Страсти по революции

На модерации Отложенный Страсти по революции


1. День Октябрьской Революции 1917 года - 7 ноября - из некогда всенародного праздника в СССР превратился в одну из самых спорных праздничных дат в календаре постсоветской России.

Новые власти всячески стремятся избавиться от него: то называют его неким «Днем согласия и примирения», так что в информационных сообщениях телевидения и радио в этот день иногда даже не звучат упоминания об Октябрьской Революции, то вообще хотят его заменить «Днем единства нации», приуроченным к победе ополченцев Минина и Пожарского над польскими захватчиками в 17 веке.

Лево-патриотическая пресса уже справедливо писала, что на самом деле инициаторы отмены празднования 7 ноября как минимум лукавят: их не интересует победа русских над поляками в конце Смутного времени, хотя бы потому, что они даже не удосужились проконсультироваться с историками относительно точной ее даты, и они вопреки собственным уверениям, равнодушны к «единству нации», ведь очевидно, что такой ход властей лишь еще больше расколет общество, в котором около трети, согласно соцопросам, сочувствуют Компартии. И это не говоря уже о том, что вообще 4 ноября - церковный православный праздник иконы Казанской Божьей Матери и попытка сделать его общенациональным в стране, где около 20 миллионов мусульман и еще больше атеистов, грозит привести к трудно предсказуемым последствиям.

Но дело не только в этом. В инициативе наших антисоветчиков проглядывается и еще одна мысль, на которую мало кто обращает внимание. Она подразумевает, что праздник 7 ноября есть праздник только лишь коммунистов и что все остальные: либералы, демократы, консерваторы, православные, мусульмане - как минимум должны быть равнодушны к Революции, а как максимум должны активно ее отрицать как богоборческий тоталитарный кошмар. Но так ли это?

Давайте попытаемся вдуматься: в чем смысл праздника 7 ноября? Есть ли соответствия нашему празднику Великого Октября в других странах и как там относятся к подобным историческим датам?

2. Очевидно, что речь идет о праздниках, которые символизируют собой начало качественно нового этапа развития мира, природы, общества и отражают тем самым универсальный закон: лишь через разрушение старого возникает новое, вбирающее в себя и все «разумное», что было в старом. Таковы древнейшие празднества плодородия - русская Масленица, тюркский Навруз, знаменующие приход весны, пробуждение природы после зимней спячки, раскрытие ее творческих, плодородных стихий. Таковы в христианской религиозной традиции Рождество - праздник прихода в мир Христа - и Пасха - Воскресение Христа, означающие начало новой духовной эры. Наконец, в истории государств и цивилизаций - это даты, отсчитывающие начала актуального этапа их бытия.

Например, современная Французская Республика каждое 14 июля празднует годовщину Великой Французской Революции 1789 года. Обратим внимание на то, что общенациональный праздник Франции - это не день основания Франкского королевства, не день победы средневековой Франции над каким-либо из ее врагов, отнюдь, это именно День Революции «третьего сословия», свергнувшей власть дворян и духовенства.

Естественно, Французская Революция, также как и все другие общественные потрясения подобного рода, представляла собой не увеселительное зрелище с картонной гильотиной, с шутом вместо палача и клюквенным соком вместо крови. Отнюдь! Революционная Франция знала свое цареубийство - публичную казнь Людовика 16 и его супруги Марии Антуанетты и раннюю смерть практически в заключении малолетнего дофина, свои гонения на церковь и даже прямое запрещение ее и замену государственным «культом Разума», свой террор, заливший страну потоками крови и настолько не разбиравший правых и виноватых, что вскоре его жертвами стали сами революционеры.

Современный французский либеральный или тем более консервативный политик, будучи законопослушным буржуа и добрым католиком, может не одобрять террористические методы якобинцев и осуждать их гонения на церковь, но ему в голову не придет на основе этого вычеркивать 14 июля из списка национальных праздников и заявлять, что Революция была одним сплошным кошмаром и катастрофой. Напротив, 14 июля он встанет под трехцветный флаг, под которым гильотинировали аристократов и вспарывали животы их беременным женам - это называлось «превентивной борьбой с будущими врагами Республики» - и будет подпевать оркестру, играющему «Марсельезу», гимн революционеров-санкюлотов, под который в свои времена расстреливали католических священников. И он это будет делать не потому, что он не обладает исторической памятью или здравым смыслом, а, напротив, в силу наличия у него этих самых здравого смысла и исторической памяти.

