Эмиль Фисталь: «Нужно любить людей, тогда все удается»

Мой белый халат уже больше 10 лет висит без дела. До этого он вместе с его недожившими до сего дня другими белыми собратьями служил мне на «Скорой помощи» Авдеевки, где я отработала 13 лет. И кажется он прям воспрял духом, когда я положила его под раскаленный утюг, как в прежние дожурналистские времена.

Сам знаменитый Фисталь пригласил меня принять участие в обходе, чтобы сделать наше интервью менее формальным.

Такой Эмиль один на сотни миль

Возле ожогового отделения ОЦКБ детская площадка. Фанерные тыквы и помидоры, домики и паровозики смотрят на меня нарисованными глазами, словно говоря: «Мы стараемся, чтобы всем тут было хорошо, понимаешь? Но не все зависит от нас». Детская площадка появилась тут уже во время войны.

Фото: ЮЛИЯ АНДРИЕНКО

А за полчаса до назначенного времени появляется тот, от которого как раз и зависит очень многое – Эмиль Фисталь. Сложно перечислить все его звания, назову, пожалуй, главные:

директор Института неотложной и восстановительной хирургии имени В.К. Гусака, руководитель Донецкого ожогового центра, заведующий кафедрой комбустиологии и пластической хирургии нашего медицинского университета. Его друзья и знакомые шутят:

«Такой Эмиль один на сотни миль» и это действительно так.

С главными наградами - "Герой труда Республики" и "Человек года".

Фото: ЮЛИЯ АНДРИЕНКО

Он не похож ни на одного из своих киношных коллег: ни на истерично-обаятельного доктора Быкова из «Интернов», ни на цинично-брутального доктора Хауса, ни на всех этих героев-универсалов, которые на ходу хоть интубацию трахеи проведут, хоть тройню примут.

Просто ни у кого из них нет таких добрых, чуть печальных и все понимающих глаз! Да только, чтобы не расстраивать их обладателя, стоит выздороветь. Может именно поэтому ему удается вытаскивать самых безнадежных пациентов?

Заветные слова: динамика положительная

В понедельник он вместе с коллегами проводит осмотр, который традиционно начинается с реанимации. В святая святых допускают и меня и мой белый халат ликует.

На входе нас встречает икона Божьей Матери. За этими дверями ежедневно сражаются со смертью.

Фото: ЮЛИЯ АНДРИЕНКО

Фисталь вместе с коллегами обходят по очереди все палаты. Медсестры подают врачам дезинфицирующие салфетки и те осматривают, щупают, поворачивают больных – обожженных, с минно-взрывными травмами, опутанных множеством трубочек и проводов, только прооперированных и уже выздоравливающих.

Рядом с кроватями куча аппаратуры: мониторы, экраны, аппараты для искусственной вентиляции легких.

Эмиль Яковлевич ободряет пациентов:

«Все идет замечательно, так, как и должно быть. Вы согласны? Динамика положительная. Скоро вас переведем в общее отделение!»

Наверное, эти слова здесь мечтает услышать каждый – паренек с прикрытой простынкой культей – ногу оторвало осколком мины, мужчина с нежно-розовой кожей, так контрастирующей со следами ожога, бабулька с отечными стопами и шумной одышкой. Фисталь выслушивает коллег о тактике лечения больного, вносит коррективы.

Фото: ЮЛИЯ АНДРИЕНКО

Далее обход переходит этажом выше в ожоговое отделение. Фисталь осматривает повязки, просит больных присесть, поднять руки, чтобы оценить, как идет заживление – иногда после ожогов образуются такие рубцы, что затрудняют движение и требуют восстановительных операций.

Во время осмотра Эмиль Яковлевич общается с больными и ему, проработавшему в медицине более 50 лет, интересно буквально все:

«Вы работаете? А почему нет? Работы нет? Это плохо, что работаете неофициально, так было при Украине и мне грустно, что так остается сейчас».

В одной из палат дети.

Малышка полутора лет прижалась к маме и смотрит на врачей с тревогой, привезли их из Тельмановского района. Ножки девочки, туловище и промежность в ожогах – нечаянно перевернула на себя кипяток, был даже ожоговый шок, но уже выздоравливает. Фисталь просит ее показать язык, что она с удовольствием выполняет.

