Илья Мильштейн День непослушания

Что празднуем, граждане? Зачем собираемся? Почему выходной?

 Втечение трех без малого десятилетий эти вопросы, травмируя большинство соотечественников, ответа как бы и не требовали. Подразумевалось, что 12 июня — это день в истории России печальный и нелепый, и только враги или придурки могут заздравными тостами отмечать принятие Декларации о государственном суверенитете РФ. Крепкие задним умом, россияне в массе своей давно уже поняли, что Ельцин с демократами их обманули и настоящую свободу подарили не им, а всяким литовцам с поляками.

Развал нерушимого Союза, крупнейшая, как все знают, геополитическая катастрофа ХХ века, до сих пор воспринимался как невосполнимая утрата. Целили в коммунизм, попали в империю, и это, как скоро выяснилось, болью отзывалось не только в сердцах некоторых отставных подполковников КГБ. Собственно, триумфальное явление Владимира Путина с его популярными в народе реваншистскими победоносными войнами тем и объяснялось, что люди тосковали по державе, которую они потеряли.

Граждане сходились во мнении, что 12 июня праздновать нечего. И собираться незачем. Правда, лишний выходной, тем более летом — это неплохо. Тут имел место консенсус.

Выросло уже два поколения, для которых Брежнев с Андроповым, не говоря о Ленине-Сталине, — это сетевые злодеи из мезозоя

Вчера случилось событие, которое еще только предстоит оценить по достоинству. Нет, о переломе в настроениях россиян говорить рано. Десятки или хоть сотни тысяч вышедших на акции протеста по всей стране — это капля в море безграничного усталого равнодушия или тупой злобы. Однако праздник наполнился смыслом. Точнее, обрел первоначальный смысл, который закладывался в те годы, когда свободу не надо было рекламировать и драться за нее выходили сотни тысяч в одной только Москве.

Складывается впечатление, что люди на тридцать без малого лет забыли о том, как задыхались в совке, и вдруг вспомнили, но это ложное впечатление. Все-таки выросло уже два поколения, для которых Брежнев с Андроповым, не говоря о Ленине-Сталине, — это сетевые злодеи из мезозоя, и они, студенты и школьники, составляли большинство и в столице, и в провинции. Ценность свободы на фоне утвердившегося в России гебистского капитализма обозначилась сама по себе, и тут даже не обнаружишь с ходу пригодных исторических аналогий.

Это, конечно, реакция на зажим и мракобесие, как в конце оттепели, в середине 60-х годов прошлого века, но обстоятельства совершенно иные. Абсолютно другие возможности у организаторов протестных акций, способных за ночь переместить своих сторонников с площади Сахарова на Тверскую. И у спецслужб с их тотальными прослушками и видеосъемками.

Речевки «Мы любим Россию!» и «Путин — позор России!» звучали одновременно и пронзительно, и непротиворечиво

Ну и отдельной бегущей строкой — открытые границы, нечто немыслимое ни в царской России, ни в советской. Каждодневный соблазн для потенциальных политзеков: пора валить. Постоянный отклик со стороны властей: валите.

Впрочем, и здесь заметно отличие нынешних несогласных от тех, кто бунтовал при царе или при генсеках. Космополитами были далеко не все, но редкостный патриотизм в толпах национал-предателей проявляется именно сегодня. Патриотизм, навязанный самим начальством и усвоенный школотой и студентами, но преобразованный на свой лад. Патриотизм, можно сказать, образцовый, не допускающий путаницы в понятиях «Отечество» и «Ваше превосходительство», так что речевки «Мы любим Россию!» и «Путин — позор России!» звучат одновременно и пронзительно, и непротиворечиво. Один слоган логично дополняет другой, и на тех картинках, где бойцы Росгвардии винтят демонстрантов, антинародная, извините, сущность режима просматривается со всей очевидностью.

Позор России, вооруженный дубинками и прочими спецсредствами, набрасывается на тех, кто Россию любит, и тащит их в автозак.

Это можно еще назвать парадоксом, чтобы не употреблять слова, запрещенные Роскомнадзором. Однако удивляться нечему, если осознать тот простой факт, что в путинской России выросли поколения, которые тоскуют по свободе, у них отнятой, как отцы с дедами кручинились по империи. И собираются они, и подставляются под дубинки в полном соответствии с духом и буквой заявленного праздника. Именно они, а не Владимир Владимирович, вручающий тщательно отобранным учащимся паспорта в Кремле, олицетворяют собой День России, как этот праздник был задуман системными и внесистемными оппозиционерами в СССР.

Покуда средних лет реконструкторы в центре Москвы солидарно с силовиками изображали Орду, молодежь реконструировала новейшую историю

Крамольный, в сущности, праздник. День непослушания, поскольку заключался в нем дерзкий вызов имперской власти — и вот он вернулся, и покуда средних лет реконструкторы в центре Москвы солидарно с силовиками изображали Орду, молодежь реконструировала новейшую историю. Причем всерьез, сражаясь за свободу и порой расплачиваясь свободой, которая как всегда опаздывает. Как раз на жизнь, по слову поэта, или на пару лет — бог весть. Будущее непредсказуемо, тем более в России.

Зато едва ли ошибемся, если скажем, что по сценарию, обозначенному 26 марта и 12 июня, теперь будут проходить многие политические действа, в которых уже прослеживается некий ритуал. Непременные предварительные аресты «зачинщиков». Манифестации в форме народных гуляний. Армия росгвардейцев в кадре, согнанных для усмирения бунта, ликвидации праздника и свидетельских показаний в судах. Эти сюжеты развиваются одинаково, вызывая чувство стыда за свою страну, усиливающееся год от года, которое не покидает ни в будни, ни в праздники.  

Это тяжелое чувство постепенно вытесняет все прочие, и незачем уже мучиться проклятой неизвестностью, подыскивая корректный ответ на дурацкие вопросы. Что надо, то и празднуем, вместе с другими народами, которые мы выпустили из концлагеря, но сами в нем почему-то остались, в одиночестве. На горе и себе, и освобожденным народам, чьи судьбы неотделимы от наших, и тот день, когда мы к ним добровольно присоединимся, станет настоящим праздником.