Как мы жили. Глава 4: Радио

Вряд ли современный человек моложе 40 лет, если он специально не интересовался этим вопросом, способен представить себе, чем было радио в стране советов и какое влияние оно оказывало на граждан этой страны. С ним не могли сравниться ни газеты, ни кино, ни книги, ни даже политинформации и открытые партосбрания, конкуренцию ему составляло разве что тоже радио, но так называемое "сарафанное" или ОБС (одна баба сказала). Но я собрался говорить не об этом рупоре пропаганды и сеятеле разумного, доброго вечного в масштабах всей страны, а лишь о своих личных взаимоотношениях с ним. Не более.

В мою жизнь оно вошло 7 марта 1953 года, когда до моего пятилетия оставалось чуть более месяца. Естественно, это радио в виде приличных размеров черного раструба висело на стене у окна и ранее этой даты, из него периодически доносились всякие звуки, музыка, какие-то разговоры, но меня до этого дня они не задевали, у меня было немало куда более интересных забот и занятий, тем более, что я только научился читать и буквально изводил маму своим умением складывать из букв слова, используя для демонстрации старые журналы, заголовки газет и вообще любой клочок печатной бумаги. Но в этот день случилось нечто, что повергло меня если не в недоумение, то в состояние некоей задумчивости. Это было в первой половине дня, когда из радиоточки раздался голос, очень красивый и значительный, который что-то говорил, я не помню что - я смотрел на своих маму и папу, которые напряженно слушали этот голос и плакали. До того я никогда не видел плачущим папу, а мама если и всплакивала, то совсем не так, как в этот день. Они буквально рыдали и долго не могли прийти в себя уже после того, как голос смолк, а из раструба доносилась какая-то очень печальная музыка.

Поведение родителей очень опечалило и озадачило меня и на мой вопрос о причинах такой скорби мама со слезами в голосе сказала, что умер Сталин. Сказать, что я не слышал этого имени ранее, будет, пожалуй, неправдой, наверняка слышал, но меня это не касалось, как и это радио и как очень многие другие вещи за пределами нашей комнаты, дома, двора, огорода. Я был счастлив, беззаботен и открывал окружающий меня мир без всякого плана и цели. Но в этот день мир повернулся ко мне какой-то новой стороной, и касалась она не только радио или того, что взрослые люди могут так горько плакать из-за какого-то усатого дядьки, и этот факт вызвал во мне, быть может, первое сомнение и поколебал уверенность в том, что все не просто хорошо, а очень хорошо и пребудет таковым вовеки. Только не подумайте, что именно эти мысли пришли ко мне тогда, конечно нет, они появились намного позже, но первотолчок им был дан именно в тот день, 7 марта 1953 года, спустя два дня после смерти друга всех детей и отца всех народов.

Как ни странно, но еще немало лет я оставался совершенно равнодушен к тому, что вещала эта радиоточка, как и к ней самой. Мое любопытство просто не рапространялось ни на сам предмет (да и что в нем было исследовать?), так и на производимый им шум. Я больше доверял своим глазам, чем ушам, а их всегда было чем занять как в реальной жизни так и в мире книг. Собственно так оно и продолжается и по сегодняшний день.

Родители мои жили уже в другом селе, а я в Кишиневе, у бабушки, но все каникулы, а нередко и выходные, стремился провести в деревне. И тогда я заметил, что мой папа очень увлекся недавно купленным радиоаппаратом, со стеклянной разграфленной шкалой, двумя ребристыми ручками, с лакированными деревянными панелями по бокам. Все вечера, а нередко и часть ночи он сидел у этого агрегата и искал в потоке попискиваний, потрескиваний, завываний что-то, в чем, вероятно, остро нуждался.

Папа стал заядлым радиослушателем. Я не знал, что именно он ищет и что слушает, да и папа об этом со мной в то время не говорил, но все же вскоре я понял, что папа слушает на коротких волнах всякие зарубежные станции, которые почему-то очень плохо слышны и ловить их в волнах эфира не такая простая задача. И опять то же самое радио, но больше увлечение отца этими таинственными голосами, доносящимися из него, внесло в мою душу новое сомнение и даже смуту, так как я вскоре узнал, что лучше никому не говорить об этих ночных посиделках у чертового радио никому, чтобы не навлечь на папу какую-нибудь беду. Я и не говорил. Мама же всегда относилась к увлечению отца весьма неодобрительно и не раз ругала его за это, но я тогда не мог понять за что именно - за само увлечение радио или за то, что оно вещало и что папа непременно хотел услышать. При мне и брате до определенного возраста родители никогда не говорили о политике ни в каком виде, справедливо, на мой взгляд, полагая, что чем позже мы этим заинтересуемся, тем меньше вреда себе причиним. И я им за это до сих пор благодарен.

А потом случилось так, что и я увлекся этим дьявольским избретением, поначалу во время посещений своего школьного друга, заядлого поклонника рока, и эта страсть овладела и мною. Я рос на песнях Битлов и песнях Высоцкого. Позже к ним добавились Роллинги, Лед Дзеппелин, Ху, Шэдоус и многие другие, а кульминацию венчали бессмертные Пинк Флойды. Но и Окуджава, Галич, Дульский и вообще вся бардовская песня, и лапушки Никитины. Всех их я люблю и до сих пор, и хоть природа не наделила меня ни голосом, ни слухом ни вообще музыкальными способностями, но я знал и пел (смешно сказать) все песни Высоцкого, Битлов, Галича. Это моя юность. И вот я поднапрягся и ценой неимоверных жертв (за счет книг, это самая большая жертва, которую я могу себе представить) я накопил нужную сумму и купил свой первый и последний радиоприемник, Спидолу, производства Рижского радиозавода. Вот тогда только я понял папину страсть к радио, хотя поначалу я слушал исключительно музыку, передаваемую вражескими радиостанциями, всякие чарты, топы и остро болел все за тех же Битлов, если они вдруг уступали первую строчку в еженедельном рейтинге какому-нибудь другому ансамблю или исполнителю. Я слушал Севу Новгородцева как бога, хотя ни в каких богов никогда не верил. Только в Севу. Продолжалось это безумие несколько лет и постепенно сошло на нет, я остыл и к радио и, частично, к року, прикипел к джазу, а затем и к классической музыке, но не ранее, чем обрел свою первую квартиру и свою первую радиоаппаратуру с вертушкой, усилком и приличными динамиками. Но это все же не конец моей радиоэпопеи.

Второй раз я женился в 30 лет, жена моя танцевала в ансамбле Жок и постоянно разъежала по Союзу, ближнему и дальнему зарубежью. А коли так, то у меня появилась реальная возможность обрести приличный комбайн, с магнитофоном, радио и достаточно приличным звуком. Первый аппарат был японский, фирмы JVC, на него я записывал песни бардов, которые в составе целого клуба дневали и ночевали в нашей квартире. Затем жена привезла еще более приличный агрегат, фирмы Пионер, тоже Джапан, он, кстати, до сих пор (спустя почти 30 лет) помогает жене заниматься с учениками в ее танцевальном классе в школе. Но былая страсть не вернулась, к радио же, как таковому, т.е. вещателю новостей, сплетен и скандалов я остыл навсегда. Это же касается и телевидения, которое есть то же радио, но с картинками для совсем уж умственно отсталых и непродвинутых. Книги и сама жизнь вытеснили далеко на периферию увлечение тем, что принято называть новостями. А газет, кроме Литературки, я и раньше не читал. Уф.