего? – окончательно разозлилась старушка. - Ану-ка, гвоздей мне взвесь, капиталист хренов. Сто грамм, и без обману!

- Зачем они тебе, бабушка? – миролюбиво спросил продавец, протягивая пакетик с гвоздями.

- Внуку отнесу. Он рОбота мастерит, мозгами шевелит в свои семь лет.

- Повезло внуку с бабушкой, - мужчина говорил искренне, - мне молоток не доверяли в детстве. А так хотелось!

- Зато нынче железок вволю имеешь… А выучился на кого?

- Математик я, – и осевшим голосом, - бывший.

Бабуля, приблизила к нему лицо, и негромко: - Зять мой на тебя похож, такой же крупный мужчина. Дело свое имел, крепко стоял, – она заговорщицки оглянулась и продолжила: - Год назад все потерял, пить начал. Но однажды сказал: все, больше ни капли, алкоголь не помогает найти ответ, он помогает забыть вопрос.

Помни об этом, математик, - бабуля развернулась и шустро и посеменила по дорожке.

- Знакомая история, - мужчина долго смотрел ей вслед.

Неподалеку, из обустроенной лавки-прилавка прогремели звуки джаза. Продавец пластинок не нуждается в рекламе, вокруг него толпятся любители всех возрастов.

- Винил – это вещь! - мужчина в дорогом пальто щелкает пальцами как кастаньетами. – Беру! – и бережно уносит голубую виниловую пластинку в свой серебристый внедорожник.

Поток людей снует между рядами, наметанный глаз ищет свое, то, чего не купишь в сияющем зеркалами супермаркете, с его бездушием и астрономическими ценами. Супермаркет - чистилище для тугого кошелька, не более.

Вдоль рынка проходит старая каменная кладка, когда-то здесь был небольшой парк. Нынче кладку приспособили для своих нужд торговцы рынка. На кладке кое-где стайками устроилась молодежь, сидят, свесив ноги, в наушниках, с гаджетами. Как галчата на телефонных проводах. Один парнишка устроился чуть поодаль, он и впрямь на галчонка похож – остроносый, чернявый. Возле него аккуратно разложены фотографии, издалека видно – черно-белые, старые снимки. Парень машет Наталье, мол, подойдите, возможно, заинтересует.

Она подошла, глянула, и сердце екнуло – привет из прошлого.

Фото всевозможных птиц, среди них птенец сойки. Выпавший из гнезда, нахохленный…Вспомнила, как спасали его. Как учительница природоведения фотографировала малыша, кормила его, заталкивая в клюв желток с творожком, как учила ребятишек выхаживать птенца. От воспоминаний детства на душе потеплело. На других снимках красовались изящные лысухи, плавающие в заводи, озерные чайки, лебеди.

- Я знаю автора этих фотографий, - сказала Наталья, - и помню этого птенца, сама его пыталась кормить.

-Вы-то мне и нужны, - сказал парень, - бабушка говорила, что непременно найдется тот, кто их оценит. Третью субботу торчу здесь.

-Она велела продать их? - Наташа пыталась вспомнить имя-отчество учительницы, но не смогла.

-Не обязательно. Если своим – подарить. На память. – парнишка шмыгнул носом.

-Как тебя звать? – Николай. – Бабушка жива? – Нет, похоронили. Она берегла эти фотографии. Я дал ей слово, что не выкину их.

-Я возьму птенца и сову. И вот эту, и ту… - Наталья увлеклась, готовая забрать все фотографии.

- Берите. Я по этим фоткам фауну изучал, у меня еще остались.

- Спасибо, - Наталья протянула деньги. Парень отрицательно замотал головой, она с усилием всунула ему в ладошку купюру. И, совершенно неожиданно, всплыл образ учительницы, вспомнилось ее имя.

– Николай, у тебя была потрясающая бабушка! – придерживая парнишку за рукав, воскликнула Наташа. –Красивая, стройная, в зеленом платье со вставкой из желтого гипюра. О, как я мечтала, вырасти и сшить себе такое же. – Она озорно улыбнулась. – У нее была высокая грудь и тонкая талия, все девчонки ей завидовали.

- Я ее такой не помню, - огорчился внук.

- Алла Петровна была по-настоящему доброй и мудрой. Первым человеком, который объяснил нам слово «милосердие», это когда птенца сойки принесла в живой уголок. Царствие ей небесное.

Они расстались, и Наталья, продолжив путь, погрузилась в размышления о свойствах памяти- от ярких вспышек до полного забвения.

Человеку свойственно забывать. А обществу? Увы, оно тоже поражено «беспамятством». Мы забываем, и легко отказываемся, как от героев, так и от демонов. И что самое нелицеприятное, - мы без особых проблем со временем превращаем героев в демонов, и наоборот.

Эти рассуждения прервала неожиданно выросшая перед ней фигура в черном. Фигура оказалась попом, энергично проталкивающимся к прилавку с детскими альбомами почтовых марок. Священник был молод, худ, обладал скудной бороденкой, невыразительными чертами лица, но глаза! Живые, веселые, любознательные! Его прожорливое внимание привлек альбом двадцатилетней давности. Взял в руки бережно, листает. Мужчина, что за прилавком, спрашивает:

- Интересуетесь всерьез этим делом? Тогда внука позову…, - полез за телефоном в карман.

