Критика концепта модернизации

На модерации Отложенный Доклад, прочитанный в ходе II Международных чтений по четвертой политической теории "Политическая модель будущего. Актуальность четвертой политической теории как парадигмы консервативной модернизации" (Москва, Социологический факультет МГУ имени М.В. Ломоносова, 17 марта 2010).

Идея модернизации основана на идее прогресса. Когда мы говорим слово «модернизация», мы, безусловно, подразумеваем прогресс, линейное накопление, определенный поступательный процесс. Когда мы говорим «модернизация», мы предполагаем развитие, рост, эволюцию. Это одно-семантическая система понятий. Таким образом, когда мы говорим о безусловном позитиве модернизации, мы соглашаемся с очень важным базовым парадигмальным подходом. Мы соглашаемся с идеей того, что человеческое общество развивается, прогрессирует, эволюционирует, растет и становится все лучше и лучше. То есть мы разделяем определенный взгляд исторического оптимизма. Этот исторический оптимизм свойственен всем трем политическим идеологиям. Он коренится в научном, общественном, политическом, социальном, гуманитарном и естественнонаучном мировоззрении 18–19 вв., когда идея прогресса, развития и роста была взята как неподлежащая сомнениям аксиома. Иными словами, вся аксиоматика, вся аналитика 19 века в гуманитарной и естественнонаучной сфере строилась на идее прогресса. Мы можем легко проследить эту тему - идею прогресса на трех политических идеологиях.

Либерализм

Обратимся к классическому либерализму социолога Герберта Спенсера. Он утверждал, что развитие человеческого общества есть следующая стадия, вписывающаяся в эволюцию животных видов, что между животным миром и социальным развитием существует непрерывность, континуальность. И поэтому все законы животного мира, которые приводят к развитию, совершенствованию и эволюции в рамках животного мира по Дарвину, можно спроецировать на общество. Отсюда знаменитый термин - «социал-дарвинизм», Спенсер же - его классический представитель. Если по Дарвину движущей силой эволюции в животном мире является борьба за выживание и естественный отбор, - то же самое, говорит Спенсер, происходит и в обществе. И чем более совершенной является эта борьба за выживание - межвидовая, внутривидовая, борьба сильных против слабых, борьба за ресурсы, наслаждение, - тем более совершенным является общество. Речь идет о совершенствовании борьбы за выживание. По Спенсеру это тот смысл, который лежит в основе либеральной модели, это и есть смысл социального прогресса. Поэтому, если мы либералы, то мы принимаем эту модель. Но у Спенсера есть очень интересный момент. Он говорит, что есть две фазы социального развития.

Первая фаза, - когда борьба за выживание ведется грубо, с помощью силы, это древний мир. Вторая, - когда борьба ведется тонко, с помощью экономического неравенства. В тот момент, когда происходят буржуазные революции, борьба за выживание не прекращается. По Спенсеру она приобретает новые, более совершенные, более эффективные формы, она переходит в сферу рынка. И здесь выживает сильнейший, то есть богатейший. Вместо сильнейшего феодала, героя, личности, вождя, который просто захватывает все, что плохо лежит вокруг, берет себе и своему правящему этносу на содержание достояния других народов и рас, теперь приходит капиталист, который переносит тот же самый животный агрессивный принцип на уровень рынка. И переход от порядка силы к порядку денег по Спенсеру не означает гуманизацию этого процесса, а означает просто большую эффективность. То есть борьба в сфере рынка между сильными богатыми и слабыми бедными приобретает более эффективный характер и ведет к дальнейшему уровню развития, пока не появляются сверхбогатые, сверхсильные, сверхразвитые страны. Прогресс по Спенсеру и с точки зрения либерализма есть рост экономической модели именно потому, что это продолжение в корнях своих битвы животных за выживание и битвы силы за то же самое на первом уровне в рамках докапиталистической государственности. Таким образом, в либеральной идее прогресса лежит идея животной агрессии, которая рассматривается как главный вектор социального развития. Чем больше тонкой экономической свободы, тем больше степеней для захвата, нападения, слияний и поглощений. Современный дискурс либерального аналитика – это дискурс абсолютно звериный. В данном случае более развитый закон не означает, что он более гуманный, это означает, что он дает больше возможностей сильным реализовать свою силу, реализовать ее в полной мере. Таким образом, современная идея экономического роста, как мы ее видим у либералов Гринспена или Бена Бернанке, берет свои основания и истоки в этой идее борьбы видов, то есть звериного уничтожения слабых сильными, или утверждения сильного за счет слабого. Только вместо идеи хищников и травоядных, мы имеем золотой миллиард, а в самом золотом миллиарде – своих царей зверей (Нью-йоркская биржа, банкиры, которые пожирают все, что плохо лежит и заодно развивают социальную инфраструктуру леса).

