По горячей путёвке. Окончание

Оставшиеся дни Люба избегала общения с Софией и Ефимом. Она стала уходить по пляжу чуть в сторону. Больше времени проводила в море, чем на берегу. Подолгу бродила, подбирая ракушки, по линии прибоя. Лиза с детьми знала, где искать Любыську. Утром, после завтрака, они частенько вместе затевали на пляже какие-нибудь игры. И в ресторан Люба старалась приходить с Лизой и ее неугомонными проказниками. Женщины сблизились, по очереди читали перед сном сказки малышам, а потом под сладкое детское сопение вместе пили чай.

Однажды Лиза не выдержала и завела с Любой разговор о Ефиме:

- Люба, мне кажется, что вы нравитесь мужчине, вокруг которого крутится эта неприятная кривляка София.

- Это Ефим, ее объект.

- То есть?

- София решила найти здесь очередного мужа.

- Да у такой должно быть целое кладбище мужей! – воскликнула Лиза.

- Не преувеличивайте. Она по-своему несчастная женщина, - заступилась Люба.

- Я не преувеличиваю, навидалась таких. Надеюсь, что на этот раз пиранья останется ни с чем.

- Это вряд ли. У Софии такая хватка!

- Люба, вы слепая или святая? Неужели вам такой мужчина и не понравился? – искренне удивилась Лиза.

- Мне еще актер Хабенский нравится, - усмехнулась Люба.

- Ну Хабенский далеко, а этот Ефим определенно глаз от вас не отводит.

- Стара я для курортных романов. К тому же, мы из разных миров. Нет-нет-нет… Это такая пошлость из жизни пожилых отдыхающих – псевдолюбовный треугольник.

- Просто он вам не нравится по-настоящему, - убежденно заявила Лиза.

- Вот потому, что по-настоящему нравится, потому и знать ему об этом не надо, - проговорилась Люба. – Лиза, давайте не будем больше говорить об этом. Я прошу.

Рядом с Софией и Ефимом в душе Любы поднималась нехорошая глухая тоска и раздражение, так ей не свойственные: «Господи, за что мне это испытание? Я завидую? Нет. Я обижена на Софию? Нет. Что же это такое?» - терялась в догадках Люба и на всякий случай держалась подальше.

В последний день пребывания Любани в отеле был долгожданный день русской кухни. Накануне они с Равилем приготовили все начинки, попробовали квас и убрали из него изюм. Тесто для пирожков и кулебяк поставили на ночь на опаре. Люба волновалась, как перед экзаменом. Хорошо, что у Софии с Ефимом намечалась экскурсия… Но к ужину они должны были обязательно вернуться, потому что музыкальный вечер нельзя было пропустить.

Рано утром Любаня прибежала к морю, которое казалось необыкновенно тихим. Она медленно вошла в ласковую воду, погладила ладошками мелкую рябь. «Ты тоже волнуешься, как примут гости придуманный мною завтрак? Не бойся, все будет хорошо. Блюда все проверенные… Правда в отеле много иностранцев… Но немцы про русские блины с икрой точно наслышаны, а уж домашняя простокваша из топленого молока… Это шедевр, придуманный нашими бабушками… Ох, я все равно волнуюсь… Давай поплаваем. Подставляй ладошки…»

Так долго Люба никогда не плавала. Сердце заколотилось о ребра, требуя пощады, и только тогда она повернула к берегу.

Завтрак заканчивался. Люба заглянула в зал и брови ее поползли вверх: почему почти все столы заняты? Она прошмыгнула на кухню:

- Равиль, вы опоздали с завтраком?

- Мы открылись даже раньше. Они сидят и едят. Меня уже вызывали на бис, как звезду эстрады. А где ты шляешься? Это все твоя идея, между прочим!

- Ух, гора с плеч. Дай мне простоквашки.

- Нету, съели.

- А блины?

- И блины.

- Дай, что осталось.

- Немного пшеной каши. Кукурузная улетела в первые двадцать минут.

- Давай пшеную и кофе.

- Пошли, покормлю в подсобке…

Она ела, Равиль показывал в лицах, как разбирали еду с подогреваемых витрин, как сдержанные немцы показывали большой палец, как пожилой англичанин требовал рецепт простокваши. Дети были в восторге от каш, а русские уплетали родной винегрет, как будто год дома не были. Капусту с яблоками оценили женщины… Любаня от счастья разрумянилась и со спокойной совестью вернулась к своему морю.

