Герге. Приключения МедвеПута

Ровно в 10.00 по московскому времени два человекоподобных существа свинтили запор на двери люка и выбрались наружу из бункера, расположенного глубоко под Большим Кремлёвским Дворцом.

Освещая дорогу тусклым светом последнего фонарика, они торопились подняться наверх, и было почему: разрядись батарейки сейчас, и лабиринты подземелий и подвалов не отпустят.

Духи здесь живущие будут водить по переплетению коридоров-потрохов, внушать надежду попадающимися по пути дверями - неизменно запертыми, а то и вовсе надёжно заделанными с той стороны кирпичной кладкой. При свете двое никчёмных существ ещё могли отыскать дорогу, на ощупь сделать того же не сумели бы, тем более, что не привычно было им водить своими изнеженными пальчиками по истекающим влагой скользким стенам, норовя то влезть в жирного слизня, то зацепить особо толстый слой плесени, давшей приют мокрицам, мелким, быстрым, лохматым, и оттого способным ввергнуть любого труса и никчемушу в смертельную панику. И не отбери вчера более благоразумное существо фонарик у другого, менее благоразумного, решившего подсветить себе в сортире, то наша история закончилась бы уже сейчас, на первом абзаце, примерно следующим образом: батарейка садится, два бункерных сидельца учатся ходить во тьме как потерявшие палочку слепые, панически орут, влезая в какую-нибудь мокрую и липкую дрянь, постепенно сходят с ума. Далее возможно несколько вариантов. Одно создание сжирает другое, и потом дохнет от несварения желудка. Или же, оба перебарывают свою привычку к красной икре и научаются питаться личинками мелкой насекомовидной живности, теряют то сходство с людьми, коим по недоразумению обладали, утрачивают дар человеческой речи и многие десятилетия бродят по катакомбам, глухо бормоча себе под нос: «Гор-р-рлум». Впрочем, вероятнее всего, врождённая недееспособность этих псевдочеловеков не позволила бы реализоваться ни одному из вариантов. Оба существа просто умерли бы от голода, давно уже терзавшего их. Собственно, голод и гнал их на поверхность, ведь собачья миска была вдоль и поперёк пройдена языками, да и сама хозяйка этой миски, незабвенная Кони, превратилась в горку обглоданных косточек. И, как уже было сказано, если б не опыт одного из существ «мочить в сортире», фонарик потух минутой раньше чем величайшие россиянские умы, Крошка Цахес и Медвед, выбрались из подвалов в разгромленные залы Кремлёвского Дворца. Прежде всего надо описать наших героев, ведь их мордашки давно уже потеряли сходство с портретами, некогда развешанными во всех учреждениях. Крошка Цахес попросту мумифицировался - вылезли последние волосы, кожа усохла, туго обтянув на висках и лысине разбухшие жилы. Извечный страх глубоко вдавил глазные яблоки, так же поступил и с превратившимися в пергамент щеками. Медвед выглядел поприличнее - всего-то взгляд стал совершенно диким (а как же иначе - кандидату юридических наук и почётному доктору права пришлось прятаться в совсем не интеллигентном бункере), да иссиня-чёрная щетина покрыла подбородок и щёки, придав вид выходца откуда-то с Ближнего Востока - надо отметить, таким сейчас на Русь лучше было не забредать.

Крошка Цахес и Медвед оказались в заваленных искорёженной мебелью помещениях. Кое-где массивные столы красного дерева были поставлены на бок, в столешницах зияли огромные дыры - атакующие не церемонились, стреляли из тяжёлых пулемётов. А судя по двум глубоким бороздам, прорывшим сложенный из драгоценных пород дерева паркет, даже загнали внутрь здания небольшой бронетранспортёр и молотили засевших гэбэшников из башенной пушки. Вообще, атакующим было наплевать на сохранность «архитектурного достояния» многонационального российского народа, нужно было - пробивали стену и ломились в тыл противнику, или безжалостно выжигали зал целиком, вместе с раритетными гобеленами, старинной мебелью и искусной мозаикой. Единственное, что ценили бунтари - это жизни соратников. И потому зачастую предпочитали штурму взрыв сразу целой анфилады комнат. Во время боя пленных не брали вообще - зачем возиться с арестантами, когда на каждом есть кровь русских людей. Показательные суды? Преступников, затаившихся в страхе перед неминуемым возмездием, хватит с лихвой. Эти ублюдки будут выползать из разных щелей на протяжении многих лет.