Поэтому, когда мы говорим, - «модернизация» в либеральном ключе, мы обязательно говорим – совершенствование социальной, политической, культурной, духовной, информационной ситуации для осуществления тотальной агрессии сильных против слабых. Айн Рэнд создала модель полноценной философии объективизма, в которой есть следующая идея, - богатый значит хороший. Она доводит до предела веберовскую идею протестантской этики и говорит, что богатый, значит добрый и практически святой, а бедный – злой, ленивый, плохой, порочный, это грешник. Быть бедным по Айн Рэнд – это быть грешным злодеем, быть богатым – быть святым. Она предлагает осуществить заговор богатых сильных светлых священный мощных капиталистов против всякого рода рабочих движений, крестьян, против всех, кто стоит за социальную справедливость, или кто просто бедный. Это «крестовый поход» богатых против бедных, который является основой идеологии объективизма. Такие люди как Гриспен и нынешний глава ФРС США Бернанке являются теми, кто трактует модернизацию, прогресс, экономический рост, развитие в своем либеральном ключе. Если мы понимаем модернизацию как либеральные демократы, значит, нам предлагается включиться в эту жуткую борьбу на выживание на самом ее высоком пике, то есть стать такими же как они и урвать себе место в этой глобализационной кормушке. Глобализация является в таком случае новым полем борьбы за выживание, борьбы богатых против бедных. Естественно русскому народу в корнях чужда даже предпосылка такой версии модернизации.

Коммунистическая идея

Здесь тоже существует идея об однонаправленном прогрессе. Маркс утверждает, что смена формаций, которая ведет к совершенствованию, развитию обществ и экономик, рано или поздно приведет к коммунистической пролетарской революции, когда произойдет перераспределение накопленного в результате развития отчуждающих технологий продукта. Произойдет экспроприация экспроприаторов. Тем не менее, пока она не произошла, марксисты говорят – пусть все будет так. Маркс также видит историю позитивно, как развитие, он видит историю как рост и совершенствование, от минуса к плюсу, от простого к сложному.

Фашизм

Фашизм тоже, как ни странно является эволюционистским движением. Можно вспомнить Фридриха Ницше, который говорил о белокурой бестии, о воле к власти, которая движет историей, воле к агрессии. Фашисты добавляют только, что белая раса более развитая, чем черная, и на этом основании имеет право править всем миром. Мы встречаемся с тем же самым прогрессистским мировоззрением, с идеей развития, совершенствования, где на основании того, что у белых народов есть орудии машинного производства, а у других этнических народов их нет, делается расовый вывод.

Все эти три идеологии, так или иначе, исходят из одной и той же тенденции – из идеи роста, развития, прогресса, эволюции, совершенствования. Они все видят мир, весь исторический процесс как возрастающую прямую. Они по-разному его трактуют, они вкладывают в это разный смысл, но они признают, что все происходит именно так. Ницше говорит о том, что необходим переход от человека к сверхчеловеку, как произошел переход от обезьяны к человеку. Здесь речь идет об одном постоянно нарастающем процессе. И также все эти три идеологии постоянно обмениваются элементами. В либерализме мы сплошь и рядом встречаемся с элементами расизма, в нацизме с прославлением частной собственности, в большевизме с согласием с либеральным накоплением и с буржуазными революциями. Мы видим модернизацию. Таким образом, модернизация – это то, что вписывается в три старые классические идеологии. И именно потому, что это общее место, базис этих трех идеологий, поэтому она уже сама по себе абсолютно не верна, поскольку она основана на той топике, которая принадлежит наивной вере в прогресс 19 века.

Американский ученый Грегори Бейтсон, автор таких книг, как «Природа и мышление», «Куда не отваживаются ступить ангелы», теоретик этносоциологии, кибернетики, экологии, лингвист из школы Франца Боаса исследует в свой книге такое понятие, как монотонный процесс. Монотонный процесс – это идея постоянного роста, постоянного накопления, развития, постоянного прогресса, увеличения какого-то показателя. В математике это называется понятием монотонная величина, постоянно растущая величина, монотонные функции. Есть такие монотонные процессы, которые всегда только повышаются, без циклизма и осцилляции. Бейтсон, изучая монотонные процессы на трех уровнях, - на уровне биологии (жизни), на уровне механики (паровые машины, двигатели внутреннего сгорания) и на уровне социальных явлений, пришел к следующему выводу - когда такой процесс возникает в природе, он мгновенно уничтожает вид. Монотонный процесс в биологии не совместим с жизнью, это антибиологическое явление. В природе вообще отсутствуют монотонные процессы. Все процессы накопления чего-то одного, каких-то одних качеств приводят к отмиранию других. Во всех биологических видах, от клеток до самых сложных организмов монотонных процессов не существует, они не совместимы с понятием биологической жизни. Как только такой монотонный процесс возникает, возникают гиганты или карлики, уроды – они уже недееспособны, их отбрасывает сама жизнь.

