Самый осторожный победитель

Политика / Настоящее прошлое / Созидатели России
Замостьянов Арсений

Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов

Фото: Художник Р. Волков

Михаил Кутузов до сих пор остаётся загадочной фигурой русской истории

Как попадают во всенародные герои, в «спасители Отечества»? Потребны преданность, отвага, ум, хитрость, везение. Михайло Илларионович Голенищев-Кутузов добавил к этому списку осторожность. Ведь у него всё продумано: сперва сапог, а потом – и фамилия. И жизнелюбие, переходящее границы ханжества.

«Мой генерал»

205 лет Бородинскому сражению, 270 лет со дня рождения Кутузова – несомненно, главный герой этого сентября в России – он, Старый Лис Севера. Правда, дата рождения фельдмаршала окончательно не установлена – то ли 1747-й, то ли 1745-й…

По происхождению – как говорится, из перерусских русский. Предком Голенищевых-Кутузовых считается храбрый Гаврило Олексич, сподвижник Александра Невского. Отец полководца был талантливым военным инженером, достойно послужившим Отечеству.

Стратег Бородина начал службу под командованием Суворова, затем служил у Румянцева. Иногда в кругу офицеров он передразнивал фельдмаршала, вышучивал его. Когда Румянцев узнал об этом – разгневался. Это был болезненный удар.

Важный рубеж для Михайло Илларионовича – 1779 год, Регенсбург. Там он вступил в ложу «К трём ключам». На церемонии Кутузов заявил, что его цель – это «нахождение сил для борьбы со страстями и жажда ключа от тайн мира». В 70-е годы XVIII века человек кутузовского склада просто не мог обойти вниманием ложи вольных каменщиков… Для многих в те годы масонство было мимолётным экзотическим штрихом в биографии, модным увлечением и не более. Кутузов, по-видимому, старался глубже проникнуть в философию тайного движения, в котором древние мистические учения переплетались с рациональными постулатами XVIII века. Служение общественному благу, стоицизм, самосовершенствование, наконец, отточенное двуличие, как наиболее удобный путь к успеху – всё это можно было почерпнуть из масонского обихода. Мысли о бренности мира, несмотря на жизнелюбие, время от времени посещали Кутузова, и масонская закалка помогала держаться в седле. «Чем долее я живу, тем более я убеждаюсь, что слава ничто, как дым. Я всегда был философом, а теперь сделался им в высшей степени», – признавался Кутузов, но от службы не отказывался.

Два тяжёлых ранения в голову превратили его в калеку. Первое он получил в Крыму, второе – под Очаковом. «Надобно думать, что Провидение сохраняет этого человека для чего-нибудь необыкновенного, потому что он исцелился от двух ран, из коих каждая смертельна», – рассуждал современник.

28 июня 1791 года при Мачине русская армия под командованием князя Репнина разбивает войско верховного визиря Юсуф-паши. Корпус Кутузова, обойдя горы, неожиданно ударил турок с правого фланга. Это был решающий манёвр для всей битвы. В донесении Екатерине Репнин писал: «Расторопность и сообразительность генерала Голенищева-Кутузова превосходят всякую мою похвалу». За этот подвиг Кутузов был награждён с некоторой задержкой, но щедро: орденом св. Георгия второй степени. «Моим генералом» называет Кутузова Екатерина: ведь к тому времени вся его военная карьера прошла при императрице, к моменту восшествия Екатерины на престол Кутузов был всего лишь поручиком.

Политик

Недруги говаривали: «Кутузов всем богам молится». На всякий случай. Для подвижника это малодушие, но для политика – предусмотрительность. Политика состоит из полутонов и компромиссов. К прямолинейному давлению в ломовом стиле можно прибегать лишь в крайних случаях. После взятия Измаила, после выгодного для России Ясского мира Турция вроде бы растеряла завоевательные амбиции. Но реваншистская партия, стремившаяся отвоевать у России Придунавье и Черноморское побережье, пыталась воздействовать на султана. Тут-то Екатерина и назначила Кутузова послом в Константинополь. Граф Кочубей не без ревности рассуждал в те дни: «Никто не ожидал подобного выбора, поскольку хотя человек он умный и храбрый генерал, но, однако, никогда его не видели использованным в делах политических».

