Перспективы выхода из кризиса отношений между Россией и Западом

10 февраля 2007 года в уже знаменитой Мюнхенской речи президент России В. Путин отметил, что "предлагавшийся после "холодной войны" однополярный мир не состоялся", и заявил о его неприемлемости и невозможности в будущем. И хотя процесс расширения западных институтов на восток с самого начала сопровождался негативной реакцией России, её, начиная с первой волны расширения НАТО в 1994 г, на Западе предпочитали игнорировать. А вот Мюнхенскую речь восприняли совершенно серьёзно.

О том, что это были не просто декларативные заявления, свидетельствует, например, реакция России на военную агрессию Грузии в Южной Осетии в августе 2008 г, где под ударом оказалось большое количество российских мирных граждан и военнослужащих. Решительные и успешные военные действия России, тогда всё же привели к половинчатым политическим последствиям: Южная Осетия и Абхазия хотя и обрели независимость, единственным гарантом их суверенитета стала Россия.

Ещё больше отношения между Россией и Западом обострились в ходе украинского кризиса. При этом надо понимать, что Украина была вовсе не причиной, а скорее катализатором охлаждения. В целом, схема развитии текущего украинского кризиса может быть проиллюстрирована форматом Нормандской группы, в которой Германия и Франция выступают от лица объединённой Европы и ведут переговоры с Россией, а Украина вынуждена больше принимать к сведению достигнутые договорённости.

Таким образом, можно утверждать, что причиной кризиса отношений России и Запада является конфликт базисных интересов: Запад стремится сохранить и расширить свою сферу политических, военных, экономических и идеологических интересов, и это расширение возможно только за счёт России.

Нужно чётко понимать, что ни Украина сама по себе, ни даже посткоммунистические страны Центральной Европы не являются самоцелью для Запада. Основная задача продвижения западных институтов — таких, как НАТО и ЕС, на восток заключалась в замещении вакуума безопасности за счёт побеждённого геополитического соперника – СССР, а затем и России.

Западная граница этого процесса ограничивалась моментом, с которого Россия не на словах, а на деле провела бы пресловутую "красную линию", восточная – в лучшем случае лежала бы по границе России, в худшем – проходила бы внутри дезинтегрированного российского пространства.

Расширение НАТО, развёртывание системы ПРО, нагнетание военной истерии в Прибалтике, подтасовки вокруг нормализации ситуации на Украине, санкционная политика в отношении России свидетельствуют о целостной политической линии, которую можно выразить одним простым тезисом; "мы вольны делать всё, что считаем нужным, а Россия не имеет права вето на наши решения".

То есть речь идёт вовсе не о поддержке суверенитета Украины, а о максимально возможном ограничении суверенитета России. При этом следует отметить, что после окончания "холодной войны" вплоть до Мюнхена 2007 г., Южной Осетии 2008 и, естественно, Украины 2013-14 гг., бесконфликтность с Западом достигалась исключительно за счёт постепенной сдачи позиций России.

Совершенно очевидно, что Запад не смирится ни с независимостью Ю. Осетии и Абхазии, ни с российским Крымом, ни ДНР и ЛНР, ни с интересами российских соотечественников в странах СНГ. В ближайшие годы России следует исходить из того, что широкое международное признание её действий невозможно, на что бы ни были направлены её шаги — даже такие, как интеграционные проекты, подобные ЕЭС, либо борьба с ИГИЛ. Вероятно, в отсутствии ядерного оружия подобная ситуация уже привела бы к прямой военной конфронтации между Россией и Западом.

В то же время следует отметить, что Запад уже не выглядит монолитом, но и в России сохраняется возможность реванша прозападных сил. О внутренних противоречиях Запада свидетельствует рост популистских настроений, который рассматривается там как системный вызов, грозящий подорвать либеральный международный порядок, казавшийся незыблемым после окончания "холодной войны".

Вторая угроза заключается в постепенной эрозии международной экономической системы и возврату к региональным рынкам и государственному протекционизму. Только за 2016 год переговоры между ЕС и Канадой в рамках Всеобъемлющего экономического и торгового соглашения приблизились к полному провалу, трансатлантическое торговое и инвестиционное партнёрство было предано политической анафеме, с приходом Трампа, США вышли из Тихоокеанского экономического партнёрства и Парижского соглашения по климату. США из основного двигателя мировой свободной торговли превратились в сторонника протекционистских мер.

Наконец, многие международные институты, ставшие опорой международной системы безопасности, также переживают кризис, наблюдается усталость в трансатлантических отношениях и в самом европейском ядре. Весьма показательны результаты недавних саммитов НАТО (25 мая) и G7 (25-27 мая), где Трамп стремился изменить формат взаимоотношений с Европой от относительно партнёрских к полному доминированию США. Не случайно Вольфганг Ишингер на Мюнхенской конференции 2017 года заявил, что президентство Трампа — это стресс-тест для Европы, трансатлантических отношений да и для всего мира.

Иными словами, описанные тенденции можно охарактеризовать как системный кризис западной либеральной модели, включающей в себя как политическую и экономическую, так и собственно идеологическую составляющие.

Тем не менее, внутренние противоречия отходят на второй план при выработке политики по отношению к России. Здесь можно упомянуть и сохраняющуюся в обозримой перспективе санкционную политику, и недавнее решение Стокгольмского арбитража в отношении Газпрома. Лучше всего позицию Запада в отношении России выражает подтверждённый в ходе брюссельской встречи НАТО "двухтрековый" подход, предусматривающий выстраивание механизмов гарантированного сдерживания России при сохранении возможностей для диалога в тех областях, где это выгодно консолидированному Западу.

Последнее обстоятельство способствует формированию иллюзии, что у России открывается окно возможностей в налаживании отношений с Западом. Тем более, что обострение отношений после 2014 стало тяжелым ударом для части российской политической и экономической элиты, которая всерьез рассчитывала на встраивание в систему привилегированных отношений с Западом.

Попытки России разменять относительные выгоды текущего положения в краткосрочной перспективе, конечно, приведут к снижению напряжённости, но уже в среднесрочной будут нивелированы тем, что стратегическая пауза будет использована Западом для реструктуризации трансатлантических отношений и, по истечению непродолжительного периода, давление на Россию будет только усилено.

Более того, даже на фоне внутренних противоречий, западный консенсус относительно невозможности политического диалога с Москвой до ее политической капитуляции в последний год не только не ослаб, а, скорее, укрепился. Сейчас Россия поставлена в условия, при которых любое, даже тактическое, отступление может привести к стратегическому поражению.

Так, если Донбасс утратит свой нынешний статус, то следующим объектом давления станет Крым, по отношению к которому самым мягким определением, которое используют на Западе, является "аннексия". Если Россия пожертвует своими немногочисленными союзниками, то это перечеркнёт все внешнеполитические достижения последнего времени.

Таким образом, не стоит делать самоцелью нормализацию отношений с Западом – она возможна только за счёт сдачи достигнутых позиций. Правильнее всего было бы сосредоточиться на крайне ограниченном числе направлений диалога, где интересы России не могут быть предметом торга, но сама Россия может диктовать определённые условия, т.е. отношения с Европой и США должны выстраиваться исходя из максимально прагматичных позиций.