Медосмотр. (рассказ)

Вы замечали, что в отпуске или в выходные, если хочешь поспать подольше, то непременно встанешь рано с ощущением, что вполне выспался?  Зато в будни, сколько бы ни спал, всё равно мало, и, вывихивая челюсть от зевоты, чистишь зубы, и кофе не бодрит, и погода не радует, и зонт, конечно же, забыт в прихожей.

А эта закономерность ожидания маршрутки, с которой знаком каждый курильщик? Ждёшь и думаешь, что не стоит курить, потому что вот-вот уже подойдёт. Но этой жёлтой сволочи нет и нет. Ты сдаёшься, отходишь в сторонку, прикуриваешь сигарету, и бегом назад, потому что микроавтобус тут как тут, будто стоял за углом и ждал, когда блеснёт огонёк зажигалки.

Я уже не говорю о тех трагических случаях, когда хочется произвести на кого-то впечатление или хотя бы не ударить в грязь лицом… Помню, в студенческие годы был влюблён в кудрявую такую… Как же её звали-то? Как-то на «м», по-моему… Вот память… Нина… Точно, «Нина-не проходите мимо». Это дурацкое прозвище Юрка придумал. Будто мимо такой красавицы можно было пройти. Так вот ходил я за этой кудрявой Ниной полгода, а в день, когда она наконец-то пригласила зайти к ней попить чайку, я решительно отказался, потому что точно помнил: носки дырявые надел, других чистых не было… Разобиделась… Да у меня в тот момент курсовик горел, не до кудрявой… Но дырявые носки с тех пор сразу выбрасываю, чтобы не проколоться по глупости.

Утро изначально не задалось. На выходные дал машину сыну: моя формально пока ещё жена хотела вывезти с дачи какие-то заготовки. Опять вареньев наварила на работу таскать «девочкам в бухгалтерию». Там девочки под пятьдесят и косая сажень в нижнем бюсте! Да не в этом суть: съездили, машину грязью уляпали, бензин сожгли, не заправили – так хоть позвоните, скажите, что бензобак пустой.

Этой гусыне позвонил, сказал всё, что думаю о её заготовках, сыну наговорил кучу всего (никакой, блин, мужской солидарности), а тут ещё этот медосмотр дурацкий: «администрация завода заботится о здоровье своих сотрудников». По дороге очень кстати ноги промочил… Ну всё один к одному…

- Мужчина, - меня ткнули в плечо, - вы на мазок последний?

- Да он, он. Спит что ли ча? – проворчала пожилая толстая тётка, которая, видимо, назначила себя ответственной смотрящей  за этой живой очередью.

Я кивнул.

Вот же зараза, с мысли сбила. Мазок. И ведь как красиво назвала. Ковырнуть в задницу человека, который стоит в самой унизительной позе, - такое могла придумать только женщина… или извращенец какой...  Стало быть того «продукта в коробочке» им мало? Как вспомню, как выставлял эти специальные аптечные пластмассовые стаканчики, откручивал крышки и, стараясь не дышать, ставил на бумажки-направления под недобрыми взглядами сумрачных людей, чуть свет занявших очередь к гастроэнтерологу, так опять в жар бросает. Вот будто громко рассказал про себя что-то постыдное, о чём говорить было никак нельзя.

Женщины это проделывают как-то так быстро и обыкновенно, что ли, словно так и надо. И вообще, они себя в поликлинике ведут как-то смело, уверенно, я бы даже сказал, бесцеремонно, словно всё им в устройстве этого учреждения понятно, словно они здесь свои, словно все эти раздевания, заглядывания во все места и отверстия, эти шприцы-иголки, кровавые пробирки - для них дело обычное, естественное, и в кабинеты, где тошнотворно пахнет страхом, они заходят между прочим, в паузах между бесконечными разговорами…

Из общения с врачами я одно усвоил: главное, ни на что не жаловаться.

Три года назад молодая голубоглазая врачиха так участливо спросила, не бывает ли у меня изжоги, что я проболтался. «Да, бывает», - сказал я, как дурак. Сказал, чтобы сделать приятное этой улыбчивой и участливой... Она тут же деловито выписала направление на гастро- чего-то там скопию. Название, блин, космическое, а на деле… Трубку пластмассовую в горло вставили (от одного воспоминания першить начинает) и давай через неё внутрь меня шланг длиннющий засовывать. До сих пор в дрожь бросает.