Ведь Великая Революция положила начало современной Франции, той самой Франции, где потомки дворян и крестьян и ремесленников-санкюлотов обладают равными правами, где людей не секут на конюшне и не забивают насмерть за то, что они не сняли вовремя шляпу перед высокородным сеньором, где можно исповедовать любую религию или не исповедовать никакой без риска оказаться в застенке, а то и на костре инквизиции «Матушки-Католической Церкви», где новые механизмы и просвещение народа не объявляются бесовскими выдумками и церковные органы не накладывают запреты на научные исследования, где, наконец, для того чтобы получить полноценное образование, не надо иметь среди предков дружинников Карла Великого.

И, кроме того, под трехцветным знаменем Революции не только казнили аристократов, но и с блеском побеждали в боях в Италии, в Египте, под Аустерлицем, приумножая славу Франции и присовокупляя к победам Королевства не менее, а иногда и более славные победы Республики. И «Марсельеза» звучала не только при расстрелах священников во времена террора, но и тогда, когда Франция, обновившаяся и омолодившаяся в огне Революции, стала одной из ведущих европейских, да и мировых держав.

Разумеется, современный французский либерал и уж тем более консерватор не видит дореволюционную историю Франции в одних лишь черных красках, он ценит красоту фресок и витражей средневековых соборов, великолепие Лувра и Версаля. Революционные страсти давно схлынули и он не будет морализировать по тому поводу, что пока аристократия сорила деньгами во дворцах, в хижинах от голода умирали бедняки, хотя это - подлинная правда. Он даже искренне вздохнет о жертвах и жестокостях Революции и, может, поиронизирует над наивностью якобинцев, веривших, что после Революции наступит Царство Свободы и Разума, в котором все социально-политические и экономические проблемы сами собой решатся. Но не более, потому что он понимает, что таковы законы истории. Нигде и никогда общество не переходило от средневекового типа организации к современному без политических жестокостей и идеологических утопий. И моральные принципы он не станет подменять глупым, хоть и эффектным морализаторством. Он понимает, что абсурдно и антиисторично вычеркивать Революцию, забывать ее победы, выпячивать ее грехи и вздыхать по «Франции, которую потеряли». Он любит Родину такой, какой она досталось ему от отцов и дедов, и ради невыполнимого желания второй раз войти в Гераклитову реку Истории не станет разрушать реальное настоящее, на потеху и к вящей выгоде врагов Родины.

3. 7 ноября в России, как и 14 июля во Франции - это праздник отсчета качественно нового, современного этапа истории страны. Действительно, с Революции Октября 17-го перестала существовать старая Россия - с царями Освободителями и царями Палкиными, с дворянами, проматывающими крестьянским потом заработанное в Ниццах и Баден-баденах, и с гениями дворянской литературы, с университетами, закрытыми для простолюдинов и инородцев, и с учеными мировой величины, с унизительным именованием нерусских подданных инородцами в своей собственной стране и ущемлением их в правах и с участием башкирских дивизий во взятии Парижа, с законом о кухаркиных детях и с благотворительностью Императриц, с благочестием русских духовных особ и с запретом Священным Синодом строить в Москве метро в начале ХХ века, так как, по мнению тогдашних членов Синода, «под землей может быть только ад». Хорошо это или плохо - это вопрос вкуса. Автору этих строк, например, очень импонирует консервативный и традиционный дух старой Империи и сильно претит ее западопоклонничество, внутренняя социальная расколотость и забвение московского, евразийского пафоса. Однако, что бы мы ни говорили, Империя эта ушла в небытие. И не благодаря воле большевиков, которые, кстати, были одной из самых малочисленных партий до Революции и в Февральском перевороте, покончившем с монархией, фактически участия и не принимали. И даже не благодаря усилиям антимонархистов-либералов, английской и французской разведок и пресловутых «зловредных масонов». Просто государство старого типа сгнило до основания, полностью утеряло свою легитимность в глазах народа, перестало отвечать вызовам нового времени, что показали неудачи и русско-японской и русско-германской войн и массовое предательство монархии всеми слоями населения - от генералитета до солдат. Иначе не объяснить, почему трехсотлетняя монархия Романовых, по выражению философа Василия Розанова, «слиняла за три дня». Старая Россия была обречена, и она рухнула при полнейшем равнодушии ее подданных.

