Детство...

              ДЕТСТВО                                                                                                                                                                             

          Рассказ первый….Крючковка…            

         Владимир Валентинович

        1948 г. Рождения с.Крючковка

 Буртинского р-на Оренбургской обл.
        Здесь мне 3 года,

          В то время  мои родители жили в Ташкенте, а я жил в селе Крючковка Оренбургской обл. у своих  деда и бабушки. У родителей своего жилья в Ташкенте не было. Рабочие в городах жили в глиняных мазанках в одну, две комнаты с крохотным двориком. Домишки лепились у ограды заводов ,улицы были узкие, похожие на лабиринт. Все это называлось «Шанхаем».

         В августе 1949 года мать меня привезла к ним, а сама уехала к отцу в Ташкент. Он в то время работал на машиностроительном заводе мастером. Помню наш дом. Мне он казался очень большим, хоть крыши у него не было. Дом стоял на самой высокой точке села, так как во все стороны был уклон. На задах дома было ровное поле в сторону Урала. Там были заливные луга и озера. До Урала было версты две. Была еще какая-то   крохотная речушка, так как я хорошо помню мельницу. Гуси наши ходили на озеро сами через поле. Уйдут с утра, приходят вечером. Иногда загуливались до темна, тогда бабуля ходила и звала их, потом гнала домой и всю дорогу ругала. Еще бабушка ходила туда стирать белье. Брала меня с собой. Сделает плотик из камышей, посадит на него и сама стирает. Один раз подул ветер, и плот стало уносить на середину озера. Я испугался и сиганул с него. Было глубоко. Я погрузился с головой, но оттолкнулся от дна, вынырнул наверх и глотнул воздуха. Я не кричал и не плакал, а только нырял, как поплавок. Соседка по стирке спросила бабулю: Наташа, это не твой ли там ныряет? Бабушка подбежала и вытащила меня. Соседка сказала, что я не умру от воды.

         Сразу за воротами был уклон от нас на дорогу и дальше на ту сторону улицы. Там стояла лачужка, и жили там практикантки с педучилища. Я их звал «родные» и ходил к ним в гости. Они меня очень любили и кормили конфетами.

         Был еще такой случай - было мне года три. У моего дружка дома гуляли, я пошел к ним, и мы напились с ним браги. Когда шел домой, меня шатало из стороны в сторону, и я горланил песни. Соседка увидела, позвала бабулю: «Это не твой ли орет песни. Гляди, как его шатает». Бабушка подбежала и заставила меня все вырвать. А дружок чуть не помер.

         Дом наш был высокий, к нему вплотную примыкал сарай. Вход в хату был через него по высокому крыльцу. В сарае хранилось сено. Жили в нем корова, куры, гуси и собачка. Гусынь зимой брали в хату - они сидели на яйцах и здорово щипались, когда я подходил к кровати. Корова зимой телилась, и теленка тоже брали в хату.

         Огорода у нас не было, за водой ходить было далеко. Я воровал лук, укроп, щавель у соседки, думая, что она не видит. А она подождет, когда я наемся зелени, и начинает клухтать: «Ай, и чего он там делает, чать ворует». А я от испуга бегу домой.

         У нашего дома, на боковой улице была яма. Там брали глину. Была она сначала квадратом большая, а дальше – поуже, но глубже. Дело было глубокой осенью, был небольшой снежок. Шел я по главной улице в сторону своего дома, катил палку с колесиком и не заметил, как загремел в эту яму. Долго орал, но никто не слышал. Я страшно перепугался, разделся до трусов, сложил все под ноги и вылез из этой ямы.   Иду по улице босиком и плачу. Бабушка увидала, затащила меня домой, но как ни оттирали, я все равно заболел двусторонним крупозным воспалением легких и чуть не умер. Соседка сказала, что и от холода я не помру. Было мне тогда около трех лет.Летом 51 года приехали в отпуск родители, привезли трехколесный детский велосипед. Наверное, на все село у меня один был такой. Ездить самому силенок не хватало. Отец нашел палку с рогатиной на конце и толкал меня, а я только рулил. Так мы ходили с ним на рыбалку. Один раз мы все пошли на рыбалку. Мать и дед были с нами. Отец ловил карасей и плотву, а у деда не клевало, так как снасть была очень грубой. Отец над ним смеялся, а дед говорил, что последним смеяться будет он. Так оно и вышло - дед поймал огромную щуку и перекрыл улов отца раза в три...