Есть у хирургов-комбустиологов золотое правило: язык у пациента должен быть влажным, а повязки сухими, тогда волноваться нечего – больной идет на поправку.

                     Не прятать лицо

Далее идет подведение итогов обхода в кабинете у Фисталя, все стены которого в дипломах, сертификатах и грамотах на русском, украинском, английском языках и это только малая часть.

Шкафы полные книг, на одном из них замечаю гитару, а еще – черно-белые фото, на которых будущий профессор еще студент в окружении таких же беззаботных сокурсников.

- Я всех вас благодарю. Результатами обхода я доволен и вижу, что даже два самых тяжелых пациента в палате интенсивной терапии должны поправиться, - говорит Эмиль Яковлевич коллегам.

И обращается к врачу, которая попросила ее не фотографировать во время обхода, так как выезжает на Украину.

– Чего вы боитесь?

Коль уж мы здесь, то не должны прятать лицо. Это пусть они боятся, а не мы, потому что, когда это все закончится, будет второй Нюрнбергский процесс.

А наше дело – людей лечить.

Между перевязками и административной работой нам удается поговорить с Эмилем Яковлевичем.                                    

                               Мог стать историком

- Спасибо за доверие и за возможность снова надеть белый халат. Я до этого 13 лет в Авдеевке на «Скорой» отработала, - мне приятно осознавать себя коллегой Фисталя.

- Надо же! А у меня с Авдеевкой интересный случай связан. В 2011 году к нам поступила оттуда 35-летняя пациентка Ирина Надель. Женщина после работы зашла в душевую, совмещенную в частном доме с туалетом, включила свет и вдруг вспыхнула как спичка, видимо была утечка газов из выгребной ямы.

Она обгорела вся – 97% ожогов II-III степени, плюс ожог дыхательных путей, по сути, у нее только подошвы стоп не обгорели.

Борьба за ее жизнь была круглосуточной в течение трех месяцев! И знаете, мы победили, Ирина выжила. Это уникальный случай не только в моей практике, но и в мире.

Как известно, даже 60% ожогов это уже критическое состояние.

Этой пациентки, как и тысяч других спасенных, могло не быть.

В Макеевской 22-ой школе большеглазому толковому Эмилю прочили карьеру историка, учился он с большим интересом, многое давалось легко. А уже в девятом классе он определился со специальностью.

Не поступив с первого раза, пошел работать на завод, дежурил в больнице, даже учился в политехе на вечернем отделении. А когда на следующий год поступил, понял – вот оно, его! И хотя родители Эмиля не были медиками, но врачами были многие из его родных.

                                         Чудо-кровати

- А самых первых своих пациентов с ожогами помните?

- Да, все началось в 1966 году с ночного звонка, дежурный врач поставил меня сонного перед фактом:

«В Димитрово произошел взрыв, пострадало много людей. Собирайся, за тобой заедет машина».

До этого я только два года работал в хирургическом отделении, пострадавших от серьезных обширных ожогов лечить еще не доводилось. Оказалось, взорвался активно действующий террикон. Накануне трое суток шел дождь и это способствовало скоплению газов внутри террикона в образовавшихся после выгорания угля плоскостях. Это был настоящий вулкан – 200 тысяч тонн раскаленной породы взлетело в воздух, накрыв две прилегающие улицы.

Люди выскакивали из домов в панике и оказывались по колено в раскаленном пепле.

Были и погибшие, а 32 человека с ожогами различной тяжести госпитализировали в местную больницу.

Среди них были двое особенно тяжелых, я даже фамилии их помню до сих пор – Ильющенко и Безручко.

Меня с коллегой поселили в больнице, выделив одну из палат. Днем мы лечили больных – оперировали, перевязывали, вводили антибиотики, антиоксиданты, препараты крови, а вечером усиленно штудировали монографию «Ожоги, клиника, лечение».

Все было впервые: грозные осложнения ожоговой болезни, когда моча с запахом гари, когда присоединяются пневмонии и ожоговое истощение. Но тех больных нам удалось спасти. Пройдут десятки лет и для таких тяжелых больных в ожоговом отделении Донецка появятся первые в Украине уникальные противопролежневые кровати-клинитроны, в матраце которых «кипит» магний и силикон, препятствуя образованию пролежней. В такой кровати больной словно плавает.

