Как фабриковали дело. Рассказ "шпиона" Сутягина

На модерации Отложенный http://newtims.ru

28 октября 1937 года народный комиссар внутренних дел СССР Николай Иванович Ежов подписал приказ № 00698. Во втором пункте которого говорилось: «…Применением широких репрессий пресечь все связи посольств и консульств… с советскими гражданами, подвергая немедленному аресту всех советских граждан, связанных с личным составом этих диппредставительств».А 19 апреля 2000 года избранный, но тогда еще не вступивший в должность второй президент России Владимир Путин пришел в Государственную думу. Он должен был выступить перед депутатами по важному государственному делу, но прежде счел необходимым высказаться по иному вопросу — по поводу контактов граждан нашей страны с иностранцами: «…Если министр иностранных дел будет замечен в том, что он вне рамок своих служебных обязанностей поддерживает контакты с представителями иностранных государств, то он, так же, как и любые другие члены правительства, депутаты Государственной думы, руководители фракций, так же, как и все другие граждане Российской Федерации, будет подвергнут определенным процедурам в соответствии с уголовным законом. И должен сказать, что те последние мероприятия, которые проводятся в Федеральной службе безопасности, говорят нам о том, что это возможно». То есть «замечен в контактах с иностранцами — будешь подвергнут уголовному преследованию». Никак иначе.
Обратите внимание, что человек, считающийся юристом по образованию, даже не говорит о наличии признаков состава преступления. Основанием для уголовного преследования в его трактовке должен быть сам факт контактов с иностранцами.
19 апреля 2000 года Владимир Путин фактически объявил, что приказывает ФСБ не обращать внимания на уголовное право страны. Потому что ни в одной из 255 статей Особенной части Уголовного кодекса ВФ, (в отличие от Общей части, определяющей основные понятия и общие принципы уголовного права, Особенная часть УК (ст. 105–360) описывает составы конкретных преступлений), нет такого состава преступления: «Контакты
с представителями иностранных государств». Вот если бы 19 апреля (19.04) президент подписал указ, объявляющий контакты преступлением, тогда хотя бы видимость законности была создана. Но не было «указа от девятнадцатого-четвертого». Поэтому произнесенные с трибуны Госдумы слова: «Будет подвергнут… в соответствии с уголовным законом» несли в себе неустранимое внутреннее противоречие. Потому что «в соответствии с уголовным законом» за это как раз «подвергнуть» нельзя. Так еще не вступивший в должность президент своим заявлением взял да и освободил Федеральную службу безопасности от «химеры», именуемой уголовным законом России.

Служба дисциплинированно взяла под козырек. И если до «девятнадцатого-четвертого» следователи ФСБ в моем деле еще пытались как-то выяснить, откуда же все-таки объявленный шпионом Сутягин взял свою информацию, то с начала мая все подобные попытки фээсбэшников как отрезало. К этому времени, правда, все 134 свидетеля, допрошенные по моему делу (две трети из них — военные, все, с кем я когда-либо общался), пояснили, что к секретам я доступа никогда не имел, допуск мне не оформлялся, а сам я ту информацию, за которую меня обвиняли, никогда не выведывал и не похищал. Грубо говоря, сейфы не вскрывал, в секретные учреждения незаконно не проникал и в перелеске у военных объектов не прятался. То есть шпионажем, как было доказано сотней свидетелей, никогда не занимался. И прозвучавшие в Госдуме слова президента просто спасали разваливавшееся дело. С начала мая 2000-го следователи прекратили рассылать запросы о том, «где должна находиться информация», полученная мной из газет. Вместо этого все усилия следствия были брошены на документирование моих контактов с иностранцами.
— Вы проводили социологическое исследование по заказу консорциума канадских университетов? — спрашивали меня.
— Да, — отвечал я, и в деле появлялось новое обвинение в государственной измене.
— Вы давали интервью о событиях в Югославии выходящей в Москве англоязычной газете The Moscow Times?
— Да, — и обвинение распухало еще на один пункт.
— Вы встречались с военно-морским атташе посольства США Брэнноном?
— Да, он просил меня о встрече, и я доказывал ему, что наш флот имеет полное право совершать плавание в международных водах и наблюдать за тем, как Штаты бомбят Югославию! — был мой ответ, а канал РТР на всю страну сообщал, что Сутягин злобно выдавал американцу секреты. (Обвинение, разумеется, стало еще на один пункт длиннее.)

