Трагедия писательской организации Средне-Волжского края
Кроме членов и кандидатов в члены Союза советских писателей, были еще сочувствующие, так называемый литературный актив, действовали различные кружки. Все эти люди были за коммунистическую Россию. Носителей прежнего менталитета, дореволюционного русского сознания и культуры, поначалу принижали интеллектуально и творчески, но в конце тридцатых годов начали уничтожать физически. Врагов народа выявляли повсюду. Вчерашние друзья сегодня доносили друг на друга чаще просто из желания уцелеть. В творческой среде сказывались неудовлетворенные амбиции и элементарная зависть. По делу писательской антисоветской террористической организации были арестованы Артем Веселый, Виктор Багров, Влас Иванов-Паймен, Арсений Рутько, Иосиф Машбиц-Веров и самый молодой из них – Лев Финк.
Александр ЗАВАЛЬНЫЙ, главный библиограф Самарской областной универсальной научной библиотеки:
– Сотрудники НКВД перевыполняли план по борьбе с «врагами народа». Например, следствие считало, что самарские писатели якобы готовились приехать в Москву, заложить в букет цветов бомбу и во время первомайской демонстрации взорвать на трибуне Мавзолея Вячеслава Михайловича Молотова. С этим обвинением был ознакомлен Сталин, его реакция была беспощадной. Артема Веселого и Виктора Багрова расстреляли. Льву Правдину расстрел заменили на восемь лет лагерей, затем срок увеличили, он провел в лагерях восемнадцать лет.
Олег БУРАНОК, доктор филологических наук, доктор педагогических наук:
– Владислав Петрович Скобелев говорил нам правду о разгроме нашей писательской организации. Звучали фамилии, о которых даже мы, филологи и литературоведы, ничего не знали из официального курса советской литературы.
Будущий доктор филологических наук, выпускник педагогического института Лев Финк учился в аспирантуре МИФЛИ, работал в литературной части драматического театра и в отделе критики «Литературной газеты». Седьмого апреля 1938 года он был арестован. Позже Лев Адольфович так вспоминал об этом: «Я был арестован по обвинению в активном участии в правоэсэровской боевой организации. Когда уже после окончания следствия я читал свое уголовное дело, не мог скрыть возмущения. На первой странице – докладная записка в Москву, заместителю наркома внутренних дел Фриновскому. Было написано, что я родился в 1896 году. Мне приписали 20 лет. Было написано, что еще до Октябрьской революции я участвовал в правоэсэровской боевой организации и позже сохранял с ней связь. Это было приписано, чтобы сделать обвинение более достоверным».
Лубянская тюрьма, затем Бутырская. Особым совещанием при НКВД Лев Финк был приговорен к 8 годам исправительно-трудовых работ. Работал в паровозном депо, сторожем, рабочим топливного склада, землекопом, лесорубом, конторщиком. В 1951 году Особым совещанием при МГБ был осужден на вечное поселение в Печоре. В 1955 году Финк полностью реабилитирован, вернулся в Куйбышев.
Оценивая сегодня механизм и масштабы сталинских репрессий, мы, как правило, обращаем внимание на социальную составляющую – репрессии против крестьян, рабочих, ученых, писателей, военачальников. Идеологически репрессии были направлены против всего народа. Советские люди в сравнении с дореволюционными русскими людьми должны были жить по другим законам и в другой стране. Как перековать сразу несколько поколений? Надо запугать народ, внедрить всеобщую подозрительность и этот же народ надо устремить мечтами в светлое будущее.
Александр ГРОМОВ, председатель правления Самарской областной организации Союза писателей России:
– В 1937 году провели первую советскую перепись населения. Результаты повергли Сталина в шок. Перепись была открытой, люди называли свои имена и фамилии, никто ничего не скрывал. Эту перепись потом назовут расстрельной, а первыми расстреляли тех, кто ее проводил. По переписи выяснилось, что 54% населения открыто признают себя верующими, православными. Сталин тогда Калинину сказал: «Мы с таким населением коммунизм не построим!»