         Я играл в это время с дочкой мельника и нечаянно порвал ей платье. Она заплакала и убежала. Мельник прибежал и стал ругаться, но отец дал денег и дед у этого же мельника купил самогону и они с ним крепко выпили. Отец с ними не пил. Он вообще не пил, разве только по праздникам, да и то чуть-чуть....

  Рассказ второй...

            ЗАВОДСКИЕ ГАЛЧАТА

      В ноябре 1951 года бабуля привезла меня в Ташкент к родителям. Был я толстым бутузом , по русски не разговаривал, понимал только украинскую речь. Родителей забыл начисто и признавал только  бабушку. Отец по украински не говорил, мать тоже разговаривала плохо. Был здоровым , но в одежке до такой степени заношенной, заплата на заплате. Фамилия моя была Манаков, родители жили тогда гражданским браком. Потом они расписались и мне дали фамилию –Цой.

      По этому поводу был такой случай. Положили меня в больницу. Родители пришли навестить ,но меня найти не могут. Санитарки бегают, у детей спрашивают-где Цой. Никто не знает. Отец был человеком решительным. Он без халата прошел в палату и увидел меня с другими детьми. Санитарки подошли ко мне и спрашивают: -как твоя фамилия? Я им отвечаю: Манаков.

      Жили родители в доме барачного типа и была у них комната 2,5 на4 метра Дом стоял как бы в ущелье между высокими стенами складов двух смежных заводов.                   

      В этой штольне проходила железнодорожная колея, которая вела на завод. Барак был разделен на две симметричных части, в каждой из которых жило по две семьи. Веранда была общей. Двора не было. На фото виден узкий тротуарчик, ведущий к веранде.

Окна нашей комнаты упирались в стену и света почти не было .

      У четырех семей было шесть детей. Старшая, Светка Котлярова, была старше  года на два. Остальные были почти погодки.

      Считались мы заводскими детьми и приносили заводу большие бедствия своими выходками. Воровали подшипники на самокаты, били лампочки в цехах изрогаток. 

           Здесь на фото Сережка, я и Танька. Были еще Светка, Наташка и Ванька. На фото их нет. Это была наша банда.

    У проходной завода был магазин, с входом за территорией, а двор ,огороженный высоким   забором, был на территории завода. Мы сделали удочку с петлей, подкатили к забору железную бочку, поставили на нее деревянные ящики и через забор воровали пустые бутылки (каждому по бутылке). Потом выходили через проходную на улицу и сдавали в этот же магазин.

     В магазине на вес продавали огромные пряники с глазурью. Нам отрезали по большому куску и мы уходили очень довольные. Много позже я узнал, что директор магазина знал о наших проделках, но запретил нас ловить и шугать, а тем паче, говорить родителям. Больше бутылки мы никогда не брали, а недостачу в шесть бутылок он покрывал за свой счет. Этим он хотел помочь детям в трудные послевоенные годы. Конечно, мы много портили и ломали, но взрослые и начальство относились к нам снисходительно.

      На заводе были железные телеги с водилом. Подсобные рабочие возили на них детали с нижнего цеха в гору до верхнего. Мы прятались где-нибудь поблизости и ждали, когда они унесут последнюю партию деталей, потом вскакивали на тележку и мчались вниз под гору, управляя водилом, как рулем. Внизу бросали телегу и разбегались. Рабочим приходилось спускаться до самого низа, чтобы дотащить ее до своего цеха.

      Раньше конструктора чертили чертежи на ватмане, потом копировали на кальку, а с нее –на светочувствительную бумагу(синьку). Кальку  накладывали  на светобумагу,крепили на большом планшете и прижимали стеклом. Все это выставляли на солнце. Потом аммиаком проявляли и закрепляли. Однажды я шел откуда-то домой (был один) и увидел у верхнего цеха телегу. Я на нее уселся и поехал вниз, но как говориться, не справился с управлением и налетел на целый ряд выставленных планшетов. Конечно, кальки порвал, стекла побил, планшеты поломал. Я бросил телегу и убежал , но меня вычислили и отца вздрючили.