И после революционных катаклизмов пришла новая Россия, Россия модернистская, современная. Нужно осознать, что суть Революции не только в том, что она была социалистической, а в том, что для нас, представителей российской цивилизации, с Октября 17-го началась современность, новый этап развития нашей цивилизации, в котором мы до сих пор живем и будет жить еще немало столетий. Не с реформ Петра Великого начался отсчет современности в России, как представляется многим: реформы Петра затронули лишь верхний, тонкий слой населения России, большая же часть - крестьянство - жила обломками старины (хотя преемственность Петра и большевиков приметил еще поэтический гений Волошина, вспомним знаменитые слова Волошина из его поэмы «Россия», что «Петр был большевик на троне», а его «дворянство было первым РКП», и сходство тут не только в целях - сделать Россию передовой державой, не уступающей Западу, но и в жесточайших методах, которыми эти цели достигались). Именно с Октября 1917 открылась у нас эпоха широкого машинного производства и крупной индустрии, общедоступных школ и университетов, всеобщего господства научного, а не религиозного мировоззрения, уравнивания в гражданских правах представителей всех народов и всех сословий и т.д. и т.п. Конечно, наша, социалистическая модернизация была иной, нежели западная, и, с моей точки зрения, ее достоинство как раз и было в том, что она осталась комплементарной нашим, российским, евразийским традиционным ценностям, не переняла чужеродные для нас ценности индивидуализма, конкуренции, рыночного тоталитаризма. В этом она была не только модернистской, но и консервативной Революцией, и в этом, кстати, ее позитивное отличие и от петровской, подчеркнуто прозападной и русофобской предмодернизации. Но все же это была пусть специфичная, но модернизация, столь необходимая в условиях, когда Запад, готовый нас поглотить, как и все остальные неевропейские цивилизации - от Австралии до Южной Америки и от Африки до Азии, давно уже модернизировался. И идеология здесь все же не первична. Оставаясь сторонником лево-патриотической идеи, я тем не менее заявляю, что утверждать: начатый Октябрьской Революцией период российской истории закончился с 1991 годом, когда идеология коммунизма перестала быть господствующей и официальной, столь же абсурдно, сколь и заявлять: с крахом якобинской идеологии Франция перестала быть пореволюционной и вернулась к Старому Порядку. Возвращение в Россию царей невозможно, современность продолжается, и все попытки разрушить формы советского жизнеустройства приводят к разрушению современности, к архаизации, к опусканию общества в доиндустриальное состояние.

Всякому, кто обладает наблюдательностью и вдумчивостью, уже сейчас ясно, что кампания по либеральным реформам закономерно закончится исчезновением электроосвещения и теплоснабжения в российских городах и селах, остановкой и растаскиванием промышленных предприятий или превращением их в крытые рынки, где будут продаваться иностранные товары, возвращением абсолютного большинства страны в натуральное хозяйство, когда люди живут за счет огорода, кормясь картошкой и овощами, наконец, разрушением армии и системы внутренней безопасности. Отсюда, кстати, и вытекает наша уверенность, что последнее, к чему приведут реформы российских либералов - это широчайшее народное возмущение - новую Революция.

Итак, как уже говорилось, Октябрьская Революция породила не только реальный социализм, но и модернизацию, культурную революцию, индустриализацию, она была не только социалистической, но и модернистской, демократической. Поэтому она не может хотя бы частично не приветствоваться настоящим демократом.

Не может не импонировать демократу по убеждениям то, что большевики отменили сословные перегородки в России и предоставили выходцам из третьего сословия - детям крестьян и рабочих - те же права, что и всем остальным. Демократу по убеждениям не может не нравиться, что Революция разрешила высшее образование для женщин, чего они были лишены в Российской Империи, открыла им путь в самые разные профессии. Демократ по убеждениям не может не приветствовать то, что, наконец, большевистская Революция отменила официально существовавшее в Империи неравноправие между православными русскими и неправославными инородцами, уничтожила позорную черту оседлости, за которой находилось еврейское население Империи, предоставила всем равные права. Разумеется, демократ не может принять все результаты Революции, он отрицательно отнесется к запрету частной собственности и к тотально плановой экономики, к идеологической цензуре и к однопартийной системе, но это все же не промешает ему признать Октябрьскую Революцию великой и демократической, подобно западным революциям открывшей путь от сословного к гражданскому обществу.

Любой настоящий патриот также не может не признать, что Октябрьская Революция была не только социалистической и модернистской, но и национальной. Вопреки самой интернационалистской и антигосударственной идеологии большевиков, Революция, разрушив старую Империю, создала еще более мощную сверхдержаву, пошедшую своим собственным путем развития и, таким образом, освободившуюся от рабства у западного капитала и от экспансии западной культуры и западной религии.