Предугадать свою судьбу не дано никому. В искусстве часто актуальное сегодня спустя время забывается. Вот и с литературными произведениями самарских писателей тридцатых годов двадцатого века произошло примерно то же: в наши дни за редким исключением их имена и названия книг уже никому ни о чем не говорят.
В архивах от писателя Георгия Венуса осталась одна фотография и несколько бумаг. В Гражданскую войну Венус воевал на стороне белых. Затем эмигрировал в Германию, начал писать. Максим Горький и Алексей Толстой высоко оценивали его романы «Война и люди», «Зяблики в латах». Горький способствовал возвращению Венуса в СССР. Роман «Стальной шлем» стал в 1927 году первым в нашей стране предупреждением о зарождающемся в Европе фашизме. В 1935 году начинаются аресты писателей. Венуса с семьей высылают из Ленинграда в Приаралье. Благодаря заступничеству Корнея Чуковского место ссылки изменили на Куйбышев. Здесь, на Красной Глинке, Венус работает бакенщиком на Волге.
В январе 1938 года Георгий Венус заходит в управление НКВД, чтобы забрать рукопись второй части романа «Молочные воды», изъятую при обыске у редактора Куйбышевского издательства Терехова. Венуса арестовывают. Из его квартиры изъяты пишущая машинка, переписка с Максимом Горьким и Алексеем Толстым. Через месяц, узнав об аресте Венуса, Алексей Толстой пишет письмо наркому НКВД Ежову с просьбой разобраться и тут же сам попадает под подозрение. Следователи начинают выбивать из Венуса компромат на Алексея Толстого. Венус молчит на допросах и пытках. Через полтора года, в июле 1939-го, он умирает в Сызранской тюремной больнице, незадолго перед этим подписав признание в том, что якобы был членом созданной в Куйбышеве фашистско-террористической организации писателей. В последнем письме к жене и сыновьям Георгий Венус пишет: «Будьте счастливы. Живите друг ради друга. Я для вашего счастья дать уже ничего не могу».
Открывшийся в 1946 году Самарский (тогда – Куйбышевский) литературный музей долгое время был музеем монографическим, посвященным Максиму Горькому.
В начале шестидесятых годов в музее начинают появляться новые и старые, уже забытые лица.
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН, доктор филологических наук:
– Бывший редактор молодежной газеты Федор Гаврилович Попов впервые открыто заговорил об Артеме Веселом. Это был писатель не самарских масштабов, а всероссийской величины. Книги Артема Веселого выходили многотысячными тиражами, их читала вся Россия. Когда Артема Веселого арестовали, его знакомые боялись всего, уничтожали фотографии, документы, его книги. С миру по нитке удалось найти фотографии, на которых Артем Веселый рядом с Михаилом Светловым, Новиковым-Прибоем. В Москве у него был широкий круг знакомств. Позже его дочери написали книгу. Корзину с его бумагами нашли в семидесятые годы на даче у человека, который их не выбросил, не испугался. У нас, к сожалению, этого нет. Все тогда уничтожали – людей, книги, документы. Архив у нас маленький. Единственный подлинный документ в нем – удостоверение бойца Красной Гвардии и партизана Артема Веселого с его фотографией и подписью. Николай Кочкуров – его настоящие имя и фамилия.
В свое время к литературному критику Иосифу Машбиц-Верову пришел начинающий писатель с рукописью романа «Чапаев». «Фурманов еще не художник, не писатель, но он им станет», – напишет Машбиц-Веров в рецензии. В историю литературы он войдет как исследователь творчества Блока, Федина, Багрицкого, Серафимовича. Его книги о творчестве Маяковского переиздавались миллионными тиражами. Двадцать четвертого апреля 1938 года на квартире у Машбиц-Верова был проведен обыск. Цитируем материалы по уголовному делу из архива Управления ФСБ по Самарской области: «Вторая встреча с Венусом была у меня зимой тридцать седьмого года на Ленинградской улице, когда я уже был осведомлен Ивановым-Пайменом, что Венус входит в нашу террористическую организацию…»
Олег БУРАНОК, доктор филологических наук, доктор педагогических наук:
– Машбиц-Веров говорил, что допрашивал его в НКВД его бывший ученик-филолог. Этот молодой парень попросил его положить ладони рук в открытый ящик стола. Сапогом он ударил по ящику, сломав Иосифу Марковичу фаланги пальцев. Много лет спустя было видно, что пальцы у него изуродованы.
