Быль или небылица?

На модерации Отложенный Солнце стояло почти в зените, когда весёлая кампания стала видна из деревни. От чудного дня, от ещё не забытых тайн прошлой ночи, от острого чувства свободы и просто от избытка юных сил они орали обо всём, что видели вокруг, на ходу сочиняя речёвку. А грохочущий магнитофон оформлял их вопли своей какафонией. Юноши крчали:
- Как хорош в России лес!
И девушки соглашались:
- Йес! Йес! Йес! Йес!
- Как богаты здесь поля! - продолжали ребята...
- Йес! Йя! Йес! Йя!
- Холодна в реке вода!
И девушки, будто пугаясь брызг, визжали:
- Йес! Йя! Йес! Йя!
Уже виден был высокий, прямой старик с палкой, ждущий на околице галдящую юность, а за ним - несколько изб, стоящих в ряд по сторонам дороги. Но ничего не замечая, орали девчонки:
- Жизнь в России хороша!
- Но без водки - ерунда! - вдруг забасил кто-то из парней.
Девчонки с хохотом принялись колотить солиста, а Андрей, увидев старика, пытаясь перекричать друзей, рявкнул:
- Хватит! Кончай орать! Пришли уже!
От неожиданности ребята замерли и уставились на старика. Перед ними стоял худой, высохший, как его суковатая палка, дед. Длинная седая борода нервно вздрагивала от каждого вздоха, а свирепый взгляд сверлил до самого донышка души каждого из них. Немую сцену озвучивал, продолжавший грохотать, магнитофон.
- Закрой свою шумелку! - властно приказал он, - не то счас расшибу её клюкой!
Но ещё до окончания фразы Игорь, поймав гневный взгляд деда на магнитофон, нашарил рукой нужную кнопку. Тишина оглушила ребят, и до них плохо доходил смысл слов сурового старика:
- Господа нашего надо слушать! - Тут он повернулся влево и, трижды перекрестясь, низко, в пояс, поклонился чему-то, потом, уже спокойнее, добавил... - Матушку-Землю, лес надо слушать... А вы безобразите!
- Первая очнулась Катя и шёпотом скомандовала:
- Здравицу... Как учили...
Почти хором ребята напевно произнесли:
- Здоровьица и долгих лет вам, дедушка, - затем низко поклонились, а Катя опять зашипела:
- Шапки... шапки, идиоты!..
Ещё в поклоне ребята сняли свои бейсболки, а Вася стянул, модно повязанную, косынку, потом все степенно распрямились и посмотрели на деда, ожидая ответа. «Странная деревня какая-то... Людей не видно... На работе?.. Но где куры, гуси... Где дети, собаки, наконец?..» - мгновенно пронеслось в голове Игоря, и он решил спросить:
- Простите, это деревня Динка?
- Ну... - ответил всё ещё сердитый старик.
- Нам сказали, что у вас в деревне есть пустые избы... Могли бы мы в какой-нибудь из них отдохнуть, переночевать?
- А кто вы будете?
- Мы из Москвы..., из университета, - вступила Катя.
- Учёные, стало быть?
- Нет, нет! Мы пока студенты... Первый курс только кончили...
- И на кого вас учат? - продолжал допрашивать дед.
- Видите ли, дедушка, мы - студенты филологического...
- Фило чего? - перебил Андрея недоверчивый дед. - Филоны что ль? Нам таких не надобно! Таких филонов, бездельников много округ...
-Да, не филоны мы! - обиделась Наташа, - а фи-ло-ло-ги. Будущие, конечно, ездим по деревням, разговариваем со стариками, просим прошлое вспоминать, народные песни, сказки записываем, - и добавила, - практика у нас такая...
Старик смотрел на пятёрку сконфуженных и притихших ребят, и стало ему их жалко. От сердца отлегло, да и себя начал корить, что так напустился на неоперившихся петушков.
- Простите нас... - завиноватился Вася. - Мы больше не будем... безобразить...- нарочито выделив последнее слово так, что все чуть не прыснули со смеху.
- Ладно, живите...- согласился дед.
- Благодарствуем, дедушка, - продолжал паясничать Вася, но тут же ощутил в боку острый локоток Кати.
- Мы вас не побеспокоим, - затараторила она. - Можем остановиться вот в том ближайшем доме... Кажется, в нём никто не живёт...
