ЛОЖА «31»

Русские - народ общественный. Общинный. Испокон веку - плечо к плечу, друг за друга.

Кто осуществил первыми на земле самую подлинную - народную - демократию? Русские. В своих древних вечевых городах. Даже античным демократам нос утерли, поскольку демократия древних греков и римлян стояла на плечах рабов, что, кстати сказать, и сгубило античных демократов. Жаль только, что этот опыт нынешним на пользу не пошел. Но сейчас не об этом.

У русских рабов не было. И сами рабами никогда не были. Как народ. Я пока не имею ввиду частные случаи - пленение и т.д. А всё почему? Потому, что - плечо к плечу, единым строем, вместе. Обществом.

За тысячелетия многое изменилось. Но общинность у нас в генах. В крови. И только по этой, видимо, причине что-то позвало-потянуло меня вечером 31 августа к "гостинке", то бишь, к санкт-петербургскому Гостиному Двору на Невский.

Дело в том, что по радио с утра трезвонили о том, что соберется там сегодня народ что-то от кого-то защищать. И намекали, что символом собрания будет таинственное число "31".

На последнее я особого внимания не обратила. А вот раз народ... Как не быть со всеми, если время позволит?

Время позволило. И пошла я на Невский. К народу. А попала на нечто странное, к народу отношения никакого не имеющее.

Молчаливая группка лиц толпилась у входа в метро.  Что-то в ней напоминало известное по литературе собрание тайного безликого безымянного общества. Типа масонской ложи.

Без символов и знаков. Без слов и песен. Ложа, в общем.

"31", как объясняло радио-эхо.

2.

…У Гостиного Двора поперек бульварчика, отделяющего магазин от Невского проспекта, спиной к народу, довольно плотной стенкой стояли парни и рассматривали что-то там, мне невидимое.

Народ даже забрался на парапеты подземного перехода, чтобы посмотреть, что там. Но никто ничего не видел.

Я подошла вплотную к «стенке» и спросила:

– И где тут событие?

«Стенка» дрогнула, раздвинулась. Кто-то махнул рукой на светленький автобусик с зелеными занавесками на окнах, притулившийся у тротуара на Невском.

– Там? – уточнила я. – Тогда позвольте пройти.

– Пожалуйста, – сказали мне. – Пожалуйста.

Я сделала пару шагов, и тут обнаружилось, что «стенка» кончилась, обнажив небольшое пространство между Гостиным Двором и автобусиком на Невском. Под сводами Гостиного тоже стояли парни. Только в форме. И лица их были закрыты темными забрало, похожими на сильно затонированные горнолыжные очки. Или рыцарские доспехи.

Похоже, их-то и рассматривали парни, стоявшие стенкой.

Я взглянула на автобусик. В одном из окон чья-то рука раздвинула салатные занавески, мелькнуло лицо, кто-то пристально посмотрел на нас, взмахнул рукой и прикрыл занавески.

– Где же событие? – снова спросила я. – Где «31»?

И тут что-то вздрогнуло.

Парни с забрало на лицах дружно рванули в сторону автобусика, обогнули его и… исчезли где-то на Невском.

А в это время те, что стояли стеной позади меня, так же дружно и отрепетированно взревели:

– Позор, позор!

– Вы о чем? – спросила я.

Кто-то опять показал рукой на светленький автобус.

По дорожке, которую только что преодолели парни в шлемах, я подошла к автобусу и заглянула в распахнутые двери.

Внутри кто-то был.

– Там, что ли, событие? – спросила я, отыскав глазами парня в «горнолыжных» очках, притулившегося у капота автобуса.

Он пожал плечами. Лица я не видела.

– А девушки там тоже есть? – почему-то спросила я.

– И девушки есть, – ответил он.

Я заглянула в распахнутые двери автобусика.

У окна сидело юное существо явно женского пола и изумленно-радостно рассматривало окружающий мир. Кондуктор? Следак? Масоночка из ложи «31»?

Мимо, вдоль Невского проспекта неспешно шествовала вечерняя праздная публика. Студенты, туристы, вчерашняя абитура, школяры, вернувшиеся с дач…

Невский струился тишиной и негой в золоте низкого предзакатного северного солнца.

– О-ох! – проскрипел вдруг кто-то рядом со мной.

Я оглянулась. Какой-то дедуля тоже, как и я, пристально всматривался в содержимое автобусика.

– Девки! – неожиданно зычно завопил он в глубину автобуса с зелеными занавесочками. – Вам бы детей рожать, а не по митингам бегать!

И пошел прочь. Сердитый такой.

Мне тоже стало неинтересно. В этом спектакле не было никакого смысла. В нем не было даже партера. И «ложи» болтались в воздухе, как мыльные пузыри.

Post scriptum.

Я возвращалась домой. По Невскому, через «Катькин-садик», мимо гуляющих, отдыхающих, болтающих о чем-то своем на уютных скамейках старого сквера. Мимо Александринки, с квадригой без вожжей и без купола, который снесли, а восстановить забыли.

«Позор, позор!» Кому так отрепетировано кричали эти парни?

«Гяда, гяда!» – То же самое, только по-литовски, кричало нам в лицо с одиночного плаката у крыльца вильнюсского Дома печати.

«Гяда» = «Позор».

Слово, с которого начался развал Советской Прибалтики.

Слово, которым обозначился расшиб Советского Союза.

 Я так долго ненавидела это слово! Так долго, что успела забыть.