КАПЕЛЬКИ

          КАПЕЛЬКИ

1.     Стук, стук. Бух, бах, тресь… и замолчало. Шевельнулось, сдулось и затихло.

   Похороны и надрывающий  голос душу. В клочья рвет.

- Ох, Ваня, Ванечка. Дорогой, любимый. Ненаглядный. Что же ты меня оставил одну с ребятишками. Прибрал тебя Бог. А что мне горемычной и бесхлебной  делать, а ты хлебный  был и поил семью, и кормил. Не пил, не курил, не хулиганил. Мужики на тебя ровнялись.  Семью оберегал, как наседка цыплят своих. А сколько пришло на твои похороны. Встань, посмотри. Тьма – тьмущая. И все плачут.

   Ваня Сорокин - сорокалетний мужик и сам бы заплакал от картинки о своих похоронах и таких слов, которые он сам выдумал, а выдумал потому, что вчера захлестнул литровуху с перебором, отлакировал пивом, на все сто с гаком выдал чечётку, Показал, как с полным стаканом на голове присядку мочить. Попытался крутнуться на голове, но так, как она у Вани была клином, то, попав в щель пола, застряла, и её пришлось вытаскивать, да с такой силой, что шею на метр растянули. А так всё было на за….сь. В круговую пришпандоривал. Махнул стакан – в пляс пошёл. Закончил пляс – стакан махнул. Жизнь радугой сияла, а душа солнечным светом переливалась. Но…  Это было вечером, а утром, когда водка кровь высосала, так долбануло, что  на куски разваливаться стал. Радость разбежалась, а душу, словно песком замесили.

   Стук, стук и умолкло. Ваня замирает, покрывается холодным потом. Всё. Колоти повозку смертную, заказывай музыкантов похоронных. Он видит гроб, который атакует его, Ваня не поддается, руками и ногами отпихивает, но гроб ни шагу назад. Прёт только вперёд. Так и стремиться упаковать Ваню в себя. Маневрирует, подлец. И с фланга, и в лоб, и сверху… Научился, мать твою, в гости звать, а когда гость уляжется, то хлоп крышка и поехало, поехало, а куда – никто не знает, и всё молчком, да молчком….

- Что ты ко мне паразит пристал, - шепчет Ваня пересохшим и дрожащим от страха голосом. – Мало тебе других.

- Не хорошо, Ваня, не хорошо. Эгоистично. Хочешь, чтоб другие вместо тебя попутешествовали.

   Голос идёт из гроба, но кто говорит – не видно. Ваня шарит рукой под кроватью, достает  заначку: бутылку, которую он вчера ночью спрятал, чтобы утром похмелиться, хватает её за горлышко и бросает в сторону гроба, но бутылка вылетает через форточку и шлёпается к ногам соседа Ивана Кузьмича, который вышел на поиски похмелья. Кузьмич столбенеет, ещё бы, такое чудо свалилось, тупо смотрит на бутылку и шепчет: слава тебе, Господи, что услышал мою просьбу, хватает неожиданный «подарок», мечется по двору, где бы спрятаться от жены и, как Ваня, тоже слышит голос.

- Ещё один эгоист. Пора начинать жатву под корень.

- Да подожди, Господи, - просит Кузьмич. -  Дай только похмелиться, а после высылай своих косарей.

   Ваня это не слышит и не видит. Он не выдерживает.

- Маш. Помираю. Помощь нужна.

- Нажрался вчера, - раздраженный голос жены. -  Похмелиться - не дам.

- А мне и не нужно.

- А что тебе нужно?

- Я и сам не знаю. Гроб атакует. Отгони его.

- Сам гони. Ты не знаешь, а я знаю. В больницу к врачу сходи, чтоб он капельки тебе какие – нибудь дал.

- Ты что на смерть меня посылаешь? – Маленько встряхивается Ваня. -  Ты что не знаешь нашу больницу. Четыре этажа. Больных толпы. Очереди к врачам с первого по четвёртый этаж. Запись уже пошла даже на 2030 год. Меня запишут на 2031. Разве я доживу до тех пор? На моих похоронах такие хорошие слова говорила, а сейчас в землишку закопать меня хочешь.

   Оставим пока разговор Вани и Маши, так как  в нём одни перебранки, перейдём к делу.

   2. Возле больницы лихо тормознула скорая. Открылась дверца.  Показался человек в белом халате, огромных чёрных очках и с фонендоскопом на шее и двинулся на толпу.

   Очередь расступилась, поползли слухи: новенький врач и, наверное, большой начальник, смотри, как строго идёт. Ногу за ногу перекладывает. Медленно, степенно. Немного пошатывается. Видать сильно перетрудился.  Точно начальник, да ещё в чёрных очках. Наверное, сильно  мозговитый. И «ошейник» на нём врачебный.

- Ты, миленький, дай им прикурить, - взвыла толпа и с такой силой, что больница даже малый крен дала. -  Гляди, какие очереди развели. Расчехвости. И то, на чём спина замыкается, прошкурь до цвета спелого помидора. Интернет выдумали, мать твою, и через него записываться заставляют. Пока к врачу запишешься – дубаря потянешь. Недаром рядом с больницей похоронное бюро отстукали. До обеда врачуют, а после – в гробы пакуют.

   Врач не отвечает, но согласно кивает головой, ободряет очередь жестами и поднимается на четвертый этаж локтевым способом. Останавливается возле двери с табличкой «Кардиолог», задумчиво чешет затылок и рывком открывает дверь.

 3. А три часа назад Ваня, вылив на себя, с десяток ведер холодной воды малость оклемался, сел в кухне за стол и позвал жену.

- Маш, - начал он. -  Наша дочка раньше  медсестрой в больнице работала.

- И что? Ты хочешь к ней в Москву за капельками поехать?

- Да нет. От  неё  остался белый халат, где то валяется, и это, что на шею вешают. Как его? Феноскоп. Поищи.

- Что на шею вешают, - передразнила жена. -  Феноскоп. Фонендоскоп. А что задумал?

- Да надену белый халат, на шею феню повешу. И как врач. Вмиг пробьюсь.

   Ваня так и сделал. Да ещё попутную скорую за сотку прихватил и в больницу с ветерком махнул.

   4. А что было в кабинет кардиолога, мы не знаем, так как запись на приём у нас была на 2040 год. Слышали только, что Ваня и кардиолог говорили о капельках  дюже шумно   и сверхнецензурно...