- Нет, туда нельзя, - и не по летам быстро, старик подскочил к калитке и закрыл собой вход во двор, приглянувшегося Кате, дома.
- Ступайте вперёд!
Подождав пока ребята пройдут мимо него, дед пошёл за ними.
- Занимайте любой, какой приглянется... Вот дом Катерины утопленницы, супротив - Ивашки пропащего, а это дом Марфы... Царства ей небесного! - старик вздохнул, перекрестился и продолжил. - Дальше дом Марии удавленницы, рядом Глаши стрелянной, там - Дарьи, голодом прибранной...
Ребята остановились, а старик, указывая клюкой на избы, всё называл имена хозяев и одним словом раскрывал их страшные судьбы. Он уже забыл про ребят и, проходя мимо когда-то живых дворов, бормотал что-то, тяжко вздыхал... Не мог он смириться с печальными судьбами односельчан и пустотой его родной деревни.
Солнце тихо катилось к горизонту. Лес приветливо приглашал в свою тень, птицы по-прежнему пели гимн жизни, а ребята всё сидели на рюкзаках посреди деревенской улицы, не решаясь войти ни в одну избу.
- Так... Отдохнули? Предлагаю не тратить времени и, пока день, валить отсюда в другую деревню, - решительно, но почему-то шёпотом, сказал Игорь. - Покойнички старинные песни спеть не смогут...
- Ой, девочки! Я согласна. Если днём так страшно, что же ночью будет?! - засобиралась Наташа.
- Конечно, смыться можно, - играя монеткой, задумчиво произнес Вася, - но жаль адриналинчик упускать.
- А ты, Андрей, что думаешь? - спросила Катя. Хоть и была старостой группы, но решать что-либо сама боялась.
- С житейской точки зрения, конечно, лучше сбежать, но богиня Клио нам этого может не простить.
- Знаешь что?! - зашипела Наташа, - Мы филологи, а не историки! И нечего нам свою богиню подсовывать! Переходи на исторический, если филология тебя не интересует, там и командуй!
- Опять «орёл»! - вскрикнул Вася. - Ни одной «решки» не было! Я уже раз десять подбрасывал! Остаёмся, братцы... Кидаем рюкзаки в чистый дом и принимаемся за дело! А?.. - и, состроив умилительную рожу, добавил, - да, и лопать хочется...
- Это что же? Все дома обходить и смотреть, прибрано ли там? - засомневалась Катя.
- Стариков, Катенька, слушать надо! Кому он Царствия небесного пожелал? Только Марфе... Значит, перед смертью её соборовали, а потом отпели в церкви - вот её дом и чистый от бесов...
- Знаток! - ухмыльнулся Игорь. - А я всё удивлялся!.. Почему ты в библиотеке не по истории языка, а по религии книги берёшь?! С таким идеализмом, дружок, в наше время карьеры не сделаешь...
Вдруг Вася согнулся в просительном поклоне и притворно залебезил:
- Я ещё и хиромантией-с увлекаюсь... Дозвольте, Игорь Са-ныч, ручку Вашу поглядеть-с... Впрочем, не смею затруднять-с... По глазам-с судьбу Вашу узнал! Глазасты Вы очень-с... Быть Вам не филологом, а филёром-с...
- Тьфу, шут гороховый! - разозлился Игорь. - На пинок напрашиваешься?!
- Чур, не ссориться! Берём рюкзаки... Веди нас, Вася, в дом Марфы, - приняла, вдруг, решение Катя. - Старика же всё равно опросить надо, - оправдываясь, добавила она.
Солнце не успело докатиться до верхушек леса, а ребята уже сидели во дворе деда. На крепко сколоченном и врытом в землю столе стояла початая бутылка водки и простая студенческая закуска. Под старинную русскую величальную песню ребята все свои запасы подарили деду. То ли от пригубленной стопки, то ли от радости обретения слушателей, старик сам, без всяких вопросов, начал рассказывать о судьбе деревни. Ведь у кого что болит, тот о том и говорит...
- Раньше большая деревня была, - начал он, - матушка сказывала, с полсотни дворов было... «Барсуки» называлась... Как царь-батюшка всем вольную дал, наши прадеды сложились и это место выкупили. Лес под пашню выкорчевали, избы крепкие наладили, детей нарожали... Слева, на косогоре, храм поставили...