Занятно, что в связи с моим контрактом с консалтинговой фирмой Alternative Futures чекистов абсолютно не интересовало содержание той информации, которую я в виде обзоров прессы подготовил для англичан. Просто в начале следствия мне задали вопрос, я взял свой блокнотик с записями, прочитал оттуда ряд пунктов (причем далеко не все) и сказал, что это и есть содержание обзоров. И все! Из всех 34 томов моего уголовного дела явственно следует, что проверить правдивость моих слов чекисты даже не пытались. Содержание собственно попавшей к иностранцам информации их не интересовало.
Зато они скрупулезно выясняли, в каких номерах и каких гостиницах я останавливался, отправляясь в командировки за рубеж. Тщательно перечисляли все телефонные звонки, поступившие мне из-за границы. Любовно приобщили к делу справку о том, что такого-то мартобря гражданин Сутягин Игорь Викторович был замечен входящим в американское посольство в Москве. (На суде я робко напомнил, что моего папу зовут вообще-то Вячеславом, и поинтересовался, какое отношение справка про Игоря Викторовича имеет к обвинению против меня.
Прокурор, разумеется, гневно отверг мое возражение как попытку уйти от ответственности.)
Углубленному расследованию подвергся тот факт, что Рождество 1999 года я с семьей встречал в православном монастыре в Суздале. (Через Владимирское управление ФСБ были истребованы документы о регистрации, меня допрашивали несколько дней, пытаясь поймать на противоречиях. В те же дни, как оказалось, в Суздаль ездил американский военный атташе, жил с семьей в гостинице — так что факт государственной измены с моей стороны был налицо.) Были допрошены все мои знакомые и сослуживцы: особый упор делался на то, встречался ли я с иностранцами. Допросили на этот счет и моего папу, Вячеслава Андреевича.
— Как вы думаете, ваш сын, выезжая за рубеж, встречался с иностранцами?
Папа мой только из-за зрения не стал когда-то военным летчиком. Поэтому ответил он по-авиационному быстро и четко.
— Да, думаю, что, выезжая за рубеж, сын с иностранцами встречался. Видите ли, там, за рубежом, вообще живут почти поголовно одни иностранцы.
Показания на этот счет В.А. Сутягина в число доказательств обвинения не вошли.

Огромные силы были положены госбезопасностью для того, чтобы выяснить круг моих служебных обязанностей. Истребовали должностную инструкцию, отчеты о проделанной работе за два года, даже тексты подготовленных мной в Академии наук аналитических записок. На допросах интересовались главным образом тем, входила ли в мои служебные обязанности передача иностранцам сведений о России.
Это уже впрямую указывало на исполнение распоряжения избранного президента. Потому что с трибуны Госдумы прозвучало: «Будет привлечен… если… вне рамок своих служебных обязанностей поддерживает контакты с иностранцами». То есть и в моем тоже случае дело не в информации, а в том, «входит ли в служебные обязанности» (сами по себе контакты вроде доказали). И уж если не входит, то…
В итоге в Московском городском суде я предъявил все те газеты, из которых была выписана в мой блокнотик информация (помните, я читал в самом начале следствия пункты из блокнотика?) Прокуроры не привели ни единого факта, что буквально повторяющие газетные строки пункты из блокнотика шпионским путем были украдены мной откуда-то еще, а не из печатных изданий. Выяснилось, что один из зачитанных прокурорами пунктов обвинения не соответствует ни моим показаниям (а других-то и не было!), ни исследованным материалам дела и вообще неизвестно откуда взялся.

И только в одном сошлись во мнении суд, я и прокуроры. В том, что с июня 1998-го по июль 1999-го я поддерживал контакты с представителями британской консалтинговой фирмы Alternative * По заключению ФСБ, фирма Alternative Futures служила прикрытием для американской разведки и не имела никакого отношения к научной деятельности. — The New Times.
Futures.* * По заключению ФСБ, фирма Alternative Futures служила прикрытием для американской разведки и не имела никакого отношения к научной деятельности. — The New Times. Причем в моей должностной инструкции не было пункта,
обязывающего меня поддерживать контакты с британской фирмой.
И мне дали 15 лет. Строгого режима. Как я понимаю, в соответствии с пунктом вторым приказа № 00698 «железного наркома» Николая Ивановича Ежова. Потому что приказ от 28 октября 1937 года был хотя бы в наши дни опубликован. А выступление в Госдуме «от девятнадцатого-четвертого» если и оформлялось приказом ФСБ, то публикации этого приказа точно не было. Но Конституция России гласит, что неопубликованные законы применению не подлежат, а вы же не будете утверждать, что гарант Конституции Конституцию не выполняет? Третий президент — тоже юрист по образованию — на обращения к нему отвечает (естественно, изучив предварительно дело), что решение об осуждении принято правильно, в соответствии с действующим законодательством. Стало быть, приказ Ежова и сегодня остается-таки законным основанием для деятельности ФСБ.
Потому, когда критики внутренней политики второго (да и третьего тоже) президента России говорят, что «второй» возрождает (а «третий» не мешает возрождать) 37-й год, по крайней мере, по одному пункту они совершенно правы. Что бы там ни пытались утверждать их прокремлевские оппоненты. Ведь высший чиновник государства, не успев еще толком занять свою должность, в качестве основополагающего принципа своей правоохранительной политики повторил пункт из приказа сталинского наркома. За контакты с иностранцами карать лагерями.
А назвать это можно будет как угодно. Например, шпионажем — как в моем случае. Или разглашением гостайны, в чем обвинили профессора Олега Коробейничева. Разглашением гостайны в комбинации с мошенничеством — как в деле Валентина Данилова. Незаконным экспортом технологий, приписанным академику Оскару Кайбышеву. Контрабандой, вмененной завлабу из Владивостока Владимиру Щурову. Как угодно. Потому что суть во всех случаях будет одна и та же: «во исполнение приказа Ежова». 1937 год.
«Для того, чтобы выглядеть сильными, мы должны быть современными», — сказал Дмитрий Медведев 26 июля 2009 года. С этими словами президента моей страны я совершенно согласен. Если хотим, чтобы Россия была — и выглядела — сильной, должны стать современными. Верно говорит президент! Жаль вот только, что делами своими (или своим бездействием?) не дает России двинуться к современности из прошлого. Потому что все удерживает нас в тридцать седьмом. Никак не хочет отменить приказ НКВД № 00698. На деле отменить, не на словах — освободив страну от приговоров, вынесенных «во исполнение приказа Ежова». Хочет ли президент быть современным? Люди сидят, приказ остается в силе…