Медведа вырвало прямо в бороду, когда он увидел первую кучу трупов. Желудочный сок - а кроме него в животе Медведа ничего и не было, - тянулся длинными нитями, свисал на впалую грудь. Выдержав уничижающий взгляд Крошки Цахеса, старого гэбиста, к кровавым делам привычного, Медвед утёрся портьерой, выбрав тот её участок, что не был забрызган кровью. Когда выпустил ткань из рук, его вырвало второй раз - складка занавеси отодвинулась, открыв свисающие с карниза в оконный проём десятки тел в милицейской форме. Тех, кто бросив оружие, сдавался в плен и униженно ползал в ногах, восставшие без лишних слов вздёргивали, используя в качестве виселицы то, что было под рукой - карниз.

К тому времени, как парочка добралась до выхода из дворца, теперь более напоминавшего скотобойню, - сходство тем усиливалось, что на протяжении всей истории здесь обитали одни скоты, - отчаянные рвотные позывы сумели выдавить из нутра Медведа немного красной жижицы. Глаза президента стали чуточку более дикими. Однако, синее небо и открытое пространство без разорванных очередями тел подействовало и на него, и на Путина животворно. Ещё лучше поднял бы их тонус свежий воздух, однако даже здесь, на улице, воздух был совсем не свежий. Со стороны Большого Кремлёвского сквера, где некоторое время назад разбили лагерь кадыровцы, несло омерзительной вонью гниющих трупов - расоразличающее биооружие выкосило унтеров подчистую, как и следовало ожидать.

Парочка прошла по Боровицкой улочке, обозревая лишившиеся верхушек, а то и половины своего роста башни. Называть по-прежнему эти обрубки уже не поворачивался язык, некоторые были ниже стен - пробитых во многих местах, со сломанными зубцами. На месте одной из башен и вовсе была дыра, заполненная водой - судя по всему, это место теперь следовало именовать Тайницкой ямой.

Колокольня Ивана Великого тоже не оскверняла более небеса прикосновением своего грязного пальца. На разных её этажах в своё время засели пулемётные расчёты. Выродки были абсолютно уверены в своей безопасности - разве посмеют русские уничтожить свою христианскую святыню? Однако Русские отродясь христианами не были, и потому убогие строеньица «третьего Рима» умерщвлялись со знанием дела - мина подсекла основание колокольни и вся громада из камня опустилась вниз, подобно тому как на убыстренной записи оплывает восковая куколка, поставленная на раскалённую конфорку.

Президенты свернули налево, - мимо восточной стены дворца, мимо изрешеченных осколками соборов и Дворца Съездов, миновали большое выложенное брусчаткой поле и следовали теперь по Троицкой улице. Запах разложения уже их не мучил, и оба отчасти испытывали о нём сожаление - вонь надёжно отбивала аппетит, нагуливаемый уже который день. Голод, жуткий голод гнал вперёд, включились звериные инстинкты, вовсю работало подсознание. Сами того не замечая, лидеры несуществующего более государства продвигались к еде.

Два карлика почти пересекли развалины Кремля. Всего несколько недель назад уткнулись бы здесь в багрового цвета стену, по азиатски пошлую, но теперь, перебравшись через груду щебня, вышли через пролом между Никольской и Сенатской башнями. Когда-то место, где очутились Цахес и Медвед, называли Красной площадью. Ныне более подошло бы называться ему Мусорным пустырём.