Сейчас чудо-кроватей в ожоговом центре пять. И в шахтерском Донбассе они часто бывают необходимы.

         Рифмовал медицинские термины, чтобы лучше запомнить

- Знаю, что за несколько дней до интервью вы получили серьезную травму – вывих плеча. Ожидала увидеть вас, как минимум с повязкой.

- Да, я отошел от стандартов лечения в своем случае. Вместо трех недель всего три дня носил повязку, а затем начал в меру активные движения.

Вообще, активный образ жизни исповедую для здоровых и для больных. Мои пациенты это знают, с первого дня мы начинаем дыхательную гимнастику и минимальные нагрузки, это улучшает кровоснабжение тканей и ускоряет сроки выздоровления. Такую же тактику я исповедую по отношению и к себе.

- А кроме того вы продолжаете преподавать. Вот скажите отличаются ли студенты медики от тех, какими были вы?

- Сложный вопрос, ведь когда я учился, материально было очень непросто. Нынешним студентам в этом плане проще, тогда у нас не было понятия контракта и слава богу.

Я, хоть и получал стипендию – 22 рубля в месяц, но вынужден был подрабатывать. Неподалеку нашего общежития были три пищевых предприятия: макаронная фабрика, мельничный и мясокомбинаты. Продукцию подвозили 2-3 раза в неделю, а мы, студенты, были дешевой рабочей силой.

Наиболее сложно было на макаронной фабрике, там за 3-4 часа до рассвета нужно было разгрузить вагон с мукой. Мешки весом 70 кг клали на плечи и тащили. Было тяжело, но физическая нагрузка закаляла. И учиться успевал!

Сложно стало, когда пошли предметы, требующие механического запоминания терминов, препаратов: биологическая химия, патанатомия, фармакология, а зубрежку я никогда не любил.

Для запоминания я сочинял рифмованные четверостишья.

            Джазмен в белом халате

- Вы же и сейчас сочиняете? И музыкой занимаетесь?

- Когда-то мой дядя Давид привез мне с фронта мандолину. Это был мой первый струнный инструмент. Я пел в хоре, выступал в ансамблях и вскоре к мандолине добавились домбра и контрабас. А в университете мы организовали свой джаз-бэнд. Где мы только не выступали! На каникулах играли на танцплощадках в домах отдыха в Бердянске, Крыму и на Кавказе, зарабатывая на жизнь и отдыхая. А сейчас в нашей филармонии я веду концерты «Живая музыка» из цикла «Музыка для здоровья».

Уже вместе с ансамблем «Виола» и джаз – ансамблем ездили на гастроли в Луганск, теперь в Краснодар собираемся.

Стихи тоже пишу, в основном о том, что меня взволновало, потрясло. Иногда посвящаю их пациентам.

- Как вы сохранили такую доброту, проработав в медицине более полувека? Вы не заматерели, не стали циником…

- Я очень люблю людей, в этом все дело. Я люблю своих родных, друзей, коллег, учеников, пациентов. Всех!

Переживаю, когда не удается вытащить больного. Но мы, врачи, и не можем умирать с каждым пациентом, мы должны жить дальше и помогать, продолжать лечить людей.

А еще знаете, как бывает?

Пациент умирает, несмотря на все наши усилия. А родственники приходят и говорят:

«Спасибо вам, мы видели, что вы сделали все, что можно и нельзя».

Для меня это самый высокий уровень благодарности.

В свои 79 лет у него ежедневные пробежки, во вторник, четверг и пятницу - операционные дни, он интересуется всем, что происходит и, кажется, не потерял способности удивляться этому миру.

- Дочка у меня появилась уже в зрелом возрасте.

Запомнился случай. Она еще маленькая зовет меня:

«Папа, папа», а пацанва рядом удивляется:

«Это твой папа? Он же уже в возрасте?».

На что моя девочка не растерялась и отвечает:

«Ну, конечно! Он же профессор!» - с доброй улыбкой вспоминает он.

Дети Фисталя не продолжили дело отца, но есть надежда на внуков, их у Эмиля Яковлевича семеро!

А еще десятки учеников, которым Фисталь передаёт свое мастерство.