Что изменилось за столетие?

На модерации Отложенный МЫСЛИ КЛЮЧЕВСКОГО ОБ ОБЩЕСТВЕ И ИСТОРИИ
РОССИЯ. (Из дневников. Декабрь 1905г)

В продолжение всего Х1Х в. с 1801г., со вступления на престол Александра 1, русское правительство вело чисто провокаторскую деятельность: оно давало обществу ровно столько свободы, сколько было нужно, чтобы вызвать в нём первые её проявления, и потом накрывало и карало неосторожных простаков. Сперанский со своими конституционными проектами стал таким невольным провокатором, чтобы вывести на свежую воду декабристов и потом в составе следственной комиссии иметь несчастье плакать при допросе своих попавшихся политических воспитанников.
При Николае I правительственная провокация изменила тактику... Николай своей предательской беккендорфщиной старался вогнать общественное недовольство в заговор. Удачный исход опыта такой стратагемы, испробованный над поляками, надолго парализовал русские конспиративные силы, разбил их на бессильные кружки... Были негодующие люди, как Герцен, Грановский, Белинский, но не было угрожающих, и царствование Николая 1 благополучно кончилось севастопольским поражением и Парижским миром.
Настоящим питомником русской конспирации было правительство Александра II. Все его реформы, непростительно запоздалые, были великодушно задуманы, спешно разработаны и недобросовестно исполнены, кроме реформы судебной и воинской... Александр II вступал на путь первого Александра. Одной рукой он дарил реформы, возбуждавшие в обществе самые отважные ожидания, а другой выдвигал и поддерживал слуг, которые их разрушали... Граф Толстой с Катковым создали целую систему школьно-полицейского классицизма с целью наделать из учащейся молодёжи манекенов казённо-мундирной мысли, нравственно и умственно оскоплённых слуг царя и отечества... и преподало подрастающему поколению прекрасные уроки противоправительственной конспирации на возделанной правительством почве общественного озлобления. Покушения участились и завершились делом 1 марта.
Александр III не желал зла империи, но не понимал её положения, да и вообще не любил сложных умственных комбинаций.
Лакеи самодержавного двора заметили это и успели убедить благодушного барина, что всё зло происходит от преждевременного либерализма реформ родителя, что Россия ещё не дозрела до свободы и её рано пускать в воду, потому что она ещё не выучилась плавать... И было решено раздавить подпольную крамолу, заменив сельских мировых судей, земскими начальниками, а выборных профессоров назначаемыми из передней министерства просвещения. Общественное недовольство поддерживалось неполнотой реформ или притворным их исполнением. Правительство издевалось над обществом, говорило ему: вы требовали реформ – у вас отнимут и старые; вы негодовали на искажение реформ – вот вам добросовестное исполнение высочайше искажённых реформ.
Прежде власть подстерегала общество, чтобы заставить его обнаружиться, теперь она дразнила общество, чтобы заставить его потерять терпение.

При Николае II все от нечего делать или от неумения сделать что-нибудь принялись играть, одни в конституцию, другие в революцию, превращая в куклы идеи, идеалы, интересы, принципы... Одна власть поняла себя очень логично: она всегда отрицала свободу, никогда не умела выразуметь, что она и есть опора свободы, и потому, даровав своим подданным свободу, (манифест 17 октября) умозаключила, что этим упразднила себя, т.е. сложила с себя всякую ответственность за что-либо. Она привыкла видеть в своих подданных холопов, невольников и их приучила смотреть на неё как на плантатора, а когда узнала от приказчиков, что её белые негры взбунтовались и у неё нет силы их перевешать, она самоотверженно заперлась в своей усадьбе, сказав себе: а посмотрим, что из всей этой кутерьмы выйдет.
Учредительное собрание, которого требуют железнодорожники, телеграфисты и курсистки, все забастовщики и забастовщицы, есть комбинация русского ума – обезьяны: так бывало за границей, так должно быть и у нас...