Также это было главной задачей, которая решалась при создании паровых машин, и при инженерном переходе к индустриализации 18 – 19 веков. Оказывается, самая главная тонкость в паровых машинах – это реле обратной связи. Когда процесс доходит до крейсерской скорости необходимо сбросить подачу топлива, иначе начнется монотонный процесс, все войдет в резонанс, пойдут процессы постоянного нарушения – увеличение скорости, что приведет к взрыву двигателя. Именно решение проблемы ухода от монотонного процесса в механике являлось главной теоретической, математической, физической инженерной задачей при индустриализации раннего периода. Оказывается, что монотонный процесс не совместим не только жизнью, но и с механическим функционированием аппарата. Задача проектирования действующего аппарата – это задача снятия монотонного процесса, то есть прогресса, эволюции, развития.

При анализе социологии Бейтсон показывает, что никак монотонных процессов в реальном обществе нет. Монотонные процессы, например, рост населения, как правило, в нормальных случаях приводили к войнам, которые уполовинивали это растущее население. Сегодня в нашем обществе мы можем видеть небывалый уровень машинно-технического прогресса одновременно с моральной деградацией. Если мы посмотрим без предрассудков, эволюционистски, то мы увидим, что монотонные процессы существуют только в сознании людей, это идеологические модели. В реальности – биологической, машинной и социальной – их не существует. Критику монотонных процессов продолжал социолог Марсель Мосс. В своей книге «Функции священного» и особенно в эссе «О даре» он показал, что традиционное общество огромное внимание уделяло уничтожению излишков. Излишки – это лишнее, лихо, лихва. Лихо – это зло, лихва – это судный процент, лишнее – это то, что приобретается сверх. Например, большой урожай был катастрофой для традиционного народа. Это означало, что если где-то пребывает, то где-то и убывает. Его было необходимо немедленно уничтожить, поэтому устраивали оргию, поедали все это, или отдавали богам, раздавали, уничтожали, отсюда ритуал – потлач – сознательная порча собственного имущества. Ритуал потлач предполагает уничтожение излишков. Представление о губительности монотонных процессов лежит в основе человеческой социальности, это Марсель Мосс прекрасно доказал.

Эмиль Дюркгейм, Питирим Сорокин, Георгий Гурвич – крупнейшие социологи, классики социологической мысли утверждают, что социального прогресса не существует, в отличие от Конта и Спенсера. Прогресс – это не социальное явление, это концепция. Когда мы изучаем общество, мы можем говорить только о разных типах общества. Общего критерия для того, чтобы определить, что более развито – нет. Люсьен Леви-Брюль пытался доказать, что дикари мыслят пралогически, а современные люди – логически. Клод Леви-Стросс же показал, что дикари мыслят точно так же как мы, только у них таксономия выстраивается иначе, и логики у них не меньше, а больше, чем у нас, они тоньше мыслят. Речь идет о релятивизации социологических моделей, это утверждал и Дюркгейм, и его ученик Мосс, и Сорокин, и Гурвич. Что касается этноса – Франц Боас и Клод Леви-Стросс основали в рамках антропологии идею того, что мы не можем рассматривать современных людей как тех, которые как бы развились из примитивов и архаических людей. Это просто другие люди. Современные люди – одни, архаические люди – другие, но они тоже люди, и они, ни чуть не хуже нас, они не являются недоразвитыми нами. У них другие дети, которые не знают мифов, а отличие от наших детей. У нас другие взрослые, их взрослые знают мифы, а наши – в них не верят. Наши взрослые, наше общество похожи на их детей. Это не значит, что мы выросли из их состояния, мы просто по-другому сконфигурировали наше общество, это доказывает Боас и вся школа культурной антропологии США. Вся американская школа культурной антропологии именно такова. Что касается культурологии, то Шпенглер, Шмитт, Юнгер, Хайдеггер показали, что на самом деле все процессы в истории философии, в истории культур представляют собой циклическое явление. Гумилев показал историю циклов. Есть развитие, но есть и упадок. Те, кто ставят только на рост и развитие, выступают против всех норм социологических законов. Такой модернизации, такого роста, такого развития, такого прогресса нет. Петр Штомпка, современный польский социолог говорит, что на самом деле в отношении к прогрессу произошла следующая операция – в 19 веке все верили, что он есть, это была главная аксиома, это был критерий научности – вера в прогресс. А если мы копнем парадигмы гуманитарных и естественных наук 20 века, мы увидим, что от этой парадигмы практически все отказались, этой парадигмой вообще никто не руководствуется. Эта парадигма прогресса является как раз строго антинаучной, она не совместима с критериями научности, не совместима с критериями толерантности. Любая идея прогресса несет в себе завуалированный или прямой расизм, утверждающий, что «наша» культура, культура белых людей, американцев выше, чем «ваша» культура, чем, культура, например, афганцев. Как только мы говорим, что культура американцев или русских выше культуры чукчей или жителей Северного Кавказа, мы выступаем как расисты. Наука 20 века в качестве критерия научности ставит цикличность, или, как пишет Штомпка, мы перешли от парадигмы эволюции, модернизации, развития к парадигме кризиса, парадигме катастроф. Это означает, что все процессы необходимо мыслить релятивно, обратимо и циклично. Это самое принципиальное.