-Нет, не нужно. Я только посмотреть, детство вспомнить, тоже собирал марки, – молодой человек склонился над альбомом, забыв обо всем. Продавец, доброжелательно разглядывая попа, о чем-то напряженно думает. Наконец, не выдержал:

- Стесняюсь спросить…вы своей работой довольны?

Священник непонимающе смотрит на него.

- Для вас же запретов видимо-невидимо. То нельзя, это нельзя….я бы так не смог, - толкует мужчина несмышленому попу.

-А-а…- священник обескураживающе улыбается, -нам многое можно, только меру знать нужно.

-Да чего там, работа нормальная,- прихлебывая кофе из термоса, в разговор, по-соседски, вмешался торговец посудой; весь его товар состоял из тарелок советского образца. - Мой племянник тоже в попы подался.

Голос у мужчины был густой, сильный, вокруг народ стал прислушиваться с интересом.

– Так получилось, - продолжал сосед, - племяш в военное училище собрался, но медкомиссия злющая попалась. Не допустили. Он развернулся – и пошел, куда глаза глядят. Идет по тихой уличке, видит - дом красивый, забор, калитка. Оказалось - семинария. У заборчика парень с девушкой. Семинарист. У них дни есть свободные, можно на свидания ходить. Это ж как студент, только форма у них другая.

Короче, племяш уже на втором курсе семинарии. Доволен. Читает много. Пошутковать любит, мне анекдот про священников рассказал. Хотите?

- Валяй, - одобрительно закивали окружающие.

- Значит так: - приосанился мужчина под любопытными взглядами прохожих, - есть три типа священников: веселые, хитрые и вредные.
Веселые — это православные священники, потому что все время поют. Венчают — поют, отпевают — поют.
Хитрые — это католические священники, потому что всех женят, а сами не женятся.
А вредные — это еврейские священники, потому что отрезают там, где и так коротко.

Наташа, стоя неподалеку, слышит дружный хохот, и сама улыбается.

Ее личная охота удалась, она держит в руке старый, запыленный подстаканник – и уже видит, как приведет его «в чувство», отскоблит, отмоет – и превратит в чудо, и как рада будет Марта Васильевна, соседка, звезда театра 70-х годов, этому подарку. Обожает все, что напоминает ей молодость. Кроме зеркал. Увидев себя в зеркале, отшучивается: « Свет мой, зеркальце…Молчи».

Неожиданно откуда-то сбоку:

- Слышь ты, сырье для фотошопа! - гнусавит омерзительный тип в резиновых сапогах и кашне, нетрезво покачиваясь у столика с дешевыми кофточками, за которым торгует женщина средних лет. – Мы так не договаривались! Гони бабки!

- Завтра получишь, - равнодушно отвечает женщина.

-Я ответственный квартиросъемщик, слыхала о таком? Где бабки за комнату?

- Твоей матери отдала, как всегда, - тот же равнодушный голос.

- А мне долг любви отдать? Хи-хи…Поторопись, без секса даже ежик стонет.

- Тра-та-та, - женщина заговорила на неизвестном Наталье языке с модуляциями, привлекающими внимание публики. Ее речь, судя по всему, была краткой и убедительной.

-Охо-хо! Страна у нас богатая на бедных, - резвился пьяница, - не тебя, так другую подберу. Узбагойся!

На лбу Наташи появилась глубокая морщина, которая возникала в момент ярости.

- Ну и тип! Мразь! –она поспешила уйти подальше, чтобы не видеть этой сцены. – Федор Михайлович, что на это скажете? – мысленно обратилась к Достоевскому, своему кумиру. – Вы без конца смакует мерзости людские, у вас культ этой патологии, не так ли, сударь? И все для того, чтобы доказать, что человек без греха, без падения, не может взлететь! Эгей, а вот этот тип в кашне, этот омерзительный пьяница? Взлетит? Нет уж, тут на лбу написано: выше плинтуса не рыпнется!

Наташа двинулась к выходу. Вдоль дороги на складных стульчиках сидели аккуратные седовласые пожилые люди, перед ними на раскладных столиках лежала всевозможная дешевая бижутерия, часы, ложки-вилки. Солнышко припекало по-весеннему, лица стариков были покрыты легким загаром, глаза закрыты темными очками. Эдакая аллея симпатичных пенсионеров.

Здесь, на рынке старьевщиков, организованном для городской бедноты более ста лет назад, многое изменилось; «блошка» давно уже приютила пеструю толпу состарившейся полунищей интеллигенции, не желающей капитулировать перед бедностью. По мере своих сил те привнесли некий шарм в дела торговые.

Вместе с вилками-ложками, книжками, бижутерией эти солнечные старики и старушки не прочь обсудить с покупателем вопросы вселенского масштаба, включая выпечку пирога с черникой. Они иронизируют, смеясь над миром и над собой, они давно постигли мудрость фразы:

Смех и ирония напоминают: мы – не пленники этого мира, а только проходим через него, как через дремучий и полный опасности, лес.