     Другой раз у конторы увидел электрокар-подъемник.Он, видать, застрял в грязи в пятницу или субботу. А за воскресение земля подсохла. Я на него уселся и нажал на педаль.Он у меня выпрыгнул из ямы и врезался вилами в стену.Я, конечно, тут же сбежал. В понедельник директор пришел на работу, а сдвух сторон его кресла торчат вилы, пробившие стену. Меня опять как-то вычислили, хотя в воскресение никого рядом не было.

      Директор меня терпеть не мог , но после одного случая стал ко мне лоялен. Мы с Ванькой в воскресение шлялись по заводу и он уселся на ленточный конвейер и ухватился за раму с двух сторон руками, конвейер оказался под током( рабочие испытывали в субботу, но отключить и отсоединить забыли). Ваньку стало страшно трясти, я хотел его оттащить ,но меня звездануло током. Я его не бросил, а схватил за штаны и сдернул с конвейера.  Он подергался на земле , но потом оклемался. Все это видел охранник, который бежал нам на помощь. Он и рассказал директору. Все обошлось, а мог директор и пострадать. Тогда насчет техники безопасности было очень строго.

      Была весна. На аллеях завода было очень много сирени. Я шел по аллее и увидел, что на срезах сирени сок почти течет. Решил его попробовать. Сок оказался сладким, только пах псиной, но я все равно его нализался. А потом упал на асфальт и у меня начались конвульсии. Люди увидели и отнесли в медпункт. Была там очень опытная медичка. Она мне промыла кишки и сделала укол. Кто-то сообщил родителям. Они прибежали и были страшно напуганы.                                                                                  

      Еще был случай: шел    домой и на высокой стене кирпичного склада увидел красивую бабочку. Она мне очень понравилась и я стал кидать в нее камнями. Половинка кирпича отскочила и упала мне прямо на голову. Рана была глубокая, видать, попало углом, кровь так и хлестала. Я стащил с себя майку, обвязал голову и побежал домой. Врачиха потом сказала, что если бы я этого не сделал, то домой бы не добежал. Я потом долго ходил с забинтованной головой на зависть дружкам!

      Однажды бес меня занес на крышу литейного цеха. Там я увидел гнездо ,из которого вылез птенчик и сидел он посредине фонаря(такое окно на крыше). Мне стало его жалко и я хотел посадить его опять в гнездо и полез на фонарь. Рейки, на которых лежали стекла, обломились и я с верхотуры загремел вниз в цех..

      Было воскресение, в цеху никого не было, а на неделе рабочие делали большую опоку(форму из специального песка) для очень сложной и большой рамы. Вот я и грохнулся прямо в середину этой формы. В не й торчала куча стержней. Ни на один не попал, как раз оказался между ними. Я даже не ушибся, встал и пошел к краю опоки. Как раз и следы оставил, по которым меня потом и нашли.

      Директор не знал, то ли ругать меня, то ли радоваться, что все обошлось. А недельный труд рабочих я загубил.  

      Однажды мы с пацанами умудрились разобрать хлопковый ворохоочиститель, стоящий на площадке готовой продукции, выдернуть барабаны (каждый не менее 100кг. весом), содрать с валов корпуса и вынуть из них подшипники (на самокаты). На следующий день руководство и рабочие чесали себе затылки, удивляясь, как мы шести, семилетние пацаны смогли снять такие барабаны, если они их устанавливали с помощью кран-балки? Знали, что это - мы, но доказать не могли. Устроили нам настоящий допрос с пристрастием. Допрашивали и оптом и по одному. Уговаривали и задабривали. Но  мы стояли, как партизаны-подпольщики, насмерть. На квартирах устроили повальный шмон, но ничего не нашли (иначе нашим родителям было бы худо). А мы их  закопали на свалке с металлической стружкой (завернув в промасленную бумагу), а через пару месяцев вытащили и поставили на самокаты (И то не сразу, а по одному).
        У отца был товарищ,  Григорий  Тельнов. Работал он на заводе шофером. У него был взрослый сын. Он подарил мне фильмоскоп, показывать диафильмы. Тогда их очень много продавалось в магазинах, в таких пластмассовых баночках. Все они были цветные. Аппарат был иностранный, очень мощный. Линз, наверное, в пять. Советского такого я ни до, ни после не видел. А диафильмов было коробок сто.
       Вечером собирались заводские дети, приходили и взрослые, ставили лавки, мать вешала на стенку простынь и я крутил эти фильмы, как киномеханик, а кто-нибудь из взрослых читал титры. Через несколько лет этот аппарат я сломал, чтобы посмотреть, как он устроен, линзы подрастерял, а из диафильмов делал ракеты и однажды чуть не спалил завод. (Ракета улетела в лесопильный цех и угодила в кучу с опилками).

