Частный адвокат Рафаэль Усманов... Обыкновенный гений

Публикую фрагменты

из его выступления

О ПОКОРНОСТИ и ГЛУПОСТИ

Немецкий философ Бонхеффер Д. в работе «Сопротивление и покорность» предостерегает: «Глупость - еще более опасный враг добра, чем злоба… При этом глупец в отличие от злодея абсолютно доволен собой; и даже становится опасен, если в раздражении, которому он легко поддается, переходит в нападение…и ни в коем случае нельзя пытаться переубедить глупца разумными доводами, это безнадежно и опасно» ( стр.216). При Бонхеффер видит взаимосвязь глупости и власти: «При внимательном рассмотрении оказывается, что любое мощное усиление внешней власти (будь то политическая или религиозная) поражает значительную часть людей глупостью. Создается впечатление, что это прямо-таки социологический или психологический закон. Власть одних нуждается в глупости других. Процесс заключается не во внезапной деградации или отмирании некоторых (скажем, интеллектуальных) человеческих задатков, а в том, что личность, подавленная зрелищем всесокрушающей власти, лишается внутренней самостоятельности и (более или менее бессознательно) отрекается от поиска собственной позиции в создающейся ситуации. Глупость часто сопровождается упрямством, но это не должно вводить в заблуждение относительно ее несамостоятельности… В действительности все зависит от того, на что делают ставку правители – на людскую глупость или на внутреннюю самостоятельность и разум людей» (стр. 217- 218)

Однако, глупость власти должна использовать какие-то способы, имеющие нечто общее. Бонхеффер объясняет так: «Против глупости мы беззащитны. Здесь ничего не добиться ни протестами, ни силой; доводы не помогают; фактам, противоречащим собственным суждениям, просто не верят - в подобных случаях глупец даже превращается в критика, а если факты неопровержимы, их просто отвергают, как ничего не значащую случайность» (стр. 216). Ортега так же с ним единодушен: «…возникнет тип человека, который не желает ни признавать, ни доказывать правоту, а намерен просто-напросто навязывать свою волю. Вот что внове - право не быть правым, право произвола (стр. 551)… Есть обыкновение произносить ultima ratio иронически – обыкновение довольно глупое, поскольку смысл этого выражения в заведомом подчинении силы разумным нормам. Цивилизация и есть опыт обуздания силы, сведения ее к роли ultima ratio. Слишком хорошо мы видим это теперь, когда «прямое действие» опрокидывает порядок вещей и утверждает силу как prima ratio, а в действительности – как единственный довод. Это она становится законом, который намерен упразднить остальные и впрямую диктовать свою волю. Это Charta Magnus ogurania» (стр. 552). Британский философ К. Поппер в своей работе «Открытое общество и его враги» отмечает: «Сократ, я полагаю, предвидел нечто в этом роде, когда предположил, что недоверие и ненависть к логическим доказательствам связаны с недоверием и ненавистью к людям» (стр. 575). В этом заложен глубокий психологический смысл, поскольку он связан с истиной и интересами людей. Ясные и четкие аргументы, изобличающие чиновника в невежестве и глупости, делают его злобным и мстительным. А когда изобличаемое невежество посягает на льготы и привилегии – такой чиновник становится беспощадным врагом. Отмечая роль интереса, немецкий философ Гадамер Г. в книге «Актуальность прекрасного» отмечает: «Критика идеологии, по крайней мере утверждает, что из-за противоположности общественных интересов коммуникация  между членами общества становится практически столь же невозможной, как и между душевнобольными» (стр. 320). Однако тупость и глупость, исходящие от власти, выражаются в форме идей. Ортега и немецко-американский философ Аренд Х. в своей работе «Истоки тоталитаризма» прекрасно рассмотрели этот вопрос.

Так, Аренд пишет: «Всякого рода убежденность и наличие собственного мнения столь же смешны и опасны в условиях тоталитаризма именно потому, что тоталитарные режимы чрезвычайно гордятся тем, что не нуждаются в них и вообще не нуждаются ни в какой человеческой помощи» (стр. 54). Обращая внимание на качество идей, Ортега отмечает: «Идеи массового человека таковыми не являются, и культурой он не обзавелся. Идеи – это шах истине. Кто жаждет идей, должен прежде их домогаться истины и принимать те правила игры, которых она требует. Бессмысленно говорить об идеях и взглядах, не признавая системы, в которой они выверяются, свода правил, к которым можно апеллировать в споре. Эти правила – основа культуры. Неважно, какие именно. Важно, что культуры нет, если нет устоев, на которые можно опираться. Культуры нет, если нет законности, к которой можно прибегнуть. Культуры нет, если к любым, даже крайним взглядам нет уважения, на которое можно рассчитывать в полемике (Кто в споре не доискивается правды и не стремится быть правдивым, тот интеллектуальный варвар. В сущности так и обстоит дело с массовым человеком, когда он говорит, вещает или пишет)… Если всего этого нет, то нет и культуры, а есть в самом прямом и точном смысле этого слова варварство. Именно его, не будем обманываться, и утверждает в Европе растущее вторжение масс. Путник, попадая в варварский край, знает, что не найдет там законов, к которым мог бы воззвать. Не существует собственно варварских порядков. У варваров их попросту нет и взывать не к чему (стр. 549-550)… Поэтому, если вглядеться в перечисленные мной средства цивилизации, суть окажется одна. Все они в итоге предполагают глубокое и сознательное желание каждого считаться с остальными. Цивилизация – это прежде всего воля к сосуществованию. Дичают по мере того, как перестают считаться друг с другом. Одичание - процесс разобщения. И действительно, периоды варварства, все до единого – это время распада, кишения крохотных сообществ, разъединенных и враждующих» (стр. 553).

Таким образом, там, где законы не работают, там царит дикость и произвол варваров. Отмечая сущность законодательных систем тоталитарных режимов, Аренд отмечает: «Безумному массовому производству трупов предшествует исторически и политически понятная подготовка живых трупов. Толчком и, что важнее, молчаливым согласием с такими беспрецедентными условиями послужили события, которые в периоды политической дезинтеграции внезапно и неожиданно сделали сотни тысяч человеческих существ бездомными, лишили их государства, поставили вне закона и превратили в отверженных, тогда как миллионы человеческих существ стали экономически лишними и социально обременительными в силу безработицы. Это, в свою очередь, могло случиться только потому, что права человека, которые никогда не были проработаны философски, но только сформулированы, которые были лишь провозглашены и введены без необходимых политических гарантий, в своей традиционной форме утратили всякую общезначимость» (стр. 47) То есть само декларирование нереализуемых прав превращено в инструмент психологической пытки и изощренного издевательства, деформируя мышление как жертвы, так и палачей. Это неминуемо ведет к правовому нигилизму. Отсутствие механизма реализации прав – есть молот крушения правосознания. Создана система, где ни пытающие, ни пытаемые, и меньше всего люди, к этому не причастные, не могут знать и объяснить, что происходящее представляет собой нечто большее, чем жестокая игра или абсурдный сон. Стало нормой, когда палачи рассматривают жалобы не только на их действия, но и судят своих жертв за то, что они жалуются. Все общество разделяется на жертвы, которые говорят, что «все бесполезно», и на палачей, которые говорят, что они неприкосновенны.