У Сталина был свой вариант "окончательного решения еврейского вопроса"

От дяди они узнали, что самым остроумным политическим деятелем, любителем анекдотов, был Карл Радек, арестованный и убитый в тюрьме перед войной. Про него дядя Сеня рассказал такой анекдот.

Вызывает Виссарионыч Карла, и между ними происходит диалог.

— Карл, говорят, ты рассказываешь анекдоты?

— Ну, бывает.

— Да, но говорят, ты и про меня анекдоты рассказываешь?

— Тоже бывает.

— Как ты смеешь, Карл! Ведь я генеральный секретарь партии!

— А! Это и есть самый большой анекдот.

Детям было жалко Карла, который им казался похожим на дядю Сеню.

Широко развернутую кампанию против космополитов и глухо доносившуюся жестокую борьбу с антифашистским еврейским комитетом (АЕК) дядя справедливо связывал с образованием государства Израиль.

«Теперь для подозрительного Виссарионыча все евреи – потенциальные шпионы, — говорил дядя отцу. – Конечно, он признал Израиль одним из первых и даже вовремя снабдил его трофейным оружием, но потом испытал сильнейшее разочарование оттого, что Израиль отказался от советских военных «добровольцев» и не стал социалистической страной. Не зря слово «сионист» стало ругательным. Думаю, это еще цветочки, будут и ягодки от Виссарионыча».

Героическое сопротивление в суде руководителей АЕК, отличившихся в годы войны активным сбором денег для Красной Армии, привело к тому, что процесс сделали закрытым. Однако почти все они были расстреляны к середине 1952 г.

«Зловещая увертюра к задуманному спектаклю» — прокомментировал дядя Сеня. Он хорошо изучил этого режиссера, всегда работавшего однообразно и последовательно. «Виссарионыч перепробовал на вкус полтора десятка наций, насильно переселив их. Кажется, сейчас доходит очередь до евреев, а их, между прочим, несколько миллионов».

Самое страшное началось в середине января 1953 г., когда все газеты и радио сообщили об аресте врачей-убийц. В то время старший брат учился в военно-морском училище, Леонид с младшим братом были старшеклассниками. Он помнил, с каким неприятным удивлением читал в газете черный список академиков и профессоров, обвиненных в отравлении членов правительства и шпионаже. В списке было два Когана, еще четыре еврейские фамилии и три русские.

Вскоре он прочел сообщение, что СССР разорвал дипломатические отношения с Израилем после того, как экстремисты устроили взрыв у советского посольства в Тель-Авиве в знак протеста против ареста врачей. Словесная вакханалия с обвинениями и руганью врачей захватила газеты надолго. Стали увольнять специалистов-евреев и прежде всего врачей.

Когда уволили дядю Сеню, он принял это как личный привет от Виссарионыча, не пытался найти работу по специальности, а поступил на завод токарем, вспомнив профессию своей молодости. У него были золотые руки.

Встретившись с отцом, он заметил: «До войны, во время громких процессов у Виссарионыча была фраза, что сын за отца не отвечает. После поголовной депортации малых народов (почему-то дядя Сеня все знал, хотя в печати об этом не сообщали) она явно устарела. Тем более теперь. Такой антисемитской истерии никогда не было. Как будто наш вождь после победы над Гитлером заразился его идеологией».

Однако отца не трогали. Жизнь в училище и школе тоже шла своим чередом. Сложнее приходилось матери-домохозяйке. Она сталкивалась с мелкими неприятными эксцессами в магазинах и на рынке. Отец рассказал, как в полупустом трамвае подвыпивший мужик подошел к еврею и вызывающе бросил: «Подвинься, Коган!» Тот не растерялся и, подвигаясь,  громко ответил: «Садись, Виноградов!» Оба не знали про спецслухи КГБ, будто Виноградов из черного списка тоже еврейского происхождения.

Своеобразная история произошла с главным дирижером Мариинского театра Борисом Хайкиным. Еще в период борьбы с космополитами его попросили изменить свою фамилию на русскую, но он отказался. По анекдоту дирижер соглашался изменить только вторую букву фамилии, чтобы она стала совсем русской.

Теперь же его уволили из театра без всяких объяснений. Городские чиновники по культуре, напуганные ленинградским делом, стремились быть святее папы римского. Через две-три недели Б.Хайкин уже дирижировал в Большом театре. Оказалось, его давно звали туда.