Четвертая политическая теория в этом отношении, в своей методологической базе должна быть основана на фундаментальном отвержении монотонного процесса. То есть четвертая политическая теория должна заложить в качестве своей будущей аксиоматики (без уточнения того, каким образом мы будем отвергать монотонный процесс) утверждение, что монотонный процесс ненаучен, неадекватен и неверен. И все, что апеллирует к монотонному процессу, такому как развитие, эволюция, модернизация, должно по крайней мере быть помещено в цикл. Вместо идеи монотонного процесса, прогресса и модернизации мы должны выдвинуть другие лозунги. Вместо модернизации роста - курс на сбалансированность, адаптивность, гармонию и жизненность. Совершенно другие идеи. Вместо движения вверх и вперед адаптация к тому, что есть, осмысление того, где мы находимся, гармонизация социально-политических процессов. И самое главное, - вместо роста, прогресса и развития – жизнь. Потому что никто еще не доказал, что жизнь связана с ростом, это миф 19 века. Жизнь связана с вечным возвращением. Даже Ницше, в конце концов, включил свою идею роста воли к власти в концепцию вечного возвращения. Сама логика жизни, которой Ницше был предан, показала, что есть в жизни рост, аполлоническое движение к логосу, а есть ночной дионисийский мир. И Аполлон не просто противостоит Дионису, они дополняют друг друга. Половина цикла – модернизация, половина – деградация, половина – вверх, половина – вниз. Нет жизни без смерти, уважение к смерти, к обратной стороне шара бытия, как писал Хайдеггер, - это не борьба с жизнью, а наоборот ее прославление и ее фундаментализация.

Также нам необходимо покончить с устарелыми политическими идеологиями и теориями. Если мы действительно отвергли марксизм и фашизм, нам осталось отвергнуть с той же последовательностью либерализм. Либерализм это столь же устаревшая, жестокая, человеконенавистническая идеология. Слово либерализм должно быть приравнено к словам фашизм и коммунизм. В либерализме не меньше исторических преступлений, чем в фашизме и коммунизме – рабство, уничтожение индейцев, Хиросима и Нагасаки, агрессия в Ираке, Афганистане. Но самое главное - отвергнуть базу, на которой стоят эти три идеологии – это монотонный процесс во всех его формах, это эволюция, рост, модернизация, прогресс, развитие и все то, что в 19 веке казалось научным, а в 20 – было разоблачено как ненаучное. Нам надо также отказаться от философии развития и выдвинуть лозунг – жизнь важнее, чем рост. Вместо идеологии развития, мы должны сделать ставку на идеологию консерватизма и сохранения. Но нам нужен не просто бытовой консерватизм, нам нужен философский консерватизм. Нужна, кроме того, философия консерватизма и философский консерватизм. Если говорить о будущем российской политической системы, то если она будет основана на монотонных процессах, то она обречена на уничтожение. Никакой стабильности, никакого продолжения этого промежуточного процесса быть не может. Мы сегодня находимся в переходном состоянии, мы приблизительно знаем, от чего переходим, но не знаем, к чему. Если мы будем переходить к тому, где прямо или косвенно участвует монотонный процесс, это будет путь в тупик.

Четвертая политическая теория должна сделать шаг в сторону формулировки последовательной критики монотонного процесса и разработке альтернативной модели консервативного будущего, консервативного завтрашнего дня, основанного на принципах жизненности, корней, констант и вечности. Как сказал Артур Мёллер ван ден Брук: «Вечность - на стороне консерватора».