Если сверху насаждать экономический феодализм – то снизу будет революция

Специфика современного российского государства состоит в том, что оно создавалось в эпоху приватизации. Сутью приватизации было создать класс богатых людей, которые должны были стать основой капиталистического общества.

Но капиталист – это человек, который вкладывает во что-то свой капитал. В нашей же стране задача состояла в том, чтобы сделать неких людей (которые сами капиталом никогда не обладали и даже предпринимателями не были) очень богатыми. То есть они получали имущество, не умея обращаться с ним и, главное, получая довольно существенные долги.

А по закону о приватизации они должны были вкладывать в предприятия инвестиции. Решалось это дело очень просто. В банке брались деньги, помещались на счет предприятия, бралась справка о том, что инвестиции поступили – и буквально в тот же день эти деньги отправлялись обратно, то есть кредит гасился.

Но самое главное – что были и другие обязательства. Прежде всего – по взяткам тем чиновникам, которые обеспечивали получение этих активов. И для того, чтобы эти взятки отбить, необходимо было выкачать деньги из предприятий.

Кроме того не забудем, что люди, которые получали эти активы стоимостью в миллиарды и десятки миллиардов долларов, личными деньгами не обладали. И оказывались в очень странной ситуации: у них есть активы на миллиарды долларов, а денег нет.

А для чтобы активы нормально функционировали, необходимы оборотные средства в масштабах, сравнимых со стоимостью этих активов.

И люди, у которых денег не было, начали очень активно изымать эти деньги из доставшихся им задарма активов. То есть грабить и гробить предприятия, разрушать хозяйственные цепочки и так далее.

При этом образовался слой очень богатых людей, которые точно знали, что свои активы получили незаконно, деньги выводили незаконно и так далее. Они старались вывести их капиталы за пределы страны и их активно тратить – мы помним нуворишей девяностых.

Однако жизнь продолжалась. На место тех прихватизаторов пришли новые. Кроме того прихватизаторы на определенном этапе работали в Госкомимуществе и в других министерствах, где еще сидели старые советские чиновники, которые еще не понимали, как можно так воровать. И еще до конца девяностых среднее звено министерства экономики состояло большей частью из таких людей.

Эти люди, конечно, что-то себе брали, но это были копейки. А дальше пришло новое поколение, которое буквально с молоком матери восприняло приватизационную идеологию. И самое главное – эта идея приватизации постепенно шла в массы. Люди стали приватизировать не только имущество, но и функции. И таким образом сама мысль о том, что государство должно выполнять какие-то общие задачи – ушла за задний план.

Что должны делать чиновники в таком государстве? Максимально монетизировать свои функции. Вот это и стало главной задачей, которую поставила перед собой приватизационная команда девяностых. Она постепенно вытеснила из управление старые кадры, смотревшие на свой служебный долг иначе. И в результате все министерства – минздрав, минсельхоз и т.д. – заполонили специалисты по монетизации их функций.

Например мы знаем, что самое выгодное для вывода капитала дело, скажем, в минздраве или в министерстве образования – это ремонт и закупка оборудования. В результате закрывались старые больницы, создавались новые (потому что их надо строить), масса средств шла на ремонты, причем выделяли денег сильно больше, чем реально было нужно. Очень много тратилось на закупку зарубежного оборудования по ценам, в разы превышающим цены аналогичного отечественного. А так как отечественное не покупалось, то и наше производство умирало.

Еще происходила концентрация фонда заработной платы. Ведь когда у вас 100 врачей или 100 учителей и каждому выдается некоторая средняя зарплаты – много не украдешь. А когда на 100 врачей, получающих маленькую зарплату, есть главврач, которые получает в 5 раз больше, чем они все вместе взятые, то чиновник из какого-нибудь управления резонно говорит: ну, милок, ты процентов 20-30-то дай нам!

То есть это все следствие банальной вещи – монетизации государственных функций конкретными чиновниками.