Тяжёлая техника вскрыла гусеницами брусчатку, избороздив её лучше, чем самый трудолюбивый пахарь своё поле. Манёвры танковых клиньев попросту раздробили красные кирпичи, раздробили на мелкие осколочки и втёрли в глину. Вблизи стен мозолили глаза следы чьих-то жалких потуг соорудить несколько оборонительных линий - это обезумевшие от страха милицейские начальники гоняли противоречащими приказами немногих оставшихся в распоряжении холуев, добиваясь, чтобы те шевелили неспособными к труду ручонками. Потом все эти никудышные брустверы и траншеи были сметены авиаударом Русских лётчиков. Воевать по старинке, лезть беспорядочной толпой на колючую проволоку и вязнуть в полузатопленных рвах, подставляясь под пулемёты, восставший народ не стал. Цепные генералы режима не имели понятия о принципах технократии, а потому были обречены на проигрыш. Да они и в привычных боевых методиках не научились за годы службы разбираться…

Далеко справа находилось Лобное место, и вправду ставшее лобным, впервые за сотни лет. Сдававшихся на улицах города - чиновников, ментов, якутских легионеров, бейтаровцев, прочих наёмников, - поднявшийся народ казнил там, возрождая ту единственную традицию Российской Империи, этого наконец-то исчезнувшего с карты образования, которую стоило возродить. Выстрел в упор, прямо между глаз - никто не хотел тратить время на выслушивание последнего слова, завязывание глаз казнимым и тому подобную ерунду. Преступники, в силу душевной мелочности, неописуемо страшились смерти и рады были бы возможности хоть на минуту отсрочить своими мольбами и путаным лепетом исполнение приговора, вынесенного Русским народом. Но не было в Светлой Руси человека, который бы не испытал отвращения при мысли о том, что мерзкие твари минутой дольше будут осквернять стопами своими земли белых людей, а дыханием - их воздух. Выстрел, ещё выстрел - без ожесточения, без торжества, курок нажимается с равнодушием и малой толикой брезгливости к процессу.

Чуть ближе, под самой Сенатской башней, в земле, замешанной десятками тысяч траков и тысячами ног, чернело отверстие метров сорока в диаметре. На своём месте оно смотрелось очень органично, и не скажешь ведь, что когда-то возвышался уродливой ступенчатой пирамидой мавзолей. Из дыры поднималась тяжёлая вонь испражнений - управляемая ракета пробила пирамиду насквозь, продралась через подвалы под ней, до самого канализационного коллектора, и там разорвалась, обрушив гранитные плиты на самое дно моря из дерьма. Мумии фараона-жидокалмыка в саркофаге к тому времени уже не было: в первые дни бушующая толпа восставших, зацепив канат за ноги манекена, выдернула наружу трактором и растерзала на кусочки меньше ногтя. А всего несколько дней назад восставшие снова явились на это место. В яму сбрасывали тех выродков, застрелить которых значило подвергнуть унижению пулю. Эти враги Русского народа захлёбывались в дерьме.

Однако же, яма не была бездонной. Если бы Крошка Цахес и Медведев оглянулись, то могли бы узреть прибитых к внешней стороне кремлёвской стены преступников, многих из которых хорошо знали, а с другими - часто встречались на важных совещаниях. Но президентам некогда было вертеть головами по сторонам, их вело вперёд желание пожрать, плотно набить утробы всякой снедью. И расслабиться - ни о чём больше не думать, поглаживать раздувшееся брюхо и с наслаждением переваривать, готовя место в желудке для оставшихся на столе продуктов - от жадности уже покусанных, обслюнявленных, захватанных грязными пальцами.

Мимо Исторического музея, мимо Воскресенских ворот и какой-то церквушки, по Никольской улице. Вот и цель - ГУМ, сверкающий, будто поймавший стенами и крышей поток серебряного порошка из гигантской пудреницы. Символ уворованного кое-кем богатства и символ же обнищания всех прочих, картинка с герба путинской показушной нефтестабильности. Люди приходили сюда разве что сфотографироваться на фоне сияющих витрин, или заскакивали с мороза погреться. Обманчиво приветливые двери бутиков и салонов отворялись только шикующим жуликам; взгляды обслуги, настороженные, даже чуточку испуганные, выдавливали наружу завернувших посмеяться над гигантскими ценами студентов.