«Вот почему крестился в левую сторону! А я, дурак, думал, что в пустоту крестится!» - мысленно укорил себя Вася.
- Потом безбожники храм под клуб приспособили, - продолжал дед и вдруг, неожиданно по-молодецки, подмигнул ребятам и хихикнул, - а храм этот... сам... возьми и загорись! Аккурат, когда их обчество там плясало. Много плясунов тогда в огне осталось... Да... Божий промысел наганом не остановишь...
Дед помолчал немного, бороду погладил и вновь продолжил рассказ:
- А до той поры богато жили, всего вдоволь было... Да, смута в России-матушке началась... Царя - помазанника божьего - хулить начали! А потом война... одна, другая... Всех мужиков подчистую забрали! Мало кто вернулся... И батя мой там сгинул... А уж когда брат брата, сын отца не знамо за что стали убивать, всех мальцов, кто и в мужскую силу ещё не вошел, по сусекам подгребли. Тогда и меня забрили... Ну, отвоевались. Я в охотку домой побёг, пешком добирался. Летом пошёл, а только с первым снегом за родное кольцо избы взялся. Гляжу... Полный разор округ, пепелище, а не деревня! Только в двух-трех избах жиденький дымок из труб вьётся. В свою избу вхожу... Ни матери, ни сестрёнок нет... А в доме, будто Мамай потрудился! Горшка целого нет, печь разворочена... Да...
Дед допил стопку, бородой утёрся, помолчал, вздохнул...
- Посидел я так в горнице своей, да на дымок к соседу, значит, пошёл. Наискосок от меня - живая изба. Помню, Лёха-хромой там жил, на сапожника выучился. Заодно, думаю, сапоги мои худые залатает... Стучу, значит... А оттуда - молчок. Только по половицам в сенях, слышу ширкает кто-то. «Лёха!», - кричу, - «Павел я! Отвори, Бога ради! Замёрз ожидаючи!» Слышу в ответ:
- Нет у нас таких... Проходи мимо, мил человек!
Как нет?! Я же знаю! Лёхина эта изба! Ну, поднажал на дверь, вошёл. В дому бедно, но чисто. Ищу образа, чтобы перекреститься, а ни одной иконы нет. За столом чужой старик сидит, а супротив его - деваха хлеб пополам с лебедой месит. Я уж, на что стосковался по бабам, а с такой уродиной и рядом бы не сел. Нос, как у бабы Яги, крючком, зубы лошадиные, а глаза, как шары, счас из орбит выскочат, но глядят ясно, по-доброму.
- Проходи, коль вошёл, - приглашает старик. - Подай ему, Одиночество, что нам Бог послал.
Деваха шнырк к печке, ухватами загремела, достала горшок, поставила на стол, ложки раздала... Начали жижу какую-то хлебать. А мне всё по нутру, а бы горячее... Молча хлебаем... Но в башке у меня сидит, саднит, что за имя такое у девахи - Одиночество? Чёрт за язык дёргает... Я и скажи:
- Веселей имени для внучки не нашёл что ли?
- А в каждом имени - судьба человека, - отвечат старик. - Крещёный имя у святого берёт, а бродяги друг друга сами нарекают. Я - Дед, она - Одиночество. Ты-то кто будешь?
Ну, я песню про себя быстро пропел, и к нему подступаюсь. Вопросики всякие закидываю... Узнаю от него, что будто бы в смутное время шёл он, куда глаза глядят. На середине дороги увидел ком тряпья, решил поднять: в дороге всё пригодится. А тряпьё захныкало. Пригляделся, видит - девчонка калачиком свернулась.
- Ты чья? - спрашиват Дед.
- Титья, - слышит в ответ.
- Пошто разлеглась посреди дороги? - допрашиват Дед.
- Титья, - в ответ.
- Как тебя зовут?
А она всё своё «титья» повторяет и ещё пуще плачет. Поднял он её, нарёк Одиночеством. С тех пор вместе бродят. Нашли пустую избу в нашей деревне и поселилися. Про прежних хозяев ничего не знают, а к соседям не суются. Позовут подсобить - не откажут... Да... Чужая деревня стала...
Старик опять замолчал. Казалось, что задремал. Только борода чуть шевелилась от ласки вечернего ветерка. Андрей кашлянул и осторожно спросил:
- А дальше-то что было?