      Воспоминания о детстве

      В Саракташе

      Летом 1952 года директор завода смог вздохнуть спокойно. Меня отправили на деревню к бабушке. Зиму мы перезимовали , а весной они решили перебираться в рабочий поселок Саракташ. 
      В Саракташе был станкостроительный завод «Коммунар», а с армии должен был прийти их сын Василий, мамин брат. К тому же и родители хотели переехать туда-же. Отец хотел работать на этом заводе.
      Получили в Саракташе участок на окраине поселка, разобрали сруб и перевезли туда. Помню смутно. Пока строили дом, жили во времянке (потом она стала сараем). Рядом с ней был курятник, крытый ветками, на которые сверху насыпали землю. К срубу пристраивали еще комнату с сенями. 
      Второй сруб - пристройку дед с дядей Васей вывели по высоте почти вровень с первым, но последнее бревно закрепить не успели и ушли обедать. Я залез наверх и стал бегать по этому бревну, оно качнулось, и я нырнул головой вниз, пробил крышу курятника и задавил курицу, которая высиживала яйца. 
      Все страшно перепугались, но я даже не поцарапался, только был весь в курином помете и в яичных желтках.
А еще я украл у деда кисет с махоркой и бумагой, засел в уборной, свернул цигарку и стал курить. Бабушка увидела дым, обернулась, а дед на срубе. Меня выволокли из уборной и дали «леща».
      В мае 1953 года приехали родители и всем стало полегче. Отец устроился на завод технологом, дядя Вася - учеником токаря. Дед строил дома, бабушка с матерью - по хозяйству. Мать была беременна сестрой.
      О тех временах в памяти осталось несколько эпизодов. 
Через два дома от нашего был глубокий овраг. На той стороне оврага был всего один порядок домов, а дорога перед домами была под уклон в сторону оврага. Было это ранней весной, в овраге была вода, покрытая довольно крепеньким льдом. Я шел по этой улице, поскользнулся, съехал в овраг ,пробил лед ногами и ушел под него. 
      По улице шел парень с работы, он все это видел и спрыгнул в овраг прямо на лед, обломал его и вытащил меня на берег.

На нашей стороне дети видели, побежали к нам домой и кричали, что я утоп. Прибежали родители, а парень вел уже меня домой. Сушиться он не стал, а побежал домой мокрый. Я опять болел воспалением легких.

      Второй эпизод: высокой ограды между домами пока еще не было. Повадился соседский петух топтать наших кур, а нашего петуха забивал до крови. Отцу это очень не понравилось и он начал нашего петуха кормить мясом. Через пару недель слышим ,на улице дым коромыслом. Дерутся петухи. И наш петух чуть того не убил. Еле их растащили. Соседского петуха пришлось хозяевам зарезать, так как он перестал есть и совсем захирел.

