За мной идут...уже подходят...

 На мой, сугубо частный взгляд,  Капитализм подобен красивой проститутке, одетой и обутой по моде, находящейся на вечном содержании какого-нибудь пузатого дяди, живущей в съемной квартире и постоянно обдираемой сутенером-эксплуататором. В любой момент ее могут унизить, дать под зад, лишить опеки...и тогда красивая, но ни к чему (кроме как "ножки врозь") не приспособленная особа, идет на панель, где царят беспредел, болезни и полная беззащитность. Но ее ждет еще более страшное будущее - старость, которая беспощадна, ибо со старостью приходят болезни. А с ними - полная безнадега. Паралич надежды. Полное отупение от осознания, что жизнь кончилась, хотя физиология еще не умерла. И вот в такой промежности некогда холеная, красивая женщина будет в мучениях доживать свой век.Доживать и вспоминать. А вспоминая, проклинать тот день и час, когда поддалась на уговоры сутенера..."Новейший"  же капитализм (типа латвийского, например) - это постыдная карикатура на "Капитализм вообще", он от рождения уродлив, ни на что хорошее не способен, он вечно не по средствам транжирит, вместо того, чтобы приносить что-то в дом, всегда в долгах, как в шелках, постоянно находится у кого-то на коротком поводке, не имеет ни собственного мнения, ни настоящих друзей.   

Я захожу в магазин и вижу...да, вижу такое, что в советское время мне  даже не снилось, у меня текут слюнки, в желудке от прилива соков начинается тошнота, что однако никоим образом не повлияет на содержимое моего кошелька. Ни сегодня, ни завтра, ни...Поднимите руку - кто в советское время голодал? Кто на Новый год или 8-е Марта не ходил в гости или сам не приглашал гостей? И разве праздник проходил за пустым столом? И кто не встречал Лиго (праздник типа Янки Купала) в радости, не боясь, что прошедшая ночь окажется для многих пиром во время чумы? Все было - и закусь, причем не хилая, и выпивон что надо, с одной лишь разницей, что в отличие от нынешних мошеннических стандартов его отличала высокая кондиция. Его охранял ГОСТ. И глядя на капиталистические приманки, я ловлю себя на мысли, об огромной, даже ужасающей афере, которую так блестяще провернула в отношении Латвии (и не только Латвии) Старая Европа. Она поманила нас своим наманикюренным  пальчиком, провела в салон красоты, сделала для нас экскурсию по залам супермаркетов, показала свои автостоянки, продемонстрировала ведомости зарплат рабочего класса и жирных котов в белых воротничках и, помахав перед нашими носами туристическими проспектами, которые к услугам любого западного пенсионера, торжественно пообещала, что все эти блага свалятся и на наши советские головы. Меняйте, мол, шило на мыло, не пожалеете.  То есть беззастенчиво предложила нам сдать советскую реальную благоустроенность на западноевропейскую и американскую иллюзию. О, человеческая наивность! Но так нам и надо! Мы уподобились той проститутке, но  в ее "зрелый" период, когда она уже никому была не нужна. Разве что какому-нибудь пьяному бомжу. И еще нам открыли такую "дорожную карту": дескать, вся ваша гребаная советская промышленность, все ваши советские заводы, фабрики, вся торговля, все санатории, пионерлагеря, все дома отдыха, словом, весь ваш советский хлам вы отдадите в наш, европейский, утиль, а мы вам за это дадим наш утиль, но очень разнообразный и  в очень красивой обертке. А людишки тех ваших заводов, фабрик, магазинов, санаториев, всех ваших контор, в силу наших западноевропейских экономических реформ, на какое-то время остаются вне игры. На время, а там потекут молочные реки вдоль кисельных берегов...И мы, как голые папуасы, поверив сладкоречивым голосам евро-американцев, подписались под фальшивым векселем и с флагами отправились на набережную демонстрировать Независимость.

И все - песня спета, зрители могут расходится.