Что при этом происходит с людьми – это просто никому не интересно.

В нормальной ситуации всегда существуют общественные институты. Например Комитет народного контроля, Комитет партийного контроля, другие общественные организации, которые были в СССР, – это институты гражданского общества.

На Западе это политические партии, всякие общественные советы и общества, создаваемые определенными коммерческими структурами для продвижения своих интересов. Но поскольку интересы разные, то всегда под каждую конкретную задачу можно найти какие-нибудь НКО, которые эту задачу решают.

В нашей стране такого нет, потому что нет и предпринимателей, которые занимаются практическим бизнесом. У нас есть только крупные структуры олигархического толка, которые свои задачи решают путем подкупа чиновников. И по этой причине им никакие общественные структуры не нужны, они кровно заинтересованы в их отсутствии. Они вообще не заинтересованы в публичности, потому что любая публичность высвечивает их теневую суть.

Классический пример тут – история с московской реновацией. Есть реальная проблема: в новой Москве понастроили колоссальное количество домов, которые нельзя продать – по самым разным причинам: там нет ни машиномест, ни парков, ни каких-то объектов инфраструктуры типа школ, поликлиник и так далее.

Просто стоит колоссальное количество высотных башен, окнами смотрящих друг в друга, где купить квартиру может только гастарбайтер, который там исключительно ночует и у которого нет ни семьи, ни детей. Грубо говоря, покупается однокомнатная квартира, в ней живет пять человек или десять.

Еще и уровень жизни упал, поэтому резко упал и объем ипотеки. В результате эти квартиры пустуют – и непонятно, что с ними делать. И чиновники, которые должны получить свою долю от продажи этих квартир, эту долю не получают. Вот и возникла гениальная идея: принудительно выселить полтора миллиона человек, за бюджетные деньги купить эти квартиры, переселить туда этих людей, а потом на месте сломанных домов построить такие же башни и, соответственно, продавать квартиры уже там.

В результате это вызвало протесты населения и создало политические проблемы, особенно неприятные с учетом выборов 2018 года.

И непонятно, что с этим делать, потому что чиновники уже не могут закрыть эту операцию, под которую уже заряжены значительные деньги. И подписать сообтветсвующий закон политическое руководство тоже не может. Потому что это создаст очень серьезные проблемы. В результате образовался политический тупик…

И так – со всем. Со здравоохранением, с сельским хозяйством, когда основная задача – не развивать его, а, например, ликвидировать мелкие фермерские хозяйства, потому что они создают конкуренцию аффилированным с чиновниками крупным комплексам.

То есть на самом деле сегодня мы имеем дело с абсолютно классическим феодальным государством. Но разница в том, что феодал за то, что получал свой феод, должен был защищать своего сюзерена, а в нашей стране функция защиты сюзерена отсутствует. Ну, или сводится к произнесению правильных слов и принадлежности к «Единой России». А сами феодалы используют, соответственно, свои феоды (которые носят не земельный характер, как в Средние века, а отраслевой) как источник получения дохода.

Причем в отличие от классического феодала, который знал, что свой феод отдаст своему сыну, нынешний точно знает, что его сын на его место не придет – и потому выжимать этот источник надо досуха. Даже если там все сдохнет через 10 лет – а ему-то что? Его-то уже все равно не будет не будет на том месте. Главное – насосать оттуда сыну на наследство и виллу на лазурном берегу.

То есть в девяностые годы усилиями команды Гайдара-Чубайса и американских советников у нас была создана абсолютно нежизнеспособная система. Она ни к модернизации не способна, ни, соответственно, даже к поддержанию своего существования. И без новой революции наверняка не обойдется.

Другое дело, что эта революция может быть сверху, а может быть и снизу. Если она будет снизу, чего бы очень не хотелось, она будет крайне тяжелой и сравнимой с революцией 1917 года.

Михаил Хазин.