      Еще ранней осенью дед шел из пивнушки домой и у бани в золе увидел шевелящийся комочек, который отчаянно пищал. Это был щенок, совсем крохотный, а в золу залез от холода. Дед его пожалел, сунул за пазуху и принес домой. Бабуля его очень ругала. 
      Худо-бедно, из него выросла огромная псина, похожая на волкодава.
      У него была скверная черта, когда кто-нибудь заходил во двор, он прятался за сенями, а когда человек собирался уходить, то нарывался на оскаленную пасть.
      В те времена двери на замки не закрывали, и можно было зайти в дом, даже когда нет хозяев. Так «Буян», так звали пса, продержал почтальона пол-дня и порвал ему штаны и сумку. Помню, почтальон здорово орал и грозился нас оштрафовать.
      Я мечтал о большом велосипеде и хотел, чтобы он ловил   волков. Тогда за сданную шкуру волка можно было купить два велосипеда. Я стащил у деда ремень, утыкал его гвоздями и одел ему вместо ошейника. 
      Теперь надо было отрезать ему хвост и уши, но нож мне стащить не удалось. Стали допытываться, для чего он был мне нужен. Пришлось сказать, и они спасли ему хвост и уши, уговорив меня не делать этого.
      Он был чуть ниже меня ростом, а меня боялся больше всех. Я его частенько колотил, но в то же время воровал для него хлеб и кости и поэтому он подлизывался ко мне.
      Меня не оставляла мысль о велосипеде, и я решил выливать сусликов. Мне нужно было примерно штук сто. Пошел я на луга, таскал воду из озера чуть ли не за километр, вылил штук шесть. Принес в ведре домой, зашел в хату, а когда вышел, он уж доедал последнего суслика. 
      Я его отлупил его же цепью. Он визжал, как щенок. Выскочили дед с бабкой, отобрали у меня цепь и долго меня ругали, но велосипед все-таки купили. 
      А «Буян « на следующий день опять стал ко мне подлизываться….

  Неудачное переселение

      В апреле 1954 года родилась сестренка Ирина. Помню, на меня это не произвело большого впечатления. Все вокруг занимались только ею, а я был рад, что на меня стали обращать меньше внимания и стало больше свободы. Помню только, что орала она низким голосом и требовала к себе много внимания.

      У отца на работе что-то не заладилось и он уехал в июне 1954 года в Ташкент, на старое место работы. К тому же, дядя Вася стал гулять со своей наставницей по токарному делу Машей, и все шло к женитьбе, а жить им было негде. Мне, кажется, что поэтому родители уехали. 
      Мать с Ирой уехали в августе, и я опять остался один у деда и бабули. (Через два дня после отъезда матери под Тоцком Жуков Г.К. взорвал водородную бомбу).

  Тетя Маша была токарем высочайшего последнего разряда, так как с детских лет всю войну простояла за станком. Была она очень доброй и умной (дядя Вася, кажись, её побаивался). Но здоровье у нее было слабое, война наложила свой отпечаток.
      Пошли мы однажды на рыбалку, на Сакмару. Я, она и дядя Вася. Мы, конечно, захватили лучшие места, стали прикармливать рыбу. Тетя Маша села недалеко в неудобном месте, закинула удочку, достала толстую книгу и стала читать, изредка поглядывая на поплавок.
       Мы с дядькой только ухмылялись, глядя на это.
Настало время идти домой, мы достали свои куканчики с окушками и плотвичками и стали ее звать. Она смотала удочку и вытащила из воды свой кукан с крупной плотвой и подлещиками. Мы с дядькой только перглянулись и спросили, на что она ловила. Она сказала, что на хлеб, так как червей мы ей не дали.
       В другой раз я подглядел и понял, почему она ловила крупную рыбу. Тесто она сажала на крючок большими кусочками и мелочь не могла ее сожрать, а тащила она тогда, когда поплавок пропадал совсем, а в остальное время читала книгу. Но мне так ловить рыбу было скучно, так как ловилось редко.
Немного о дяде Васе. Призвали его по возрасту в 1945 году, но по указанию Сталина этот призыв на фронт не отправили (использовали людей из освобожденных територий), зато служили они почти семь лет и демобилизовались в 1952 году.