Мимо меня проехал Лексус, скажите, какое мне до него дело? У меня долг за квартиру. У меня одна пара носков да и ту моль проела. У меня три недели назад кончилась зубная паста, сломалась дужка очков, у меня зубы...что пьяный забор, мне надо к врачу, но для этого нужен пустяк несколько латов, которых у меня...Мимо меня промчался ролс-ройс, я ему вслед грожу кулаком, поскольку эта свинья меня обрызгала... Да пропади все пропадом, у меня другие мысли.  Если я сегодня и завтра, и, не дай бог, еще и послезавтра скромненько поем, насыщу свой организм необходимым минимумом калорий и витаминов, то коммунальные счета, словно, удавка, повиснут на моей шее и каждый мой нерв с этой минуты будет прислушиваться к любому звонку, малейшим шагам, извещающим, что ко мне подходят...Нет, не товарищи из НКВД, не из КГБ - в этом было бы мое счастье: меня бы отвели куда надо, накормили бы, обогрели бы и мне не о чем было бы беспокоиться. Я бы знал, что от них ждать. Но они, застойно-гулаговские краснопогонники, к сожалению,  не придут, приедут другие, цивилизованные якобинцы. Они обязательно явятся, ибо не могут не придти и сделают это в аккурат тогда, когда моя нервная система уже сама по себе подойдет к жуткому пику  дерьмовой неопределенности. Замечу, дерьмово-капиталистической неопределенности. Нет, не прошенными гостями на сей раз окажутся отнюдь не рэкетиры, не маньяки, по мою душу явятся вполне внешне приличные типчики, но  неумолимо обязательные  приставы. И скажут: заплати, парень или... А у меня шиш в кармане, потому что я не отказал себе в такой малости, как одноразовое  питание, которое  на уровне ленинградской блокады. И в этом был мой главный просчет.

Но я утешаю себя: меньше буду шевелить челюстями, крепче будут зубы. Но нет, как раз в тот момент, когда я тешил себя такой надеждой, у меня сломался зубной мостик и...Черт бы меня побрал, я подхожу к зеркалу, открываю рот и в таком виде, пытаюсь представить себя человеком начала ХХ1 века... Но не получается. Не представляется.  В отражении не я, бывший слесарь пятого разряда завода РЭЗ, экс-ударник коммунистического труда, трижды награжденный Почетными грамотами, в конце концов, ветеран труда, отдавший советской экономике 30 моих лучших лет, нет, теперь в отражении вижу не Человека, в зеркале на меня смотрит какая-то русскоязычная обезьяна, в которую меня превратил Латвийский капитализм. Я даже поворачиваюсь к зеркалу спиной, чтобы рассмотреть хвост. К сожалению, я его не обнаруживаю, а так бы мог его продать какому-нибудь оригиналу, коллекционирующему обезьяньи хвосты.Все, что можно было, я уже продал - и библиотеку, и марки, и орден Трудового Красного знамени с придачей комсомольского значка. Осталась только душа...
Я слышу, как по лестнице поднимаются, и я лихорадочно пытаюсь сообразить - чего, в счет моих коммунальных долгов, у меня могут описать? И когда я, прикинув все за и против, понял, что описывать-то у меня совсем нечего, ибо кого заинтересует мой колченогий диван 1953 года рождения, который я купил на блошином рынке вместе с его блохами, или кого заинтересует моя сломанная зубная щетка или разбитая раковина и одна-единственная лампочка "ильича" да алюминиевая ложка, подобранная мной на приедайнской свалке? Никого, а значит и беспокоится не о чем.  Но, черт возьми, что же со мной вытворяют? О, Безухов, что ты там говорил о душе? Ах да, вспоминается: «В плену держат меня. Кого меня? Меня? Меня, – мою бессмертную душу!” “И все это мое, и все это во мне, и все это я!» Но уже слышу:
– Вылезай, парень, приехали! Нече сотрясать взморский воздух!