Кутузов ещё чуть ли не под Измаилом по примеру Суворова стал изучать турецкий язык, «дабы в переговорах с крымцами и турками по охране побережья Крыма все наивозможнейшие пользы извлечь». Политические шахматы его не пугали. В Стамбуле посол, производивший впечатление сибарита, стал всеобщим любимцем. И министры, и великий визирь, и даже султан Селим III любили проводить время в его компании. А Кутузов гнул свою линию, искусно расставляя ловушки для противников. Он набросал словесные портреты всех придворных и «характеристические черты» самого султана. К каждому он умело подбирал ключи.

Первый биограф фельдмаршала Филипп Синельников рассказывал: «Кутузов имел аудиенцию у турецкого султана 12 ноября. Сверх взаимных удостоверений в продолжении дружбы между Державою Всероссийскою и Портою Оттоманскою предметом первой сей аудиенции, между прочим, было следующее: в Яссах ещё покойный фельдмаршал князь Потёмкин определил митрополита для тамошних жителей греческого исповедания; но господарь Мурузи отрешил его опять и отослал в Константинополь. Кутузов сделал столь сильное представление при Дворе Константинопольском, что не только митрополит возвращён на прежнее своё место, но ещё самому господарю Султан изъявил свою немилость и отрешил его от занимаемой им должности».

В турецкой верхушке таилось немало подводных камней, в которых Кутузов видел свою потенциальную опору. Матерью султана Селима III была Михри-шах (1745–1805), дочь православного священника из Грузии, похищенная и проданная в султанский дворец, она стала любимой женой султана Мустафы III. Одно из её прозвищ в Турции – Гюрджю Гюзели, грузинская красавица. Она оказывала заметное влияние на политику, считалась покровительницей исламского просвещения, но русский генерал рассчитывал, что в её душе сохранилась и любовь к утраченной родине. «Султан внимание сие к его матери принял с чувствительностью», то есть благосклонно.

Немалую роль в экономической жизни Османской империи играли и купцы-армяне. Как правило, они принимали ислам, но – с разной степенью искренности. Тут-то и пригодились артистические способности, за которые Кутузову когда-то досталось от Румянцева. Он показал себя мастером непринуждённого притворства. Он и на войне, как правило, каждому генералу говорил то, что тот хотел услышать, а действовал по собственной логике, не считаясь с обещаниями.

В «Гусарской балладе» Кутузов обмолвился: «Не верю я в безгрешных: сам грешен». Вроде оперетка, но характер схвачен: сибарит, эпикуреец, волокита, он познавал человеческую природу не платонически.

«Иди, спасай!»

Летом 1812-го, когда Наполеон неумолимо приближался к Москве, никто из первых лиц в армии не воспринял назначение Кутузова с восторгом. Для Барклая это был удар по самолюбию. Багратион тоже видел себя главнокомандующим и не верил, что Кутузов способен к наступательным действиям. Сам император считал назначение Кутузова компромиссом: «Это не я, это публика его хотела. А я умываю руки».

Кутузов продолжил «скифскую войну», продолжил отступательную тактику Барклая. Но народный восторг перед Кутузовым заслонял реальный характер фельдмаршала. «Кутузов приехал!.. солдаты, офицеры, генералы – все в восхищении. Спокойствие и уверенность заступили место опасений; весь наш стан кипит и дышит мужеством», – вспоминала об этом дне Надежда Дурова, легендарная кавалерист-девица. Когда тучный седой генерал верхом выехал к армии – над его головой пролетел орёл. Кутузов обнажил голову и поприветствовал воинственную птицу. «Ура!» – грянуло до самого неба. Армия увидела в орлином полёте предзнаменование победы. Не успел этот сюжет попасть в газеты, а Державин уже написал оду «На парение орла»:

Мужайся, бодрствуй, князь Кутузов!

Коль над тобой был зрим орёл, –

Ты верно победишь французов

И, россов защитя предел,

Спасёшь от уз и всю вселенну.

Всё-таки некоторые рифмы история как будто заранее, ещё до великих свершений, выводит золотом по граниту: «Полтава – слава», «Кутузов – французов»…

Кутузов умел воодушевить армию, подчас прибегая и к лукавству. «С такими молодцами – и отступать?» – громогласно воскликнул он, зная, что великое отступление только началось и армию ещё предстоит приучить к невыносимой мысли – к необходимости сдачи Москвы.