Изнывающие от жажды могут увидеть шагах в десяти от себя родник под купой пальм. Мучимые голодом Крошка Цахес и Медвед узрели прежний ГУМ, тот самый, в который их в нынешнем состоянии не пустили бы, приняв за бомжей. Галлюцинация заставила зеркала собраться из кусочков, а колонны приобрести прежнюю белоснежность. Груды закопчённого металлолома, припаркованные там, где раньше стояли дорогие иномарки, в глазах карликов обрели в этот момент невидимость. Лишившаяся крыши громада дворца с неохотой впустила презиков в своё чрево, провожая презрительным взглядом выбитых ударной волной окон.

Хрустели под ногами осколки стёкол, по щиколотку засыпавшие все проходы. Сквозняк остался единственным владетелем сих мест, раскачивал выкорчеванные рамы, шуршал свисавшими с вешалок разгромленных магазинов рваными плёнками и тряпками. Кремлёвские карлики двигались посередине коридора, осторожные, а может просто пугливые. Завидев среди мусора тележку с мороженым, бросились, отталкивая один другого и оскальзываясь на битом стекле, вздымая при этом целые облака звенящей пыли. Общими усилиями кое-как сдвинули крышку, обнаруживая богатство - вонючую коричневую жижицу на дне, закисшую, но ещё вполне съедобную. Пригоршнями черпали растаявшую сладость и буквально плескали себе в рот, забрызгивая лицо и одежду. Сталкивались руками внутри морозильной камеры, мешая набрать как следует. Хмель, образовавшийся в густом напитке, быстро опьянил оголодавших президентов, и они сцепились, каждый тычась в лица противника крючковатыми пальцами, но не царапая, а чаще ломая отросшие ногти. Наконец, опрокинули тележку, упали на колени и начали подгребать лениво вытекающую массу к себе. Жрали тухлятину с пола, харями елозя в этой грязи.

Насытившись, привалились спинами друг к другу, как ни в чём не бывало. Чувство стыда миновало своим посещением их вовсе не по причине окончательного погружения в животное состояние; стыд и прочие человеческие чувства изначально не присущи были Медведу и Путе. Удовлетворив простейшие физиологические потребности, парочка президентов так бы и заснула в вязкой и липкой луже, дополнив её, возможно, выделениями из собственных тел. Да не возможно, а наверняка. Но подбиравшуюся дремоту грубо развеял грудной голос:

- И кто это так насвинячил?!.. Падлы, запасы перегадили! Ну, погодите у меня!..

Огромная баба в заляпанном синем фартуке стояла над ними, уперши руки в подушки жира, свисавшие с раздавшихся в стороны боков.

Кто такая была эта баба, Цахес припомнить не сумел. Вроде мелькала где-то в кулуарах. Облаченные в деловой костюм мощные её телеса раздвигали волнующихся депутатов когда подходило время фуршета, и она неизменно первой оказывалась у стола. Подобными пробивными характеристиками и отсутствием скромности могли похвастать многие: и партийки-единороссовки, и жёны толстосумов. Но Путин привык только к подобострастию и понятия не имел об истинных отличительных признаках кремлёвских проституток, потому принял бабу за наглую холопку.

- Я лидер, президент! - с вызовом сказал Крошка Цахес, задрав вымазанное рыльце. После низложения ему просто необходимо было показать и доказать хоть кому-то свою важность.

- Да какой ты президент! - фыркнула баба и, окинув карлика презрительным взглядом вприщур, вынесла приговор: - Б..дь ты придорожная, вот ты кто! И не лидер, а обычный…

- Да я!.. Ты за это!.. - взвыл Путин, потрясая кулаками. Но баба только посмеивалась.