- Да, что дальше..., - вздохнул старик, - дальше ещё чужие до деревни добрались... Сообча опять строить начали, стали понемногу добра наживать. Я женился. Троих девок мне жинка родила. Все в неё были - красавицы! А там... Будь она не ладна! Опять война! Нелюди к нам припёрлися... Мужики, какие были, из деревни ушли. Один я остался. Меня ещё та война покалечила, дак, вместо вола в деревне оставили... Одиночество в доме одна осталась. Ещё перед войной милиция дозналась, что её Дед дворянин был, беглый ка-торжный, и расстреляли его. Там в лесу где-то закопали... Не дозволили на погост снести... Да...
Дед перекрестился и произнёс:
- Царствие ему небесное! Мы с Одиночеством тогда далеко ездили, храм нашли... Там свечку поставили за упокой души невинно убиенного, молили господа простить все грехи Деда... А война опять пол деревни пожгла. Осталось несколько изб, а в них бабы с малолетками, я с жинкой и детьми, да Одиночество...
Раз она в поле с бабами работала и нашла парня раненного. Притащила в дом к себе, откуда только силы взяла?! Долго отхаживала... Парень-то одной ногой в могиле стоял... А чтоб выходить его, она по деревням всякую работу выискивала. Жаднючая до работы стала, страсть! Песни петь начала. Кругом война, а она про любовь да милого поёт! Голосок хилый такой, жалостливый, но чистый. Бабы завидовать стали, вредничать, пакостить ей. А она, знай себе, поёт, но никого в избу к себе не пускает. Так вот, выходила она парня. Он уж, глядим, с ней во двор до ветру выходить стал. Она поможет ему разобраться, потом отвернётся и коршуном глядит, чтобы не обеспокоил кто его. А он дела сделает и опять в избу. Потом уж сам в лес приладился ходить за, связанным Одиночеством, хворостом. Людей сторонится, всё молчком... Зубами верёвочную петлю держит и, как санки, кучу хвороста по земле волочит. А подойдет к дому и кажный раз кличет:
- Динка! Дверь-то открой!
Дверь у них наружу открывалась, а парень совсем без рук был, и сам не справлялся. Дверь открывалась, а за порогом - никого. Стали бабы удивляться, кого это он Динкой кличет? Уж не нечистая ли сила ему дверь открывает? Колдовством баловать стали, чтобы нечистую силу из деревни изгнать.
Надоело мне всё это! Раз, подглядел я в сени их... Гляжу, а Одиночество за корытом стоит. Большое такое корыто, вот её, махонькую-то, со двора и не видно было. Уж и смеялся я над бабами, смеялся... Да, что с них возьмёшь?! Тёмный народ!.. А бабы со злобы-то и скажи парню:
- Что ж ты её Динкой кличешь? Её Одиночеством зовут!
Тут-то и случилось всё... Стал парень браниться с ней:
- Обманула ты меня, дескать, с именем! Показалась звонкая, Динка, как колокольчик, имя звенело, а наяву ты - скука смертная! Одиночество страшное! И добро твоё худое!
Недолго побранился парень и ушёл из деревни. Уж и выла она по нему, выла, что сука на покойника! Бабы к ней ходили, утихомирить хотели, успокоить, а она их выставила, за калитку выбежала и побежала за околицу в лес. Бежит, кричит:
- Ненавижу всех вас, злые вы люди! Проклинает вас Одиночество!
Плачет, кричит, проклинает, а глаза такие большие, жёлтые, будто тыщи солнц в них разбилися...
Как ушла она, начался мор в деревне. Поначалу детишек, как косой, скосило. Потом бабы помирать стали... Кто от болезни, кто от отравы, кто сам удавится или утопится... Еле успевал гробы сколачивать. Без покаяния, без молитвы, как собак, в землю людей закапывали! Бабы говорили, что Одиночество в лесу округ нас бродит и из-за неё мор такой. Моя семья ещё держалась... И решил я в лес пойти, найти её, на коленях прощения вымолить, чтоб только проклятье своё она с деревни сняла! Да...
- Ой, девочки! - шёпотом в ужасе пролепетала Наташа, - И вы встретили её тогда?!