- Всё хорошо, ни гастрита, ни язвы у вас нет, - сказала, улыбаясь, голубоглазая, читая, что там написали, пока я мучился от неловкости и подступающей дурноты.

«Слава Богу, что и такой язвы, как ты, у меня нет»,- подумалось мне тогда, и первый раз в жизни захотелось ударить женщину. Вот прямо в улыбку ударить со всей злости.

Уж как мы с моей Людкой вечно ругались, до мать-перемать доходило, но ударить никогда не хотелось, даже замахнуться мысли не было…

И какой идиот придумал, что белый цвет – символ невинности. Это цвет страшной опасности: белый медицинский халат, белое платье невесты, белая рубашка, которую нельзя надеть без галстука – этой удавки, готовой туго сдавить тебе горло.

Процедурный кабинет, куда я в конце концов зашёл согласно очереди, был весь обложен тусклым светло-серым кафелем. Ширма в углу была затянута грязно-серой тканью и приятных ассоциаций не вызывала.

Седая старуха, бросив взгляд над очками, коротко потребовала:

- Все бумажки на стол.

- Я положил пластиковый конверт со всеми направлениями и листами, выданными мне на старте медосмотра в соответствии с моей профессией. По количеству кабинетов, которые необходимо было посетить, я готовился на днях лететь в космос.

Старуха разложила на столе мудрёный пасьянс, выбрала то, что нужно было ей, остальное аккуратно сложила и подколола скрепочкой. Такой вот укор мне в неаккуратности. Ну-ну…

- За ширмой штаны-трусы долой, наклоняемся, половинки раздвигаем.

Приказу подчинился, но не удержался и спросил язвительно:

- Нравится?

- В каждой работе есть свои минусы, - хмыкнула старуха и чувствительно ковырнула в самый центр. – У иных людей лица противнее.

- Это точно, - не мог не согласиться я. Не такая уж она и старуха. Я бы с ней выпил и поговорил. Уважаю.

Эту экзекуцию остро захотелось перекурить. Ощущение было, как ни крути, мерзкое, будто девственности лишили.

Лор, окулист и псих начнут принимать через полчаса. Кабинеты этих специалистов находились рядом, осматривали они формально и быстро, поэтому очередь все занимали сразу к троим и проходили каждый год весело и быстро. Я позвонил товарищу из отдела, попросил занять очередь (я ему на кровь и флюшку спозаранку занимал), а сам с наслаждением затянулся, разрушая кокон больничных запахов вокруг себя. Уже начался ноябрь, но осень была на редкость тёплой и не особо дождливой. Пахло прелой листвой и почему-то ванилью, как в детстве.

Телефон коротко пискнул. Сын, как всегда, обозначил звонок в надежде, что я перезвоню. Экономист, блин. Правильную профессию мальчик выбрал: доит обоих родителей, на них же экономит. А вот фиг тебе. Не перезвоню.

У каждого врача, что я посетил после долгого перекура в темпе марш-броска, была своя фишка.

Старый лор давно был глуховат, а потому, проверяя остроту слуха, шептал за спиной громко и часто не слышал, что ему отвечают. А как он писал! Я, конечно, тоже каллиграфией похвастаться не могу, но до этого «мастера» мне далеко. Помню, приболел в прошлом году, обратился к дежурному врачу, а она меня к этому вот лору отправила. Вернулся протягиваю ей заключение… Уж она его и так крутила, и этак, а потом сдалась:

- Скажите, Сергей Васильевич, а лор вам на словах ничего не просил передать? Или вслух что говорил?

Переглянулись мы с медсестрой, девчонкой совсем, и как начали смеяться. Врач было нахмурилась, но не выдержала и присоединилась к нам…

Окулист во время приёма даже головы не поднял.

- Жалобы?

- Нет.

- Очки, линзы носите?

- Нет.

Штамп, автограф и свободен.

Психиатр, он же нарколог, в нашем небольшом городке был известен тем, что пошёл зимой по пьяне в магазин за очередной бутылкой в домашних тапках. По дороге встретил то ли друзей, то ли пациентов, постоял поговорил с ними, по ходу ещё выпил… В общем, пальцы ног отморозил, пришлось удалять. Поэтому ходит он с тех пор в специальных ортопедических ботинках и очень чутко относится к алкоголикам.

