Германия: преступление, позор, покаяние

Популистские рычаги в долгосрочной перспективе не работают. Они — часть механизма, с помощью которого можно прийти к власти. Но в политике — как и во всяком творчестве — важна Мысль. Если ее нет, на длинной дистанции партия проиграет. Народы, наученные горьким опытом, эту мысль (или ее отсутствие) слышат всегда.

Германия — единственная страна, где популизм — пережиток прошлого. «И слава богу» — думают немцы, наблюдая за его расцветом в окружающих странах. Пока горлопаны всех мастей и национальностей сотрясают воздух, немцы тихо и уже давно мирно работают на благо своей страны, да еще пару миллионов мигрантов тянут. Молча.

Они это уже проходили, и заплатили сполна: и разделом страны, и позором… И до сих пор платят. Пока помнят. А память у них, как и характер, основательная.

На фото: Ангела Меркель на трапе самолета
Фото: Bundeskanzlerin.de

На следующий день после выборов Дональда Трампа издание The New York Times приветствовало канцлера Германии Ангелу Меркель как «последнего защитника Либерального Запада». И именно Меркель последней, как новому «лидеру свободного мира», позвонил перед уходом Барак Обама.

Вирус популизма разошелся везде: от британцев до Индии с премьер-министром Нарендрой Моди и до Филиппин Родриго Дутерте. Избрание Трампа добавило энергии правым партиям.

Новая «весна народов» 2017, в отличие от 1848 года, несет в себе мало героико-романтических ноток и абсолютно никаких новых идей. Народники используют не только экономическую политику, но и культурную и социальную тревогу избирателей, которые считают, что глобализация угрожает сложившемуся образу жизни, и даже самой их личности.

На фото: Альтернатива для Германии (AfD)
Фото: Opposition24.de

Но у немцев такие трюки не пройдут. Конечно, существует Альтернатива для Германии (AfD) такая же партия шовинистов-ксенофобов-популистов, что и ее «кузены» по всему миру. И она не могла не привлечь повышенное внимание со стороны средств массовой информации, как в Германии, так и за рубежом. Но, несмотря на истеричные заголовки, утверждающие, что AfD — «возвращение нацистов», ее поддержка, в лучшем случае, оставалась прохладной.

На недавних выборах в Нижней Саксонии, например, эта партия собрала только 7,8%, а ХДС — 34%. Недавние опросы показывают, что Меркель пользуется высоким рейтингом одобрения и что немецкие избиратели остаются сторонниками основных партий.

Популярнее стал, разве что, социал-демократ Мартин Шульц. Но, даже если бы AfD выросла, парламентская система коалиций в Германии устроена так, что эта партия не сможет сформировать правительство.

Примечательно еще и то, как хладнокровно немцы относятся к террористическим атакам. В то время как президент Франции Франсуа Олланд заявил, что «мы находимся в состоянии войны» и объявил чрезвычайное положение после парижских событий в 2015 году, реакция Меркель на нападение на рождественский рынок в Берлине в 2016 году была спокойной.

В то время, как Трамп использовал резню в Орландо, чтобы посеять панику о «конце света», немецкий народ паниковать отказывался.

Не будем забывать еще и о том, что «двигатель Европы» пережил финансовый кризис 2008 года намного лучше, чем большинство других западных стран, и в целом выиграл от открытых границ и единой валюты Еврозоны. Экономика Германии основана на экспорте, и евро позволила ей продавать промышленные товары в другие европейские страны на выгодных условиях. Но не все так уж прекрасно: как писал Economist: «уровень жизни большинства немцев застопорился, слухи о „несметном богатстве“ сильно преувеличены, а национальные сбережения… были плохо инвестированы».

Более того, экономическая база Германии не особо впечатляет. В настоящее время в Германии уровень безработицы составляет 4,6%, примерно столько же, сколько в Америке — 4,7%, это и не намного ниже, чем в Дании — 6,2% или в Нидерландах — 6,9%. Но, конечно, экономические показатели — не щит от популизма. И даже если относительно здоровая экономика Германии — подспорье правящей коалиции Меркель, она не объясняет плохих перспектив AfD.

«В отличие от любой другой страны, Германия привила своим гражданам ясное понимания ответственности за свои преступления. Настороженность и имманентный настрой — противостоять любому расизму и экстремизму — это делает немцев в целом менее восприимчивыми к правым популистам сегодня. Чувство вины за Холокост объясняет колоссальную разницу с тем, как большинство странощущают свою государственность», — пишет издание TheAtlantic.

На фото: Советские солдаты открывают ворота концлагеря Аушвиц-Биркенау (Освенцим, Польша). 27 января 1945 года

В 1985 году, в 40-ю годовщину окончания Второй мировой войны, президент Германии Рихард фон Вайцзеккер выступил с обращением к немецкому парламенту. Речь укрепила чувство ответственности граждан за преступления нацистов.

В ней Вайцзекер открыто говорил о миллионах евреев и цыган, гомосексуалистах и умственно отсталых людях, убитых нацистским режимом. Он призвал молодое поколение «понять, почему так жизненно важно хранить память». Он также смело провозгласил: «Если мы сможем забыть о произошедшем… это было бы не только бесчеловечно… Мы должны воздвигнуть памятник [этим] мыслям и чувствам в наших сердцах».