Но дед не слышал, и всё бормотал про себя что-то... Казалось, он не во дворе сидит, а в лесу бродит... Наконец, взгляд его упал на ребят, и он как бы очнулся.
- Долго её искал, но нашёл. Как в глазищи Одиночества глянул, так аж дурно стало. Будто чарку жгучей тоски разом осушил! Бросился ей в ноги, плачу, молю: «Помилуй нас! Сними проклятье!». А она мне в ответ:
- Бог проклял!.. А тебя помиловал... Уходи!
Я бегом домой, к своим, а дома... Красавиц моих маленьких уже схоронили, а жинка при смерти лежит... Да... Так я один в деревне с божьей милостью остался. Никто рядом селиться не хочет, только Одиночество на меня из лесу свои глазищи таращит...
- В той избе, куда вы не разрешили войти, Одиночество жила? - догадалась Катя.
Но старик не ответил. Тяжело поднялся и медленно пошёл в избу, что-то опять бормоча в бороду...
Не сговариваясь, ребята на ночёвку в деревне не остались. Уже сгущались сумерки, а они, стоя на дороге далеко за околицей, всё спорили... К какому жанру отнести рассказ деда? К старинной сказке? Что это? Быль или небылица? Да, и фольклор ли это?
- Деду не меньше ста лет! Не будет он сказки сочинять, - доказывала Катя.- Его рассказ - это эпическое сказание о России, это притча, настоящий фольклор!
- Причем тут фольклор?! - возмущался Игорь. - Совесть у деда нечиста. Может, сам какую-то Динку замучил, вот и придумал триллер, чтобы одиночество своё оправдать!
- Братцы! Игорь Саныч уже готов доносик сочинить, чтобы шлёпнули деда, как того старика..., - зло издевался Вася.
- Ну и гад ты всё-таки! - угрожающе ответил Игорь и замахнулся на Васю.
- Спокойно, спокойно, ребята! - остановил руку Игоря Анд-рей. - Быль это, а не фантазия! Во все века российская история размалывала судьбы миллионов людей, а в ХХ веке особенно!
- Быль?! - не унимался Вася. - Значит, Одиночество и сейчас в лесу живёт?
- Живёт ли она сейчас, я не знаю, но исторически такой сюжет реален, только передан нам глубоко религиозным человеком, поэтому в нём столько мистики...
- Причём тут религия?! - перебила Андрея Наташа. - Дед рассказал нам осовремененную сказку о русской языческой богине Яге, а вы все уши развесили!
- О! Наташка... Теперь ты о богине говоришь?! - удивился Вася, играя монеткой. - А ну! Бегом на исторический...
- Подожди, Вася... Что это за богиня? - спросила Катя.
- Яга в мифах отвечала за инициацию юношей, пугала их, чтобы мужество воспитать, понарошку всё делала, потому что добрая была. Вспомните! Дед сам её называл Ягой и доброй...
- Добренькая! - ухмыльнулся Вася, играя монеткой. - От большой доброты всю деревню уморила!..
- Так это же потом было! Ты не понимаешь... Позже народ её в страшную бабу Ягу превратил...
- Ха-ха-ха... Правильно Наташка! Такой уж народец! Кого хочешь в бабу Ягу превратит!.. - хохотал Игорь.
Вдруг Вася закричал:
-«Орёл!» Иду... Я проверю, быль это или небылица! Вы идите в соседнюю деревню, это 7-8 километров, если по дороге идти, а я туда пойду через лес. Дед говорил, что через лес вдвое короче. До темноты есть время побродить, - схватил рюкзак и побежал к лесу.
- Вернись! Васька, вернись сейчас же! - кричали ребята, но Вася помахал всем рукой и исчез в лесу.
- Ну, Васька... Ну, шут гороховый! Экстримал хренов! - возмущался Игорь.
- И зачем он, на ночь глядя, в лес побежал?! - чуть не плача, сетовала Катя.
- А он надеется Одиночество в лесу найти и со всего человечества порчу снять! Герой, блин! - злился Игорь.
- Так... Быстро идём в соседнюю деревню, - скомандовал Андрей, - и прекратите думать о плохом... Мысль иногда бывает материальна...
Ребята молча шли по дороге, надеясь на скорую встречу с живым и невредимым Васей, и, хотя были неверующими, мысленно твердили:
- Бог в помощь, Вася! Бог в помощь!