Об истинном положении дел никто ничего не знал. Даже проницательный дядя Сеня не мог представить себе, какая масштабная катастрофа для евреев готовилась наверху. Только через полвека, после развала СССР и появления интернета, Леонид Ефимович познакомился с материалами, касавшимися той поры. Одним из самых убедительных исследователей вопроса депортации ему показался Федор Лясс, который провел систематический анализ сталинских процессов.

Уже 3 февраля 1953 г. в редакцию газеты «Правда» было спущено из ЦК так называемое покаянное письмо. Его должны были подписать знаменитые евреи. Их в ультимативной форме срочно вызывали в редакцию.

В письме осуждали американо-израильскую военщину, клеймили врачей-убийц и требовали для них суровой кары. Просили защитить еврейский народ от справедливого гнева русского народа и выслать евреев в отдаленные районы страны, где они ударным трудом могли бы искупить свою вину.

Была сформирована комиссия по депортации евреев во главе с М.Сусловым. По ее распоряжению все паспортные столы в стране составляли списки евреев (1 очередь депортации) и полукровок (2 очередь). Заместителю главы правительства Н.Булганину Сталин лично дал указание подготовить вблизи крупных городов 800 железнодорожных составов. В Казахстане, Сибири, на Дальнем востоке строились новые бараки толщиной в одну доску и землянки.

В начале марта планировался суд над бедными врачами, затем показательные казни на площадях крупных городов и серия погромов.

Планировалась публикация покаянного письма еврейской элиты и выпуск миллионным тиражом специальной брошюры, открывавшейся

статьей некоего Чеснокова «Почему надо выселить евреев из промышленных районов». Готовилась иезуитская статья «Русский народ спасает еврейский народ» в газете «Правда».

И, наконец, сама депортация. В пути предполагались аварии с многочисленными жертвами, погромы на промежуточных станциях, искусственные проблемы с питанием и водой.

Вот она, месть злопамятного Виссарионыча Израилю за то, что Бен-Гурион сделал ставку на США, а не на СССР. Такого беспредела не наблюдалось даже в нацистской Германии. А роль газовых камер могли сыграть сибирские морозы.

Таким образом, речь шла не просто о депортации, но об уничтожении значительной части еврейского населения страны, соизмеримой с числом жертв Холокоста от Гитлера.

Вся тайная подготовка к депортации должна была закончиться в феврале. Она до поры до времени не задевала большинство семей, но их семью не обошла стороной.

Воскресным утром в конце февраля в их квартиру позвонили. Мать впустила в прихожую капитана милиции, начальника местного отделения. Говорили, раньше он работал в органах. Высокий моложавый капитан был явно навеселе и держался нагло.

«Где хозяин?» — сразу спросил он. Надев китель, отец вышел из комнаты. «Скоро вас всех выселят, — заявил капитан. – Я хочу посмотреть квартиру». «У вас есть документ на осмотр?» — тихо поинтересовался отец.

«Документ будет, — произнес тот и, чтобы окончательно смутить отца, добавил: «Я знаю, что ваш брат – враг народа и сидит в тюрьме». Реакция оказалась обратной. Отец был на полголовы ниже капитана, но обладал крепким телосложением. Занимался борьбой на флоте. Дети знали, каким мог он быть вспыльчивым.

Внезапно с молчаливым бешенством он схватил милиционера железной рукой за шиворот и почти вынес растерявшегося верзилу на лестницу. Шумно захлопнулась входная дверь.

«Фимочка, Фимочка! Что ты делаешь?» — испуганно причитала мать.

«Это провокатор! Без ордера я могу выдворить из своей квартиры кого угодно», — уверил ее отец, еще не остывший от схватки. После инцидента на душе у всех стало тревожно.

Прошла всего неделя, и внимание людей переключилось на радио, сообщавшее о болезни и смерти Сталина. Всеобщий траур накрыл страну. В момент похорон вождя по всей стране объявили минуту молчания. Завыли уличные сирены, затрубили заводские гудки.

С дядей Сеней случилась такая история. Надо ли говорить, что вместо скорби он испытывал глубокую радость. В минуту молчания он покинул цех вместе со всеми, но не выключил станок.