Перед ужином Любаня вывесила купальник на просушку, уложила чемодан, оставив только дорожную одежду и принялась за свой внешний вид. То, что обед прошел на ура, она уже знала от Лизы. Равиль прибежал на пляж и потребовал ее присутствия на ужине под страхом страшной мести. Но Люба и сама понимала, что на ужин сходить необходимо: надо со всеми попрощаться, ведь рано утром самолет унесет ее назад, в Россию.

Она заплела две косы и уложила их короной вокруг головы. В русых волосах седина была почти незаметна, только когда-то золотистые волосы стали отливать серебром. Из-за ежедневного плавания Люба похудела. Ровный красивый загар сделал ярче ее серые глаза. Она тронула ресницы тушью, чтобы только подчеркнуть контур. Розовая помада легла на губы. Новый наряд, купленный с Лизой, пришелся кстати. 

Она вошла в зал ресторана под музыку Чайковского. Расстегай с капустой и солеными рыжиками, оладьи с вишневым вареньем ей подал Равиль на большой белой тарелке, чтобы не мешать остальным выбирать и принюхиваться.

- Чай чуть позже принесу, как ты любишь, с душицей.

- Спасибо, ты настоящий подруг, - рассмеялась Любаня.

- А ты сегодня красавица, - не удержался Равиль от комплимента…

- Скажешь тоже, смутилась Люба.

- Любыська, к нам, к нам, - махали руками Злата и Андрейка.

- Люба, вы сегодня чудесно выглядите. А уж каких вкусностей мы благодаря вам напробовались, я никогда не забуду. Мы с детьми приготовили вам подарок на память…

- Ну что вы, Лиза…

- Это все дети, так что отказываться нельзя. Вот такой небольшой мишка с секретом, а в карманчике на спине рисунок Златы и Андрейки. На обороте наш адрес московский и телефон. Жаль мы позже уезжаем, а то бы я вам Москву показала. Будете проездом, обязательно звоните: и встретим, и проводим, а то увезем на недельку на нашу дачу… Нам бы такую молодую бабушку…

Вышел Равиль и громко объявил, что меню русского дня и многие блюда приготовлены по рецептам и при участии русской гостьи, супер-повара Любы. Она смутилась, но пришлось подняться, обернувшись, Люба встретилась глазами с Ефимом. Он кивнул и захлопал в ладоши, а потом поднял вверх большой палец. Но была ли эта оценка ее внешнему виду или приготовленным блюдам Люба не могла понять. Равиль принес чай Любе и себе, они обменялись телефонами, а потом он подарил коллеге набор специй, фирменный колпак и фартук отеля в пакете с логотипом. Люба даже прослезилась.

После ужина Любаня на берегу попрощалась с морем. Они пошептались немного, пообещали друг другу помнить эти несколько дней взаимной любви…

София в номере успела съязвить на прощание, что даже выдающийся повар, это все же обслуживающий персонал, на что Любаня с улыбкой заметила, что гордыня один из смертных грехов, которого она, к счастью, лишена. Вот и попрощались.

Люба надела брюки и рубашку в клетку, уложила подарки в чемодан. Присела на дорожку, мысленно сказала спасибо дому, приютившему ее, подхватила вещи и вышла из номера.

Автобус, собравший русских туристов из разных отелей, устремился к аэропорту.

В родной «Харчевне» Любаня одарила всех подарками, неделю без устали рассказывала, как готовила на заграничной кухне, какой фурор произвели незамысловатые каши, блины и расстегаи… И потекли своим чередом привычные будни. Только ночами снилось море, его объятия и шепот, а иногда глаза Ефима и его теплый раскатистый смех… Утром веки были чуть припухшими от соленых, как море, слез.

Любаня перечитала роман «Мастер и Маргарита» и еще раз посочувствовала Маргарите, потому что полюбила она человека слабого, а потому всех предавшего, даже самого себя и свой талант. Жаль было и Ванечку Бездомного, душа которого повредилась вовсе не от встречи с Воландом, а от цинизма Берлиоза. В женщине, на которой первой исчезло платье после магического вечера в Варьете, виделась Любане София, и даже явственно слышался ее визгливый голос. И жалко было Софию, и справедливость наказания представлялась очевидной.

А в конце тома, среди примечаний, вычитала Любаня, что имя собаке прокуратора Булгаков взял из жизни – это было домашнее имя одной из жен писателя… От обиды за давно умершую женщину Любаня отбросила роман и помыла руки.