Дядька служил на Сахалине мед. братом. Однажды случилось так , что ему пришлось принять роды у жены своего командира. Роды были сложными, но прошли успешно. Жена командира разнесла про это по всему Сахалину и его стали возить принимать роды чуть ли не ко всем женам офицеров. Его дело солдатское, есть! – и поехал. В любое время года на Виллисах, бронетранспортерах, на артиллерийских тягачах колесил он по Сахалину. 
       Что-то все-таки в нем было. Он снимал боль у рожениц и правил детей в утробе при неправильных положениях. Отпустили его с Сахалина с большим трудом, но на гражданке он фельшером стать не захотел. Говорил, что он и так насмотрелся на Сахалине.
       Поженились с тетей Машей они в 1955 году. В 1956 году родилась дочь Наташа, а где-то в 60 годах она умерла от чахотки, оставив дочь сиротой.
       Осенью бабуля отправила меня домой в Ташкент. Посадила в Оренбурге в поезд, договорилась с проводником, что в Ташкенте меня встретят и - вперед! Поезда тогда ходили от Оренбурга до Ташкента трое с половиной суток. Восемь-десять плацскартных вагонов тащил паровоз. Первые вагоны были черные от сажи. Как только поезд трогался, все раскладывали свою снедь и трое суток беспрерывно ели ( с перерывом, конечно на сон), и наперебой друг - друга угощали. 
       Поезд на станциях стоял долго, и все бежали вперед или назад за кипятком. На всю длину станции стояли лавки, на которых чего только не было, перечислять - времени не хватит. Все стоило сущие копейки. Естественно, весь вагон за мной присматривал, ведь я ехал один и был этим очень горд.
       В Ташкенте меня встретили родители и привели домой. В то время от завода нам дали бывшую конторку за литейным цехом. Было там две маленькие комнатки и длинный узкий коридорчик между ними. Я жил в маленькой комнатке, а родители с сестрой – в «большой».
       Топили печку мы коксом, который брали на площадке. Но из большой кучи не брали, а выковыривали из земли около нашего дома. Однажды я ковырял кокс железкой, а тут идет директор со своей свитой. Увидел меня и говорит своим сопровождающим:- « хватайте его, он кокс ворует, наконец то мы его в тюрьму посадим…»

       Зря он это сказал…. В этот же день я подсунул уголок со штырем под колесо его машины. Шофер не заметил и пропорол покрышку вместе с камерой. Машина была заграничной, трофейной «Хорьх», кажется. Запасного колеса не было. Директор всегда и так допоздна оставался, а тут пришлось ждать, пока пригонят другую машину.

       Мало того, что домой приехал часа на два позже, да еще простудился, так как машина была без верха.
       А я уже после этого таскал кокс из большой кучи (если родители не видели)

***

     Изоляция

    1955 год. В это время заводские дети сильно доставали руководство завода своими выходками, но самым отъявленным хулиганом был я….

   От греха подальше, отправили меня к моей родной тетке Ирине, сестре отца. Жила она с дочерью Светой в маленьком глинобитном домике в колхозе «Полярная звезда». Помню крохотную комнату, мебели никакой, полы глиняные, да пола, пожалуй, и не было, а был так называемый сандал (пол-печка).

     Светка была старше меня и дружила с мальчиком, что давало повод мне ходить за ней следом и дразнить невестой. Она страшно злилась и однажды столкнула меня в канал у электростанции. Как раз под водопад. Я попытался выплыть, но меня все затягивало в водоворот. Светка от страха убежала, а я совсем ослабел. Наконец, догадался и перестал барахтаться. Меня утащило на дно и вынесло метров в тридцати ниже. Светка прибежала к матери и сказала, что я утонул. Тетка страшно испугалась, но тут открывается дверь, и вхожу я, весь мокрый.
   Отношения с теткой у меня были странные. Когда она на меня злилась, то говорила: - «Э….чагубе!…» с какой-то неприязнью. Чагубе на  корейском - метис. Я же ей в ответ:-«…баран…мэ…э…э- мада..мэ…э..э». Мадаме – по-корейски - тетя.
   Видать, я их здорово достал, так как она отправила меня к своему старшему сыну Рэве, моему брату, который был едва моложе моего отца. У него было уже трое или четверо детей и старший был моложе меня года на два. Я требовал, чтобы он называл меня дядей, а он очень злился. Звали его Вадик.
   Жили они в соседнем колхозе, в такой же хибаре с сандалом, очень бедно. Помню, у них всегда мне хотелось есть.