Постояв секунд 15, он вернулся к работе. Когда его застали у станка, разразился скандал. На него набросились с площадной руганью и чуть не побили. Устроили открытое партсобрание, хотя он был беспартийным, и вкатили ему строгий выговор за неуважение к памяти вождя.

Через три года, после развенчания культа личности, многие рабочие удивлялись его прозорливости и извинялись за прошлый эксцесс. Выговор из его трудовой книжки бесследно исчез. Исчез вскоре и стеклянный гроб Виссарионыча из Мавзолея, а государственный антисемитизм остался. Идеологией партии заведовал непотопляемый М.Суслов.

В ту пору Леонид Ефимович уже учился в кораблестроительном институте. Играл в футбол и в шахматы за сборную института, посещал литературный кружок, пел в хоре. Впереди были удачи и разочарования, была жизнь.

По натуре он был оптимистом-философом. Через тридцать лет они с сыном, студентом политехнического института, переведут одно рубаи Омара Хайяма, не согласившись с иными переводами.

Веселись! Для страданий всегда будет пища.

Не однажды светила друг друга отыщут.

А умрешь – кирпичей поналепят из праха

И кому-нибудь вмажут их в стену жилища.

* * *

На площадке у тренажеров был только один мужчина с большой собакой, резво бегавшей вокруг и дружелюбно обнюхавшей Леонида Ефимовича. Фанатом тренажеров назвать его было нельзя, он просто разминал мышцы, боролся с гиподинамией. Его любимый тренажер, имитирующий греблю, был свободен.

Греблей он тоже успел позаниматься в институте. Во время тренировок компания однокурсников на академической четверке проплыла по невским рукавам, протокам и каналам, увидела снизу многочисленные городские мосты, открыла для себя новую архитектуру.

Однажды в безветренную солнечную погоду их четверка вылетела в Финский залив и отдалилась на километр от Крестовского острова, где стоял большой стадион. Наперерез лодке двигался портовый рабочий катер. Одиночная крутая волна от винта катера не показалась им опасной, хотя борта у четверки очень низкие. По морским законам они поставили лодку носом к волне. Волна неторопливо подкатилась к носу и вдруг воровато юркнула в лодку, наполовину заполнив ее водой. Испугаться они не успели, а если бы волна была чуть выше?..

Сухими оставались только подвижные сидения, и двигаться было не возможно. Вода каталась по лодке. Каждый гребец пожертвовал левой кедой (кроссовок тогда еще не было), чтобы вычерпывать воду. Потом медленным ходом они добрались до берега и, перевернув лодку, вылили оставшуюся воду с радостным чувством миновавшей опасности.

Давно миновавшая смертельная опасность от Виссарионыча вызывала у него совсем другое чувство. Это было большое удивление, точнее изумление от задуманного злодейства. Та эпоха никак не отпускала его.

Через месяц после смерти Сталина полностью реабилитировали медицинских светил и выпустили их из тюрьмы. «Дело врачей», наконец, закончилось, как и вся подоплека, ради которой оно затевалось.

Виссарионыч не ожидал такого ожесточенного сопротивления от арестованных. Строптивость проявили и подписанты покаянного письма. Список подписантов открывала фамилия Л.Кагановича, но после его разговора со Сталиным вопрос о подписи закрылся. Если писатели В.Гроссман, П.Антокольский, скрипач Д.Ойстрах, академик Л.Ландау и многие другие подписали письмо, то академик Н.Иерусалимский, певец М.Рейзен, писатель В.Каверин, композитор И.Дунаевский нашли мужество уклониться от подписи. Наотрез отказался от подписи легендарный военноначальник, генерал-полковник Я.Крейзер.

Фигурировала в списке и фамилия чемпиона мира по шахматам М.Ботвинника. Однако накануне ему позвонил председатель шахматной федерации СССР В.Батуринский, по совместительству полковник КГБ, предупредив чемпиона, чтобы 3 февраля он не поднимал телефонную трубку.

Особняком стоит имя писателя и публициста И.Эренбурга, бывшего тогда членом Всемирного совета мира. Известно, что в довоенной Франции он был политическим рупором Сталина и его ценным консультантом. Известно также, что во время войны его эмоциональные антифашистские статьи в центральной прессе были очень популярны и зачитывались до дыр. Он был включен в список личных врагов фюрера. До сих пор Эренбург без вопросов подписывал подобные письма.