Одним словом, возлюбил ближнего, как себя самого. Вопросы у него стандартные, юмор своеобразный:

- На что жалуетесь?

- На ЖКХ и низкую зарплату, - ляпнул я.

- Чувство юмора - это хорошо. Оптимисты почти не болеют, они того, сразу умирают, - монотонно, без всяких голосовых модуляций произнёс «псих» и громко заржал, закидывая голову и постукивая ладонью по столу от удовольствия.

Отсмеявшись, он таким же бесцветным голосом то ли спросил, то ли констатировал, возвращая мне документы:

- Хорошая шутка.

- Клиническая, - хмыкнул я и поспешил уйти. Вот ведь не даром говорят. Что лечишь – тем и болеешь.

Перед кардиограммой курить не рискнул, мало ли что. Посидел минут пятнадцать в очереди. Глубоко подышал, как учила когда-то по молодости медсестра в госпитале, куда я попал в первый год службы с воспаленьем лёгких. Вот ведь сколько лет прошло, а я до сих пор помню и ту девчушку, и дыхательную ту гимнастику.

Две тётки в этом кабинете работали слаженно и молча, как на конвейере. По мне лучше так, чем дурацкие разговоры.

Ужасно хотелось есть. Утром не позавтракал и в поликлинике ни буфета, ни киоска… Ладно, немного осталось. Уролога прошёл, кожника-венеролога прошёл… Следующим был хирург. Ещё тот шутник.

- Вот ещё один комплектный пришёл, - весело встретил он меня.

- В смысле? – притворно удивился я, хотя этой шутке уже лет десять. Если не удивишься, он долго объяснял, что это такая чисто профессиональная шутка, что на неё надо правильно реагировать… В общем, лучше удивиться и не провоцировать доктора на букву Хэ.

- Так у вас же все конечности в комплекте! Это уже радостно само по себе!

- Так я и радуюсь, - без энтузиазма отозвался и понял, что совершил ошибку.

- Геморрой не мучает? – с надеждой в голосе спросил хирург.

- Нет, - жизнерадостно заверил я доктора, чем, видимо, его успокоил.

- Переломы были? Операции?

- Нигде, ничего, никогда, - отрапортовал я.

- Варикоз? Шишки на ногах? Узлы? Ноги к вечеру отекают и синеют?

- Никак нет.

- Припрёт – сам прибежишь. И мы вам хоть что-нибудь, да отрежем, - оптимистично закончил хирург-весельчак.

- Не дай Бог, - притворно улыбаясь, ответил я и протянул руку за своими бумагами.

- Иди к кабинету, где допуск ставят. Медсестра сейчас всё принесёт.

Я спустился на этаж, спросил, кто крайний. Все сидели без бумажек, стало быть ждали, когда хирург допишет свои заключения.

Медсестра, немолодая тётка спортивного телосложения, зашла в кабинет с целой стопкой бумаг и зависла там минут на пятнадцать. Но вот начали неспешно принимать. Прикинул, получилось, что в течении часа пройду. Когда подошла очередь, я зашёл в кабинет на выдохе, будто в конце изматывающего марафона повернул на финишную прямую.

- Фамилия?

- Давиденков.

- Зоя, найди его карту. Ага, вот она. И записку, что хирург передал. Так, так, - врач перебирала листочки. – А кровь его где? А список, что рентгенолог написал. Ну, всё понятно. Вам, Сергей Васильевич, нужно ещё в двести пятнадцатый, к онкологу заглянуть, а уж потом ко мне. Зоя, проводи и карту его отнеси.

В голове зашумело. К онкологу? Почему к онкологу? На ватных ногах я дошёл до нужного кабинета. Перед ним сидело человек пять. Фигуры я видел, а лица сливались, будто кто-то сбил резкость. Не понял, за кем я, только по счёту знал, что пойду шестым.

В виске пульсировало: как же так, как же так, как же так… Господи, сколько дел незаконченных накопилось. На работе новый проект запустили. С женой так и не развелись. Матери надо денег перевести: Людка ведь не станет меня хоронить. Меня? Хоронить? Но я хорошо себя чувствовал ещё утром. А сейчас, вроде, мне как-то нехорошо…

Надо успеть сыну дарственную оформить на машину и гараж, а квартиру бабушки, в которую я перебрался от Людки, надо сестре завещать. Ей ещё дочку учить и замуж выдавать… Справочники все отдам Витальке, ему пригодятся для работы…

Сердце колотилось так, что казалось, разорвется, выскочит страшным кровавым комком через горло…

 Кто-то схватил меня за руку:

- Мужчина… Эй, мужик, ты Давыденков?

