Казино

Я не поклонник радости предвзятой,
Подчас природа — серое пятно.
Мне, в опьяненьи лёгком, суждено
Изведать краски жизни небогатой.

Играет ветер тучею косматой,
Ложится якорь на морское дно,
И бездыханная, как полотно,
Душа висит над бездною проклятой.

Но я люблю на дюнах казино,
Широкий вид в туманное окно
И тонкий луч на скатерти измятой;

И, окружен водой зеленоватой,
Когда, как роза, в хрустале вино, —
Люблю следить за чайкою крылатой!

*

Анализ стихотворения «Казино»

Первый вопрос, который мы можем себе задать – а почему, собственно, Мандельштам пишет сонет? Зачем, почему эти картинки, эти наблюдения над природой, скорее всего финской, судя по некоторым реалиям, почему они облечены в форму сонета? В отличие от Вячеслава Иванова, например, или Брюсова, которые были очень образованными людьми и, помимо всего прочего, замечательно разбирались в технике стихосложения, о Мандельштаме этого сказать было нельзя, но про сонет он знал твердо. Судя по его нескольким сонетам акмеистическим, про сонет он твердо знал одно: в сонете первая половина должна быть противопоставлена второй.

И в этом стихотворении это так и есть. Смотрите, даже структурно оно начинается: «Я не поклонник радости предвзятой…», а потом: «Но я люблю…». Т.е. стихотворение действительно разбивается на две части, в первой из которых описывается то, чего он не любит, а во второй описывается то, что ему нравится, что он любит. И вслед за тем, как мы обратили внимание на структуру этого стихотворения, на то, что первая половина в нем противопоставлена второй, давайте взглянем на то, не противопоставлены ли друг другу, не соотносятся ли друг с другом конкретные образы этого стихотворения. Если мы взглянем на этот текст, мы увидим, что действительно это так.

Я предлагаю начать, например, со строки «Душа висит над бездною проклятой». Это последняя строка первой, условно говоря, половины стихотворения. И соотнести ее со строкой «Люблю следить за чайкою крылатой». Мне кажется совершенно очевидным, что это строки перекликающиеся. Представьте себе картинку: душа, висящая над бездной, чайка, висящая над морем. Мы видим, что эти строки соотносятся друг с другом, и кажется, сразу можно объяснить, по какому принципу можно их противопоставить. Душа – это нечто абстрактное, бездна – это слово из символистского словаря, чайка – это конкретная птица, висящая над конкретным морем.

Кажется, вот мы и получили ключ к этому тексту, потому что в нем абстрактное, символистское, условно, конечно, говоря, противопоставляется как раз акмеистическому. Картинка в первой половине стихотворения вытянута в длину, вытянута по вертикали. Смотрите: «Играет ветер тучею косматой», т.е. наверху туча, а внизу «ложится якорь на морское дно». Во второй половине стихотворения – «широкий вид в туманное окно». Вместо вертикали получается горизонталь, ширина, и эта горизонталь отсекает опять так любимые символистами верх и низ, бездну и небо со всеми их символическими коннотациями.

Опять же, в первой половине стихотворения у нас «и бездыханная, как полотно» душа; во второй половине вместо этого образа, вместо этого сравнения – «бездыханная, как полотно, // Душа висит…» – возникает скатерть, т.е. тоже полотно, но совершенно конкретный предмет. При этом она еще и измятая, и она становится более узнаваемой, более земной. Мандельштам, конечно, этого тоже и добивается.

Более того, мы можем предположить, как кажется, что речь на самом деле идет об одном и том же пейзаже.

Но только в первом случае этот пейзаж увиден, условно говоря, глазами символиста, который в каждом предмете, в каждой реалии стремится усмотреть нечто метафизическое, нечто символическое. Во втором случае мы смотрим на тот же самый пейзаж глазами акмеиста, который видит везде конкретное, земное, узнаваемое.

И, пожалуй, стоит обратить еще внимание на главный подтекст этого стихотворения. Это подтекст структурный. Мы сейчас к нему обратимся, но сначала давайте попробуем увидеть, опять понаблюдать немножко за техникой мандельштамовской, за тем, как он указывает читателю на этот подтекст. Потому что строка «Играет ветер тучею косматой» и вообще морской колорит этого стихотворения, общий, как кажется читателю, напоминают, указывают на одно из классических стихотворений русской поэзии, а именно на лермонтовское стихотворение «Парус» с его знаменитыми строчками «Играют волны, ветер свищет…».

Однако важным оказывается в первую очередь не это лермонтовское стихотворение, а другое, тоже классическое лермонтовское стихотворение, а именно стихотворение Лермонтова «Родина». Важной оказывается его структура. Начинается оно со строк, которые мы все помним: «Люблю Россию я, но странною любовью…» Дальше идет фрагмент, и дальше описывается, собственно говоря, то, что Лермонтову в России не то что не нравится – то, что его в ней не поражает. Т.е. «Я не поклонник» мандельштамовское на самом деле отчасти варьирует лермонтовское.

Помните, да? «Не победит ее рассудок мой…», и дальше перечисляются лермонтовские высокие реалии, которые Лермонтова не трогают. Дальше, если вы помните: «Но я люблю…» — здесь Мандельштам буквально повторяет фактически Лермонтова. «Но я люблю, за что, не знаю сам…» — и дальше Лермонтов перечисляет предметы обыденности, которые перечисляет, которые повторяет и Мандельштам. Таким образом, его стихотворение оказывается не висящим в воздухе, употребляя образ из самого стихотворения, оно оказывается опертым, оказывается отсылающим к традиции русской поэзии, которую в данном случае, для данного стихотворения начинает Лермонтов.

И еще последнее, пожалуй, на что стоит обратить внимание, разбирая это стихотворение в рамках нашей лекции: это то, что я, собственно говоря, уже немножко анонсировал. Это опять насколько важным, насколько существенным для Мандельштама оказывается мотив тепла. Сначала он говорит о том, что ему «…в опьяненьи легком, суждено // Изведать краски жизни небогатой». А дальше, во второй половине стихотворения, он оказывается внутри помещения. В первой половине стихотворения лирический герой находится снаружи, недаром возникает мотив холода – ветер. А во второй половине он сидит внутри помещения, смотрит в окно, на столе стоит вино, которое он или выпил только что, или сейчас будет пить, и, таким образом, ему хорошо, ему уютно.

Это вообще очень важная категория для раннего Мандельштама. Я думаю, что и акмеизм во многом для него был важен не только как теоретическое направление, не только как школа, где он учился писать стихи, но, помимо всего прочего, это было – это существенно для Мандельштама – сообщество людей, среди которых он почувствовал себя уютно, среди которых он почувствовал себя как дома. Если мы обратимся опять, очень коротко, к ранним стихам Мандельштама, то один из главных мотивов этих стихотворений – одиночество. «Легкий крест одиноких прогулок…» — вот характерные для Мандельштама строки, он все время один. «Я каждому тайно завидую // И в каждого тайно влюблен…» — это тоже строки раннего Мандельштама. С акмеизмом он обрел круг единомышленников, он обрел круг людей, с которыми он мог объединить себя словом «мы».