Любой настоящий патриот, памятуя о том, что в годы гражданской войны Антанта откровенно претендовала на российские земли, а президент США Вильсон готовил тысячи протестантских миссионеров для постбольшевистской России, осознает, что победа большевиков была единственным спасением для России как для самостоятельного государства, для русского национального дела и даже для Русского Православия. Монархия была тогда абсолютно непопулярна, и большевикам противостояли западники самых разных мастей - от либералов до умеренных социал-демократов, ориентированные на Антанту. Победи они - и уже в 1921 году «русское пространство» распалось бы на множество карликовых «самостийных» государств, находящихся в поле влияния Запада, российская промышленность рухнула бы и Россия превратилась бы в дешевый рынок сбыта, улицы российских городов наполнились бы западными миссионерами - баптистами и католиками, отечественная культура погибла бы под лавой западного масс-культа, ученые выехали бы за рубеж.

Конечно, патриот и консерватор не может не осуждать гонения на церковь, идеологическую цензуры в культуре, русофобские тенденции первых лет Революции, но он и не может не приветствовать силу советского государства, оградившего всех - в том числе и русскую культуру и русскую церковь - от экспансии Запада, он не может не восхищаться фигурой Сталина, подавившего троцкистскую авантюру вовлечения СССР в авантюру экспорта революций, прекратившего гонения на религию, вернувшего церкви Патриаршество, упраздненное еще Петром. Наконец, религиозный консерватор не может отмахнуться от самой Революции, зачеркнуть ее, сделать вид, что ее не было. Ведь согласно его мировоззрению все, что происходит в истории, исполнено высшего смысла. Настоящий религиозный консерватор, вероятно, вспомнит слова великого философа контрреволюции Жозефа де Местра о том, что Революция всегда наказание высших классов и земной церкви за забвение своего предназначения по отношению к народу, за бездумную роскошь, жестокости и политические интриги. Революционеры - лишь орудия Божьего гнева, и поскольку Бог всякое зло превращает в конечном итоге в добро, то и революционеры тоже превращаются в государственников, защитников Родины и пускай своеобразно понятой национальной идеи.

Поэтому надо не вычеркивать Революцию из памяти народной и церковной, а помнить ее как справедливое возмездие Божье и восхищаться тем, что и Бич Божий может по Высшей воле зацвести цветами Славы Отчизны.

Так должен рассуждать и настоящий демократ, и настоящий патриот. И, действительно, английский историк-либерал Альфред Тойнби в работе «Мир и Запад» с восхищением пишет о модернизации большевиков, сделавшей Россию одной из современных, передовых стран. А такой российский патриот и консерватор, как политический философ Н.В. Устрялов, не разделяя ничуть идеологии коммунизма, приветствовал Революцию как очистительный огонь, исцеливший Россию от болезней старого режима, приведший к власти новых людей - энергичных и талантливых самородков из народа, позволивший России, пусть и под новым именем - СССР, стать еще мощнее и крепче.

И, наконец, митрополит Русской Православной Церкви Вениамин (Федченков) (1880-1861), первоначально выступивший против Революции на стороне Врангеля, в конце жизни писал: «После недоразумений не случайно сотрудничество Церкви с Советским Союзом, а искренне. Предыдущий строй рухнул, потому что он внутренне изжился в своем правящем классе: И это было прямым счастьем для России, иначе гниение продолжалось бы и дальше, и глубже, ко вреду народа. На место отживших классов пришел сам народ в своей неиспользованной еще, нерастраченной силе: Лишь Советская власть смогла навести порядок в стране и провести ее дальше».

Итак, оказывается, как бы парадоксально это ни звучало, можно быть православным консерватором или демократом-либералом и признавать значимость Октябрьской Революции, хотя при этом и не разделять взгляды тех, кто ее возглавил, то есть большевиков Выходит, действительно, день 7 ноября есть всенародный праздник россиян и всех народов постсоветского пространства, независимо от политических убеждений тех или иных людей.

4. Почему же сегодня мы не слышим таких разумных, взвешенных оценок Октябрьской Революции со стороны некоммунистов? Почему наши либералы проклинают Революцию, отменившую сословные ограничения и дискриминацию по национальному признаку, и вздыхают о душках-дворянах и России, которую мы потеряли, тем самым попирая саму доктрину демократии и здравый смысл? Почему наши патриоты из разряда монархистов истошно кричат о злых инородцах-большевиках и прекрасных, белых героях, в то время как большевики объединили Россию, начавшую распадаться после Февральского переворота, а Белые Армии, как сказал о них Черчилль, хотели они того или нет, воевали не за русские, а за английские интересы? Почему, наконец, православные фундаменталисты забывают о великих словах митрополита Вениамина, патриарха Алексия 1-го и видят в большевиках лишь исчадия зла и предлагают поскорее забыть и избыть «кошмар большевизма»?