За антисоветскую деятельность Иосифа Машбиц-Верова приговорили к восьми годам лагерей, а затем как рецидивиста-антисоветчика – к расстрелу. В камере смертников он занялся изучением философии Канта.
Сергей ГОЛУБКОВ, доктор филологических наук:
– Их было пятеро в камере. Один ушел на расстрел, за ним другой, третий, четвертый. Остался он один. Открывается дверь, конвоир немного другим голосом говорит: «На выход с вещами!» В такой ситуации человек чутко улавливает малейшие нюансы. Машбиц-Верова вводят в кабинет. Следователь говорит: «Тут бумага поступила, много профессоров расстреливаем. Будешь жить, а жаль!»
Семнадцать лет лагерей. Литератор-интеллигент Машбиц-Веров выживет на лесоповале. В Государственном архиве Самарской области в довольно объемных папках с надписью «Машбиц-Веров» и по сей день хранятся его рукописи, фотографии, книги, документы. В апреле 1955 года постановлением Верховного Совета СССР Иосиф Машбиц-Веров был полностью реабилитирован. Вернувшись из ссылки, начал писать автобиографическую книгу. Узнав, что Солженицына выслали из страны, уничтожил свою рукопись. «Я еще долго вздрагивал от каждого звонка в дверь», – признался как-то Машбиц-Веров своим близким.
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН, доктор филологических наук:
– Судьба Виктора Багрова трагична. Багрова расстреляли, когда ему не было и тридцати лет. Пастернак высоко оценивал его творчество. В двадцать с небольшим Виктор Багров представлял Самару на Первом съезде советских писателей. Как все, был арестован, как все, исчез. Собирала этот архив Лариса Александровна Соловьева. Она рассказывала мне, что родственники наших писателей были испуганы и через десять, и через двадцать, и через тридцать лет. Они очень боязливо шли на контакт. Чтобы вытянуть из них какую-то фотографию или документ, приходилось говорить об этом днями. Сестра Виктора Багрова говорила: «Ничего у меня нет, все выбросили, все исчезло». Когда она умерла, соседи дали знать, что ее вещи выбросили. Музейщики побежали к мусорным контейнерам и достали из них фотографии. От Виктора Багрова остались три фотографии, ни одного нет автографа.
Спустя годы практически невозможно найти потомков репрессированных самарских писателей. Из поколения в поколение люди не говорят об этом.
Долгое время литературная жизнь в нашем городе не восстанавливалась. Прошли годы. Организационный подъем начался, когда Михаил Яковлевич Толкач возглавил в начале шестидесятых годов писательскую организацию.
Кто-то из писателей тридцатых годов погиб на войне, как Иван Булкин. Кто-то, как Иван Горюнов, дожил до преклонного возраста и написал еще несколько произведений.
Михаил ПЕРЕПЕЛКИН, доктор филологических наук:
– Пуля стреляет не только в человека. Пуля стреляет в книги, в историю литературы. Если бы эти люди остались живы, облик нашей литературы, культуры, творческий облик города был бы другим. Наше представление об этом мире было бы другим. Сейчас оно деформировано и продолжает деформироваться. Мы не очень хорошо представляем, что на самом деле было в те годы. Многие имена отсутствуют. Выжили единицы, такие, как Лев Финк. Рядом был десяток имен. Про них мы не знаем ничего. Их возвращение к нам не состоялось. Нет человека и нет – какая нам разница! Дело, конечно, не в них – дело в нас! Мы другие из-за того, что их нет!
Одно из стихотворений поэта Александра Кушнера начинается известными всем нам словами:
«Времена не выбирают,
В них живут и умирают…»
А заканчивается это стихотворение так:
«Крепко тесное объятье.
Время – кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас – его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять».
Александр ИГНАШОВ
Комментарии