Но миновала осень, и 21 декабря 1812 года в Вильне Кутузов подписывает главный документ в своей жизни – приказ по армии: «Храбрые и победоносные войска! Наконец вы на границах Империи, каждый из вас есть спаситель Отечества. Россия приветствует вас сим именем. Стремительное преследование неприятеля и необыкновенные труды, подъятые вами в сем быстром походе, изумляют все народы и приносят вам бессмертную славу. Не было ещё примера столь блистательных побед. Два месяца сряду рука ваша каж­додневно карала злодеев. Путь их усеян трупами. Токмо в бегстве своём сам вождь их не искал иного, кроме личного, спасения. Смерть носилась в рядах неприятельских. Тысячи падали разом и погибали. Тако всемогущий Бог изъявлял на них гнев свой и поборил своему народу. Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идём теперь далее. Пройдём границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его. Но не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах, унижающих солдата. Они жгли дома наши, ругались Святынею, и вы видели, как десница Вышнего праведно отметила их нечестие. Будем великодушны, положим различие между врагом и мирным жителем. Справедливость и кротость в обхождении с обывателями покажет им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но ищем освободить от бедствия и угнетений даже самые те народы, которые вооружались противу России. Непременная воля Всемилостивейшего Государя Нашего есть, чтобы спокойствие жителей не было нарушаемо и имущества их остались неприкосновенными. Объявляя о том, обнадёжен я, что священная воля сия будет выполнена каждым солдатом в полной мере. Никто из них да не отважится забыть её, а гг. корпусных и дивизионных командиров именем Его Императорского Величества вызываю в особенности иметь за сим строгое и неослабное наблюдение.

Подлинный подписал: главнокомандующий всеми армиями генерал-фельдмаршал князь Голенищев-Кутузов-Смоленский». Победитель! Спаситель Отечества!

Дрогнуло сердце русское…

Иногда Кутузова упрекают: не добил Наполеона, позволил ему спастись, пропустил по «золотому коридору»… Даже намекают на тайные масонские шашни с врагом. А он просто берёг армию и стремился к победе не в сражении, а в войне. Александр I готов был гоняться за Бонапартом по всей Европе, не считаясь с жертвами. Кутузову претила такая прямолинейность. Известно, что как-то он бросил одному генералу: «Ты думаешь только о пользе Англии, а по мне, если этот остров сегодня пойдёт на дно моря, я не охну». И за Германию проливать русскую кровь он не хотел. Он понимал, что новая война с Наполеоном неизбежна. Понимал, что заграничного похода не избежать. Но сделал всё для того, чтобы немцы на равных делили с русскими тяготы кампании.

Медлительность Кутузова, умение «погодить», «переждать» – всё это вошло в легенду. Но вот любопытный штрих: он до последних дней оставался лихим наездником. Когда генерал Кутузов – уже после ранения – в Крыму продемонстрировал императрице Екатерине рисковый стиль верховой езды, она сделала ему строгий выговор: «Вы должны беречь себя, запрещаю вам ездить на бешеных лошадях и никогда вам не прощу, если услышу, что вы не исполняете моего приказания». Куда там! Уже под Очаковом он первым мчался на турок на жеребце, опьянённый сражением. И последнюю простуду фельдмаршал подхватил, когда верхом, в лёгком плаще, скакал вместе с армией в Саксонию. Не терпевший риска, когда речь шла о судьбах армии, лично он не умел беречься.

В начале апреля Кутузов слёг – и 16-го, в Бунцлау (ныне – город Болеславец на западе Польши), скончался. Тело его забальзамировали, чтобы с почестями похоронить в Санкт-Петербурге, в Казанском соборе.

А солдаты уже сложили песню об отце-полководце – даже не песню, а плач:

Что, солдатушки, что кручинны так?

Не беда ли вам от злодейских рук?

Уж не дрогнуло ль сердце русское?

Сердце русское, богатырское?

Не ослабли ли руки крепкие?

Не колыхнулся ль ваш булатный штык?

…Отошёл наш батюшка, Кутузов князь!

Не за горы за высокие,

Отошёл от нас в мать сыру землю.

Ах, не тёмный бор завыл, зашумел,

Разрыдалося, слезно всплакало

Войско русское, христианское!

Как не плакать нам, не кручиниться?

Нет отца у нас, нет Кутузова!

Как, бывало, нам он возговорит:

Вы ли русские, добры воины…

Солдаты не обратили внимания на двуличие Кутузова, на повадки «развратного сатира», о которых судачили в светских салонах. Они знали главное: с Кутузовым всё можно преодолеть. Не отвагой, так хитростью.