Так чем же отличилась эта неоднозначная фигура? Может быть, он отказался подписать письмо? Нет, не отказался. Значит, он подписал его? Тоже нет. Хитрый опытный лис наверняка понимал роль этого документа. Он заявил, что в принципе согласен с письмом, но у него есть сомнения, которые он хочет разрешить со Сталиным. В тот же день он отправил рискованное письмо Виссарионычу.

Во-первых, он прозрачно намекнул, что понятие «еврейский народ» в контексте письма противоречит ранним статьям Сталина по национальному вопросу.

(Серьезный удар по самолюбию тирана. Хороши помощнички, готовившие текст).

Во-вторых, сообщил, что после отмены в России черты оседлости для евреев они стали интенсивно перемешиваться с другими нациями. В этой ассимиляции Эренбург видел реальное решение еврейского вопроса. (Конечно, Сталину со своим списком полукровок было наплевать на ассимиляцию, вернее, он был против нее. Однако ключевые слова «черта оседлости», которую он собирался снова ввести и ужесточить, нещадно коробили).

В-третьих, писатель указывал, что Всемирный совет мира и другие дружественные международные организации не одобрят письма, а для врагов СССР оно будет сильным козырем для развития антисоветской пропаганды. (После расстрела руководителей АЕК, ставшего известным всему миру, вряд ли для Виссарионыча это был столь важный аргумент, но все-таки).

Наконец, Эренбург написал, что согласен подписать письмо по личному указанию Сталина, если этого требуют интересы партии и мира. (Ох, не любил Виссарионыч оставлять следы в таких делах). Надо отдать должное Эренбургу, он неплохо изучил психологию Виссарионыча и использовал это в полной мере.

Через сутки письмо из редакции «Правды» было отозвано. Леонид Ефимович интуитивно чувствовал, главной причиной отзыва явился нежданный демарш Эренбурга. Было потеряно время. Требовалась корректировка письма, а может быть, и всего плана.

Историки обнаружили последующий вариант покаянного письма, но его трудно назвать покаянным. В нем нет ни слова о выселении, зато предложено издавать всесоюзную еврейскую газету на идише. Леонид Ефимович не мог представить себе, чтобы после многолетних усилий по дискредитации евреев Виссарионыч вдруг передумал. Скорее всего, оно писалось без участия Сталина.

* * *

Позанимавшись на тренажерах, Леонид Ефимович направился к дому. Серая поволока неба медленно таяла, постепенно обнажая круг солнца. Он шагал, охваченный воспоминаниями и размышлениями, стараясь понять, почему его так задевает вопрос депортации. Так совпало, что в год получения писем интернет любезно подкидывал им новые материалы по теме. Вероятность подготовки второго подряд Холокоста казалась ничтожно малой, неправдоподобно малой, но подтверждалась некоторыми документами и словесно. Профессор Я.Этингер лично беседовал с бывшими членами Политбюро Н.Булганиным, А.Микояном, с секретарем комиссии по депортации Н.Поляковым и получил от них веские свидетельства, включенные в книгу историка.

Что касается документов, то после смерти Сталина компартия стыдливо и тщательно уничтожала следы его кровавых дел. Весь миллионный тираж уже упомянутой брошюры, напечатанной под редакцией М.Шолохова, Н.Грибачева и других, был пущен под нож. Только чудом Ф.Ляссу достался экземпляр брошюры. В сочетании с покаянным письмом она дает ясную картину намеченного плана.

Диву даешься, сколько людской крови, крови разных наций пролил «эффективный менеджер», а хотел еще больше. После Бехтерева никто из психиатров не ставил ему диагноз, и напрасно. Поразительно, сегодня есть желающие обелять и приукрашивать Сталина. Если бы только среди коммунистов!

Германия переболела Гитлером и отторгла его идеологию. Он привел свою страну к жестокому поражению и разрушению, к долгому унижению. Россия же хронически болеет Сталиным до сих пор. По количеству жертв и кровопусканию он вряд ли уступал Гитлеру, по антисемитизму в конце жизни сравнялся с ним.

Чем же он так привлекает многих россиян и их правителей? Все просто. У него ореол победителя, прирастившего территориально свою империю с запада и с востока и увеличившего ее авторитет и страх перед ней. Свои экономические поражения внутри страны, свой ГУЛАГ он тоже преподносил как победы, ежегодно после войны чуть-чуть снижая цены на некоторые товары.