Народ никогда не понимал своего счастья!

Один мой приятель утверждал, что любовь или нелюбовь к советской власти зависит от того, выиграли или проиграли деды и бабки данного гражданина в результате великого социального переворота. Если твой дедушка был владельцем крупного предприятия, а родители стали обычными совслужащими, то у тебя, понятно, нет причин любить большевичков.

Как должен относиться к советской власти пишущий эти строки? Мой дед, имея за плечами коммерческое училище, до революции был банковским клерком. Мог выслужиться до клерков среднего звена. В 1915 году был призван в армию, сохранились в его фотографии в форме прапорщика. Зато в революцию Александр Яковлевич Хавчин сделал блестящую карьеру: начфин в армии Тухачевского (документов не видел, но так гласит семейное предание), потом руководитель губернских отделений Новгородского и Псковского банков. В 1930 году скоропостижно умер. Доживи он до 1937 года, ему бы припомнили связь с Тухачевским.

Короче, по отцовской линии у нас от революции скорее выигрыш, чем проигрыш.

По линии материнской мой дедушка был портным. Оставшись сиротой в молодые годы, поднимал и ставил на ноги своих младших братьев, поэтому женился сравнительно поздно. После революции оставался портным. Умер от голода в Ленинграде в 1942 г.

Это всё я рассказываю к тому, что отношение моих бабушек к прошлому было лишено  сословных обид. И если обе они по секрету говорили мне, что при царе жизнь была лучше, - к их мнению следовало прислушаться. У них не было причин клеветать на советскую власть – кроме обычной старческой аберрации: раньше, мол, и люди были лучше, и вода мокрее.

Одна бабушка вспоминала дешевую и вкусную дореволюционную провизию, изобилие одежды и обуви, чудесные жилищные условия («Мы втроем, твоему папе было три года,  жили в трехкомнатной квартире, и это считалось нормальным, а после революции нам дали одну комнату в коммуналке, правда, большую, и это считалось удачей»).

Будучи теоретически подкованным комсомольцем, я возражал солидно:

- Нельзя забывать, что благополучие относительно тонкого слоя городской буржуазии, интеллигенции и рабочей аристократии основывалась на вопиющей нищете крестьянства, составлявшего четыре пятых населения России.

Бабушка вздыхала:

- А что нынешнего хамства до революции и в помине не было – это на чем основывается? Чтобы матом на улице ругались – я такого не слышала до семнадцатого года. Раньше хоть чиновник, хоть продавец, хоть мастеровой – все вежливо себя вели. А городовые какие  культурные были, разве сравнить с милиционерами?

Другая бабушка приводила такой пример: до революции она, за мужем-портным, не работала, а в девятьсот четырнадцатом году, когда родилась моя мать еще и няньку взяли. А сейчас что? Мой отец надрывается, на дом работу берет, но не может один содержать семью, моей маме приходится работать, с ее-то здоровьем!

Слыша стоны и возмущенные восклицания российских граждан, обездоленных рыночными реформами, невольно задумываешься: когда же на Руси жить было хорошо? И зачем народ от добра искал добра?

До 1917 года ведь было совсем недурно:  упоительные вечера, хруст французской булки… Нет, не понимали люди своего счастья, зачем-то сделали революцию, стали обливать грязью всю тысячелетнюю историю державы.

При Сталине был порядок, вор сидел в тюрьме, колхозники с песнями ходили на работу, стахановцы боролись, у народа была вера… Нет, не понимали люди своего счастья, поверили  Хрущеву, который зачем-то стал обливать грязью все свершения.

При Брежневе была уверенность в завтрашнем дне, СССР все уважали и боялись, народы жили одной братской семьей, хоть грузины, хоть эстонцы, хоть евреи… Нет, не понимали люди своего счастья, зачем-то надо было всё сломать и снова поливать грязью всю историю,

Люди жили, не понимая своего счастья, – вот итог русской истории.