Что касается наших власть имущих либералов, то тут все ясно. Невзирая на то, как они себя называют - либеральными консерваторами, центристами или радикальными либералами и демократами, они были и остаются лишь чиновниками, у которых нет убеждений, а есть интересы. Действительно, наши реформаторы, начиная от Яковлева и Гайдара и кончая Путиным - это ведь не революционеры и диссиденты, рисковавшие своими жизнями за идею, как в той же Франции, это перевертыши и лицемеры из партаппарата.

Когда господин Путин вежливо грустит о репрессиях и ГУЛАГе, хотя он сам служил в тайной политической полиции СССР, напрямую причастной этому самому ГУЛАГу, или господин Гайдар рассуждает о политической цензуре в журналах СССР, хотя он сам эту самую цензуру и осуществлял, когда работал в журнале «Коммунист», то становится стыдно и противно, как от прикосновения к какому-нибудь слизняку.

И сегодня их интересы по сущности своей противоречат интересам тех, для кого Октябрьская Революция - праздник. Они ведь представители компрадорской элиты, которые находятся в прямой зависимости от иностранных государств - от стран Европы и США - и которые живут тем, что помогают Западу выкачивать наши национальные богатства. В этом они родные братья подобных же компрадорских режимов в Латинской Америке и в Африке. Иначе говоря, Ельцин и Путин - это наши доморощенные Батисты, Самосы и Пиночеты. Естественно, им ненавистна Революция, потому что она была социалистической, то есть реализовывала принцип социальной справедливости, пресекала слишком уж откровенный отрыв в уровне благосостояния власти от народа и мешала таким, как они, цинично обогащаться. Естественно, им ненавистна Революция, потому что она была антизападной и, значит, была направлена против их нынешних хозяев - европейского и американского капитала, живущего за счет эксплуатации всей планеты. Естественно, им ненавистна Революция, потому что она была модернистской, наращивала у России собственные индустриальные «мускулы», делая ее еще более независимой от Запада и вызывая тем самым еще лютейшую его ненависть.

С ними все понятно. А что же другие - простые российские люди - православные, мусульмане, атеисты, русские, татары, евреи, те, кому Великая Революция дала свободу, равные права, вытащила из подвальных нор и деревенских хибар, а то и из юрты или из-за черты оседлости, открыла двери университетов, а они теперь клянут ее на чем свет стоит? А ими владеет страсть. Они не могут простить Революции ее эксцессы, ее темные стороны, которые могли затронуть и их лично, и их семьи: «Большое видится на расстоянье» - сказал великий русский поэт Есенин. Чтоб увидеть Революцию во всей ее величественности, многогранности, диалектичности нужно время. Французы тоже проклинали якобинцев и Наполеона, запрещали празднование 14 июля и «Марсельезу», называли Наполеона, этого баловня Революции и ее душителя, «Французского Сталина» корсиканским чудовищем, кровавым тираном.

И что же? Прошло время, умерли поколения, которых непосредственно задел огонь революционного пожара, все стало Историей. И Революцию признали в ее величии и либералы, и консерваторы, и католики и протестанты. К гробнице Наполеона в Доме Инвалидов приходит офицеры с благоговейными лицами, над муниципалитетами развевается революционный трехцветный флаг.

Пройдет время - и то же самое будет и с Великой Российской Революцией 1917 года. Когда Ленин и Сталин станут Историей, с ними смирятся все, независимо от политических идеалов, они превратятся в двоих из длинной череды национальных героев наряду с Вещим Олегом, Владимиром Крестителем, Александром Невским, Петром Великим. И так же, как сейчас никто не вспоминает, что славные языческие князья Руси были гонителями христианства и что Петр при строительстве одного Петербурга сгубил триста тысяч человек, а вспоминают лишь княжеский щит на вратах Царьграда и мощь петровского флота, также мало кому придет в голову при упоминании большевиков говорить об антирелигиозной кампании 20-х - 30-х и терроре 37-го года, а будут говорить о индустриальной эстетике Днепрогэса и Магнитки, и о Великой Победе 1945-го.

Но для того, чтобы это все произошло, нужно, чтобы сохранилась сама Россия как самостоятельное, сильное, самобытное государство. Нужно вышвырнуть из страны нынешний компрадорский правящий слой, холуев Запада, как французы в свое время вышвырнули роялистов, вернувшихся на штыках иностранных интервентов, дабы охаивать Великую Революцию и вытаптывать ее достижения. Нужна новая национально-освободительная, антизападная Революция.