- А? Да. Да, я Давыденков, - прохрипел из меня совершенно незнакомый мне голос.

- Иди, тебя в кабинет вызвали. Без очереди. Видно плохи, мужик, твои дела, - сочувственно сказал тот, кто сидел рядом.

Слова, а главное, тон, которым они были произнесены, отозвались морозными мурашками на спине, холодом дохнуло в затылок. Бабушка говорила: «ангел смерти пролетел».

Я встал, как слепой сделал два шага вперёд, толкнул дверь и всё поплыло перед глазами, завертелось каруселью, свет погас и я полетел в бездну.

Очнулся на твёрдой кушетке от резкого запаха нашатыря. Вокруг меня суетились три женщины в белых халатах и одна в зелёной пижаме, как в фильмах про врачей.

- Сергей Васильевич, вы меня слышите? Кивните. Так отлично. Сколько пальцев я показываю?

- Два, - прохрипел я.

- Вы с утра что-нибудь ели?

- Нет… сказали, что это… кровь лучше голодный… в общем…

- Понятно.

- Что со мной?

- Голодный обморок. Как институтка, честное слово, - всплеснула руками та, что в зелёной пижаме. – Вы лежите, лежите. Сейчас чайник закипит, нальют вам чашку горячего крепкого чая и всё пройдёт. Вы не на машине, я надеюсь.

- Нет, сын не заправил…

- Вот и хорошо, скажите сыну спасибо.

- А у меня рак чего? - голос предательски дрогнул, но пребывать в неведении я больше не мог.

- А ничего,- улыбнулась медсестра, помогая мне сесть и подавая чашку, над которой поднимался ароматный парок.

- В смысле?

- Тебя к нам по ошибке направили. Анализы плохие у Давыденко, а ты Давыденков. Да и моложе ты того годиков на дцать…

- Осторожно пейте, горячо, - предупредила откуда-то издалека ещё одна моя спасительница. Потом она появилась, смуглая, с ямочками на щеках и протянула небольшую шоколадку:

-  Пожуйте, это сейчас то, что вам нужно, - приказала она.

Меня отгородили ширмой от кабинета, я живал коричневую горько-сладкую шоколадку, глотал, обжигаясь, горячий чай и чувствовал, как мир наполняется красками и звуками.

Та, что в зелёной пижаме, прибежала, принесла мне медицинскую книжку, где уже было написано «годен». Сказала, что за заключением мне уже не надо. Извинилась, что «такая досадная ошибочка произошла».

Я вышел из поликлиники, на минуту остановился, подставив лицо вечернему солнцу, и вдруг понял, что ещё никогда не был так счастлив. Потрясающе безоговорочно счастлив!

На подвернувшемся такси поехал на рынок. Там нашёл кавказцев, которые, как всегда в это время года, торговали с широких лотков оранжевой, покрытой, будто инеем, жемчужным налетом, хурмой, которую так любила моя мама. Чтобы плоды не помялись, мне аккуратно упаковали отборные оранжевые шары в картонную коробку, переложив белой шуршащей бумагой, потому что я объяснил, что это для моей мамы, а у каждого человека ведь обязательно есть мама и чувство вины перед ней, что не так часто ты её навещаешь, делаешь это наспех, будто у тебя и у неё ещё сто лет впереди и всё успеется…

Вышел с коробкой из ворот рынка и вспомнил, что не купил цветы. Зазвонил телефон:

- Отец, ты прости, что подвёл. Я машину помыл и заправил. Куда подъехать?

- Да, ладно, это я утром погорячился. Давай к рынку, что недалеко от дома нашей бабушки.

- Я недалеко, через минут пятнадцать подъеду, сто лет бабулю не видел.

Я вернулся. Подошел к цветочной палатке, выбрал самый яркий букет хризантем. Ожидая сына, стоял с цветами и большой тяжёлой коробкой в руках. Стоял и улыбался . И почему-то мне совсем не хотелось курить. И чувство неизбывного, огромного счастья никуда не исчезало. Как здорово жить!!! Какое же это счастье: просто жить!!!