Тут Крошка Цахес вспомнил, что он вообще-то самбист. Давно, в пору первого президентского срока, завоёвывая популярность в среде «дорогих россиян», Крошка Цахес наведался в детскую спортивную школу. Вышел в зал облачённый в белое кимоно, перетянутое поясом - естественно, чёрным! Принялся через плечо швырять детей, которых к нему выводили, - было отснято много дублей, репортёришкам предстояло выбрать лучшие ракурсы и крутить их по центральным каналам до тех пор, пока «многонациональный российский народ» не полюбит своего великого учителя и вождя. Через какое-то время пиарщики решили - дабы показать близость Цахеса народу, нужно чтобы его кинул мальчика. Отыскали самого слабенького, самого хлипкого, привели на ковёр, поставили напротив президента, не забыв сделать строгое внушение: не хватать крепко, кидать мягко, с душою. Придвинулись телохранители, подобрались, будто готовясь к прыжку. Мальчонка стеснительно схватил болезненного вида дяденьку за тонкую руку и перебросил через себя, громко шваркнув об пол. Сюжет принял законченный вид, и в него, конечно же, не попали кадры, где Цахес морщился, потирал копчик, спину, нервно гладил лысинку. Мальчишку наградили подзатыльником и отправили восвояси. А пиарщики были вне себя от счастья: уж теперь-то всяческие имперцы и патриоты будут обожать своего лидера до потери сознания. Вон он ведь какой: сильный, боевой, грозный!.. На самолётиках летает, рулит вовсю, на подлодках плавает, на корабликах разных, дерётся как Б. Ли. Не учли господинчики с телевидения, что люди, поглядев этот ролик, подумают: эх, вот бы мальчик незаметно так пяточкой в височек любимому президенту…

Оглядываясь в прошлое, Крошка Цахес подумал, что тот случай, с мальчишкой, можно засчитать за настоящий поединок; знание, что за спиной есть серьёзная схватка, придавало уверенности. Желтизна, расползшаяся по лицу, усиливала сходство с товарищем Ли. И лысенький президентик попытался провести этот эффектный приём - бросок через плечо. Однако не учёл, что тётя весила ровно в два раза больше, чем и он, Цахес, и Медвед, вместе взятые.

Цахес обхватывал пухлую руку тёти то так то этак, тужился, приседал на корточки, чуть не сломал себе ключицу. Наконец, необъятная мадам вышла из ступора, в который её ввели эти экзерсисы Цахеса и, без труда вырвав из слабеньких объятий конечность, отвесила бывшему президенту звонкую оплеуху.

Медвед не стал дожидаться своей очереди, бросился бежать, то и дело поддёргивая, как незадачливый мужичонка из известной песни, сползающие с изрядно истончившейся талии брючки. Следом, повизгивая от страха, помчался контуженный Крошка Цахес. Так они и бежали, перепугавшись бабы, до самых дверей ГУМа, где остановились, обозревая свой новый мир: руины, пришедшие на смену поместьям и виллам, лужи нечистот заместо бассейнов и усеянный гильзами асфальт заместо пляжей, помойки, отныне призванные быть ресторанами. Пустой и разрушенный центр Москвы. В который никогда не вернутся сбросившие ярмо люди.

А зачем возвращаться? Дальше заживо гнить под белым воротничком в конторах и офисах проклятой столицы русофобской империи? Вновь погрязать в кредитах и ипотеках? Помилуйте!

Ровно в 13.00 по московскому времени безлюдный центр проклинаемого на протяжении веков города был уничтожен взрывом объёмной бомбы - не удержался кто-то из военных пилотов. И хоть редко при жирующей на нефти кремляди перепадало керосина, чтобы потренироваться в вождении штурмового аппарата, с задачей справился на «отлично». Огромная воронка, одним свои краем поглотившая Лубянскую площадь вместе с ненавистным зданием, а другим - зацепившая Кадашевскую набережную, стала быстро заполняться водой, из почуявшей вдруг волю реки. Разным концам бывшей столицы суждено было превратиться в независимые городки на берегу озера. А сам принцип равнения времени «по Москве» - стал бессмыслен и, как всякая бессмыслица, вскоре исчез из людской памяти.

Герге