Банго. А ведь именно так назвал ее Ефим там, в далеком аэропорту, доставая ее чемодан с ленты транспортера. «Нет, никому я не буду преданной собакой, ни за какие коврижки. Слава Богу, что все уже закончилось… Да и не начиналось. Все прошло. Точка.»

Накануне Нового года, выходя с работы, Любаня почувствовала сверлящий спину взгляд. «Нервы разгулялись… Но это же невозможно: набрали заказов на праздники, хоть ночуй на работе. И ведь придется ночевать… Мощности оборудования явно не хватает… Нет, чтобы обновить плиты, технику современную закупить, так они все зал украшают… Нет, это надо – в который раз меняют мебель в кабинете директора. А полетит плита – из этой мебели костра путного не разведешь, чтобы щи сварить…» Отводя душу в рассуждениях о недальновидности руководства, Люба бодро дотопала до дома. У подъезда остановилась, перевела дух, подняла глаза к морозному небу, где плыла круглая желтоватая луна, похожая на моток пушистой пряжи, лежащий на черной керамической тарелке неба. Во дворе в этот поздний час никого не было, да и быть не могло. Вспомнила, как накануне вдруг позвонила Лиза, как Злата кричала «пиизжай», как Андрейка басил «Любыська». «На Новый год звали. Ну надо же… Вроде случайное знакомство, а так на душе тепло стало. От того, наверное, и кажется, будто кто-то незримо присутствует рядом. Кому нужно мой синий пуховик рассматривать? Тоже мне, красота…» Люба глубоко вздохнула, махнула рукой, словно прогоняя наваждение и вошла в подъезд.

У почтовых ящиков витал едва ощутимый запах мужского одеколона. Вот и в их город завезли парфюм, запах которого ассоциировался у Любани с морем и отелем на далеком, словно бывшем в другой жизни, острове. Ночью приснился Ефим, который почему-то работал с ней вместе на красивой современной кухне и все спрашивал, не хватит ли соли… А Любаня смеялась: "Недосол на столе, а персол на спине".

В ночь на тридцать первое декабря, а потом и первое января, пришлось спать урывками на ящиках в подсобке. С первого на второе прибежала домой, чтобы помыться, переодеться и хоть три-четыре часика вздремнуть в человеческих условиях. Забежала к Марфе Степановне, чтобы деликатесами угостить, но даже заходить не стала… Сил и времени не было. Праздники.

Второго к вечеру о выходе на работу сообщила отпускница Ольга, да две девчушки из техникума пришли на практику. В виду таких замечательных обстоятельств Любаня взяла отгулы на целых три дня. Конечно, она понимала, что если наметится аврал, то ей позвонят первой… Но хоть выспаться и денек полный, а то и два, отдохнуть...

Любаня гладила белую рабочую форму, когда в дверь кто-то позвонил. «Марфа Степановна, наверное, - подумала Любаня и, как была, с распущенными до пояса волосами, ситцевом халатике, в тапках на босых ногах, распахнула входную дверь.

На пороге стоял Ефим. Моложавый, в горнолыжном костюме и вязанной шапочке, с инеем на бровях и ресницах.

- Чур меня, - вырвалось у Любани непроизвольно.

- Ты будто приведение увидела? Или кота Бегемота? - невесело рассмеялся Ефим.

- Чеширского кота, - переведя дух, выговорила Любаня. – Проходи, а то холода в квартиру напустишь.

- У вас здесь настоящая зима, а в Москве все первого числа к вечеру растаяло…

- С поезда? Накормить? – от растерянности Люба не знала, что сказать и как спросить, зачем приехал Ефим, как разыскал. Уж София на свадьбу точно бы ее не позвала.

- Зная, как ты готовишь, с удовольствием, - зябко потирая руки, обрадовался Ефим отсрочке сложного разговора.

- У меня бульон куриный с фрикадельками из грудки и чесночно-сливочные гренки.

- Красота! – выдохнул Ефим, которому маленькая хрущевка Любани показалась игрушечной и очень женской: и шторки с рюшками, и фиалки на окнах, и вышитые крестиком подушечки на диване, и давно невиданные чехлы на стульях…

Люба проследила за его взглядом: "Подушки еще мама вышивала. Я не умею. И чехлы на стулья она шила, не все ещё износились".

Она явно было смущена, никак не могла этого скрыть и сердилась на себя за это. Суета у плиты помогла ей овладеть собой. Руки перестали противно дрожать.