    Наконец я не выдержал и уговорил Вадика идти со мной на рыбалку. На следующий день, после того как Рэва с   женой   ушли на работу, мы взяли его удочки и толпой пошли на рыбалку.

     Пришли на протоку, заросшую камышами и стали ловить рыбу. К обеду поймали большого сазана и какую-то мелочь.
   Решили идти домой. По пути проходили мимо заброшенного бассейна (большой  искусственный глубокий котлован). Там купались дети. Я воткнул удочки в берег, и мы отошли подальше купаться.

   И вот я плаваю, вдруг вижу, что одной удочки нет, Она плавала посреди бассейна торчком. Я подплыл и стал тащить ее на берег. И вытянул большого карпа. Тут уж я сел капитально и поймал штук двенадцать  (причем каждый был с килограмм).

   Пришли мы домой, принесли рыбу, а Рэва рассердился. Подумал, что мы ее выловили в колхозном бассейне, где их разводили. С большим трудом удалось уговорить его пойти на этот заброшенный хауз, где я при нем поймал еще пару штук.

   На следующее утро мы пошли опять на этот бассейн, но там уже негде было воткнуть удочку и взрослые нас прогоняли.

   Потом мне у них надоело, и я сказал Вадику, что ухожу к тетке. Пошел через поля, километров за семь. По пути проходил через протоку по мостику и увидел, что на дне плавает рыба, чуть меньше ладони. Тогда я не обратил особого внимания и пошел дальше. Рядом была больница (но – это дальше…).
   Так вот, пришел к тетке, а у них тоже продуктов нет, опять голодуха. Взял я нитку, нагрел на спичке иголку и согнул, как крючок. Потом срезал ветку и с этой удочкой пошел искать хауз. На краю колхоза нашел такой. Иду по берегу, а за мной следом плывут большие карпы и не отстают. Нашел я место, где спуститься и закинул удочку. Вдруг прибегает какой-то мужик и начинает орать, я сначала не понял, в чем дело. Оказалось - это рыба колхозная, а он - сторож. Вдруг он посмотрел на мою удочку, ухмыльнулся, поломал ее и прогнал меня от хауза.

   Итак, рыбалка моя сорвалась. Но тут я вспомнил про рыбу, которую видел в протоке. Нашел где-то маленький крючок и лески метра два, привязал все это к метровому пруту и пошел к этой протоке. Смотрю, из больницы вышла сестра и на подмостках стала мыть посуду (после обеда). Когда она ушла, я подошел к этому месту и посмотрел вниз. Внизу было черно от рыбы. Я лег на доски помоста, зарядил червячка и стал ловить рыбу на выбор. Через час я поймал штук сто, насадил на кукан и пошел домой.

   Тетка сварила вкусный корейский суп и наварила к нему рисовой каши (паби). Остальное пожарила.
   На следующий день я снова притащил, но уже поболее. Опять была жареная рыба, и еще сделали   «хе».
   Ходил я почти каждый день, и тетка стала ее солить, как кильку.
   Наконец меня забрали домой …..

  На деревню к бабушке
   Но дома я тоже не задержался. Отправили меня на лето к бабушке. Купили полчемодана копченой охотничьей колбасы, сварили курицу, наварили яиц, ну и купили овощей на дорогу. Посадили на поезд и дали бабушке телеграмму, чтоб встречала в Оренбурге. И покатил я на поезде в свое удовольствие.

    В Оренбурге бабуля меня встретила. Поезд приходил утром, а из Оренбурга дачный уходил вечером. Мне казалось, что время тянется бесконечно долго. До Саракташа 100 км, но дачный останавливался у каждого столба, как собака.
   В Саракташ приезжали обычно поздно вечером. И с чемоданами шли ночью через весь поселок. Я так уставал, что сразу ложился спать и спал допоздна.
    О тех временах мало помню. Помню, с Саракташскими ребятами пошли на край села и там подрались с Черкасскими. Их было больше и они нас побили. Друзья мои разбежались, оставив меня одного. Я не побежал, посчитав это постыдным и они здорово меня избили кнутами, все на одного.