Ефим ел с удовольствием, но не жадно.  Она и себе налила суп в тарелку, хотя есть совсем не хотелось. Люба уставилась на его красные после горячей воды руки

- Перчатки не носишь? – спросила она, тяготясь молчанием.

- В поезде забыл, а в магазины заходить не стал, - объяснил Ефим.

- Как София поживает? – задала очень важный вопрос Любаня. Голос не подвел, не дрогнул. Но смотреть она предпочла в тарелку.

- Я ее последний раз на Кипре видел, в аэропорту. Она же из Питера…

- Неужто не удалось ей тебя на себе женить? – ахнула Любаня и подняла глаза.

- А что? Была такая опасность? – поднял бровь Ефим.

- Еще какая, - честно ответила Люба и улыбнулась.

- А можно... мне добавки? - выпалил Ефим, собираясь спросить совсем о другом.

- Конечно – конечно. Ешь на здоровье.

- Ты, Любаша.... В общем, все после твоего отъезда только о дне русской кухни и говорили. Даже официанты твое имя с придыханием произносили, а как Равиль горевал, что не уговорил тебя по рабочей визе остаться…

- Поздно мне в такие авантюры бросаться, а за добрые слова спасибо, - скрывая подступившие слезы тихо вымолвила Люба.

Пауза, повисшая в кухне, стала мучительной. Но первой не выдержала хозяйка дома:

- Ефим, ты меня разыскал, чтобы супа моего поесть? Говори, что случилось, сил нет политесы разводить.

- Я подумывал тебя найти еще на Кипре, собирался… - он вздохнул и посмотрел ей прямо в глаза. -Но мог бы и не собраться. Честно говорю. Как есть. Беда у меня случилась, а кроме тебя никого, кто бы помог, не представляю. Все очень серьезно. От сына ушла жена. Сбежала с любовником то ли в Испанию, то ли в Португалию… Сына не оправдываю, думаю, что и он виноват… Большой мальчик, видел, кого в жены брал. Но она, кукушка, дочку пятилетнюю бросила, внучку мою, Настёну. Веня, сын мой, занимается дизайном квартир и загородных домов. С утра до ночи на работе. Зарабатывает, конечно, прилично, да не об этом речь. Он первую неделю после отъезда этой… бузил сильно: пил, бил посуду… В общем соседи вызвали милицию… Еле я внучку отбил у социальной службы. Там же не женщины работают, а бульдоги… Увез я Настёну на дачу. Спрятал. А юристы мне говорят, что опеку без проблем можно оформить, если я женюсь. Одним словом, спасай Люба, выходи за нас с Настёной замуж.

- Ты серьезно? – опешила Любаня.

- Все понимаю, жених я незавидный. Мне уже шестьдесят три. Бываю жутким занудой, поясницу прихватывает. По полдня торчу в университете. Но ради вас с Настеной сокращу нагрузку… Люба, без тебя девочка может попасть в детский дом…

- Я правильно поняла, что это будет фиктивный брак ради спасения ребенка?

- Еще чего? Фиктивный! Даже не надейся. Настоящий брак будет, и семья будет настоящая. Стал бы я, старый дурак, тебя разыскивать…

- А, кстати, как ты меня нашел?

- Через операторов сотовой связи. Лиза помогла. Настена сейчас у нее гостит. Они со Златой ровесницы, только та бойчее… Ну, в общем, я приговора жду…

- Мне ведь еще пять лет до пенсии работать…

- Хватит тебе убиваться на своей работе, я видел, какая ты из своей «Харчевни» выходишь…

- Ты ж только приехал…

- Это я уже второй раз. Первый раз струсил… Да и не бросила бы ты своих перед Новым годом. Не прав?

- Прав. Только Бангой меня не зови никогда, - решительно произнесла Любаня.

Ефим встал,сгреб ее в объятья, прижал к себе и уже на ушко спросил:

- Да?

- Да, - почему-то также шепотом ответила Люба. – А мы сможем ездить на море?

- Даже в тот же отель, если хочешь… Но можно что-нибудь и получше…

- Лучшее - враг хорошего, - поспешила заверить Любаня, вдыхая запах знакомого одеколона.

- Неправда. Вот я предпочел жениться на самой лучшей женщине в этом мире.

- А достался ты мне опять по горящей путевке…

- Не понял?

- Когда–нибудь объясню.