    Друзей из-за этого я запрезирал и стал ходить один. Одному драпать было не стыдно….
   Порядок домов был у нас тогда последний. Все четные номера домов.  Сразу за воротами было поле метров 300, а за ним овраг и спуск в низину, которую весной затопляла Сакмара, когда разливалась.

     В овраге была вода, правда не проточная. Домашние гуси и утки ходили туда кормиться. Однажды я шел мимо этого оврага, и меня подозвала тетка. Она попросила меня поймать гусенка, который отбился от основного табунка. Гусенок плавал и жалобно пищал. Я пожалел его и полез в воду. Гусенка я поймал, но вместе с ним поймал жесточайшую чесотку.

     Вечером уже не находил себе места, так все чесалось. Кожа покраснела, выступили какие-то прыщи. Бабушка выспросила у меня - откуда это. Потом растопила баню докрасна, заварила в котле какой-то травы и парила меня до умопомрачения. Я дико орал, но после бани мне стало легче, и я заснул.

     Бабушка же пошла к этой женщине и стала стыдить ее, что она послала ребенка в болото, хотя знала, что там чесотка. «Посмотришь, стерва, тебя Бог накажет». И как в воду глядела. У той тетки вскоре передохли все гуси и утки от какой-то болезни.
   Вообще-то бабушку на нашем порядке побаивались. Думали, что она - колдунья и может напустить порчу. Однако, это не так, и вот почему:
   Сосед нахально в конце участка построил сарай и захватил наш огород почти на метр. Потом, выждав, когда никого не было дома, перенес к сараю загородку, разделяющую наши дома. Бабушка с ним сильно ругалась, но у него дом не сгорел, и все домочадцы были здоровы. Я бабушке говорил: - «Дай им, чтоб они все передохли…». А она говорила, что большой грех, желать кому - либо зла. Бабушка была глубоко верующей.
    Что бы там ни было, а бородавки она у меня вывела. Откуда-то у меня они вылезли массой. Я стал стесняться. Тогда она навязала над ними сорок узлов суровой ниткой и еще что-то говорила, потом закопала узелки в землю, через неделю не осталось ни одной. ( А я собирался вырезать их ножом).
    Итак, в это лето я остался один. С друзьями я перессорился из-за той драки. Поэтому повадился ходить на рыбалку, на Сакмару. Ходил пешком километров за шесть. Три до леса, три – по лесу. Велосипед был, только доступен он мне был в воскресение, так как дядя Вася ездил на нем на работу. Да и не любил я на рыбалку ездить на велосипеде. Пешком я шел прямо до Сакмары, затем, рыбача, шел вниз по течению до Черкасского моста, и хотя оттуда было до дому километров восемь, я редко изменял этому маршруту         (разве   что-наоборот).

    Выходил из дома очень рано, с рассветом. Когда входил в предлесье (на заливные луга), то старался по сторонам не смотреть. Если отведешь взгляд от дороги, увидишь землянику.

    Тогда ты пропал. Ползаешь по траве часа два, пока не  наешься до отвала. После наступал час отдыха. Я ложился на  спину и смотрел на бегущие облака. А перед лицом качались полевые цветы. Ромашки, колокольчики, васильки. Красные, розовые, голубые, желтые. Между прочим, даже с этих лет, я не любил сорванные цветы, особенно когда они начинают увядать. Это ассоциировалось    у меня со смертью, и было их очень жалко.

    Рыбалка, как таковая была, считай, сорвана. Тогда я шел на перекат, заходил по пояс в воду и маленькой удочкой ловил пескарей. За час их можно было наловить штук сто, но в деревне за рыбу их не считали. Ловил я их штук по триста и потом шел домой. Смеяться надо - мной было некому, и это был плюс.           
    Бабушка не любила другой рыбы - особенно окуней и ершей. В детстве ей пришлось столько их перечистить!.. Отец был умелый рыбак, а она была младшей в семье. А с пескарями она управлялась лихо. Возьмет одной рукой за голову, зажмет второй между пальцами и тащит к хвосту. И чешуя и кишки-все наружу. Потом на сковородку и жарит по-своему, присушивая. Можно есть, как шпроты. С костями.

Продолжение следует...