Немцы серьезно восприняли просьбу Вайцзеккера. Сегодня правительство продолжает выплачивать компенсации жертвам Холокоста. А в 2013 году Германия обязалась выплатить дополнительно 800 млн. евро пожилым людям, пережившим Холокост.

Правые Германии говорят, что немцы — «единственный народ в мире, кто поставил памятник стыда в сердце нашей столицы», и они, вероятно, правы. Но это не является доказательством слабости Германии. Наоборот, это свидетельство моральной силы страны.

Общественный дискурс в Германии, как правило, проходит осторожно. Не принято хвалить нацистское прошлое или уменьшать вину. Когда в 2015 году израильский премьер-министр Биньямин Нетаньяху попытался возложить вину за Холокост на мусульман, пресс-секретарь Ангелы Меркель ответил: «Мы знаем, что ответственность за это преступление против человечества лежит на немцах…».

В любой другой стране такое, скорее всего, было бы немыслимо, но здесь популизм работает «наоборот». Германия — зазеркалье европейской политической жизни, из которого она с грустью наблюдает за молодой зеленой порослью популистов.

На фото: Нацистские палачи на скамье подсудимых Нюрнбергского трибунала (фрагмент). 1945

В 2015 годув ходе опроса было установлено, что 75% немцев считают, что у их страны «особая роль в мире» — в деле предотвращения зверств. Конечно, не существует способа полностью искупить преступление, но сама попытка сделать это — то, что отличает Германию от других.

В какой-то мере каждая страна противостоит своему прошлому; за каждым националистическим мифом лежит какое-то преступление. Великобритания никогда полностью не признавала чудовищность своего империализма, который означал несметные богатства для нее и лишения длязавоеванныхстран, этот империализм убил миллионы — в этом некоторые ученые видели даже ранние семена фашизма.

Франция также никогда не признавала за собой зла своей колониальной империи или сотрудничества с нацистами. Соединенные Штаты никогда не и приближались к полному признанию роли рабства в деле строительства страны, зверств Джима Кроу или геноцида коренных американцев, на земле которых США были основаны.

Связь между этим прошлым и яростным расизмом и ксенофобией сегодняшнего правого крыла может показаться тонкой, но она есть. Именно имперская ностальгия помогла убедить британцев разорвать связи с Европой. И что имела в виду Тереза Мэй, когда вспоминала про «глобальную Британию», если не утраченную империю? Как еще объяснить необычайно высокую поддержку бывших алжирских колонистов и их семей Национального фронта Ле Пен? У всех стран есть свои «первородные грехи», но только Германия осознала и произнесла вслух свой.

Немцы теперь не особенно религиозны. Но Реформация была не только про религию. Мартин Лютер сформировал и немецкий язык, и менталитет, и образ жизни. На протяжении веков страну раздирала кровавая конфессиональная борьба. Но после объединения Германии в XIX веке лютеранство выиграло культурную войну.

«Многое из того, что обычно было протестантским, мы сегодня воспринимаем как типично немецкое», — говорит Кристин Эйхель, автор книги «Влияние Лютера на Германию», «Deutschland, Lutherland».

 

На фото: Памятник Мартину Лютеру в Дрездене, Германия

«Немецким христианам было гарантировано спасение, но они должны были жить так, чтобы заслужить его. Аскетизм, жесткость — все это сохранились в архитектуре Баухауза и даже в стиле мебели IKEA (в лютеранской Швеции).

Это можно увидеть и в скромном платье, и офисном декоре, и в предпочтениях в еде Ангелы Меркель, дочери лютеранского пастора, и в Йоахиме Гауке, президенте Германии — бывшем пасторе. Оба могут участвовать в блестящих приемах французского президента во время посещения Парижа, но таких никогда не будет в Берлине», — пишет Economist.

Но дело не только в отвращении к визуальному украшению. Когда Макс Вебер писал о протестантской трудовой этике в 1904 году, он имел в виду кальвинизм и его производные, такие как американское пуританство. Кальвин рассматривал способность человека разбогатеть как знак того, что Бог предопределил его спасение.

Для Лютера христиане уже были спасены, поэтому чрезмерное богатство было подозрительным. Вместо того чтобы копить, христиане должны работать на общество.

Таким образом, работа (Beruf) стала призванием (Berufung). Целью была не прибыль, а перераспределение. По словам профессора теологии Герхарда Вегнера, этот «лютеранский социализм» находит свое светское выражение в народном благосостоянии Скандинавии и Германии.

«Скрытое наследие Лютера продолжает появляться в самых неожиданных местах. Немцы, и особенно лютеране, покупают больше страховок, но меньше акций, чем другие (Лютер не верил в то, что можно заработатьденьги, не работая). — Не трудно догадаться, что Лютер был антисемитом, предрассудок, за который его соотечественники заплатили огромную цену.

Легендарное повиновение немцев власти объясняется тем, что Лютер был одним из основоположников довольно бездарной „назидательной доктрины“, которая на корню зарубила традиции публичных дискуссий.

Такой жесткий морализм может затруднить и дело лидерства в „свободном мира“, особенно в Брюсселе, где проблемы ЕС требуют готовности обсуждать и идти на компромисс. Есть вещи хуже, чем чрезмерная мораль. Недостатком лютеранского наследия немцев является и трудность принятия альтернативного образа жизни. Но лютеранская Германия медленно трансформируется глобализацией.

Сегодня в Германии есть не только набожные аскеты, но и все: начиная от потребителей-хипстеров и заканчивая растущим мусульманским населением, которое подталкивает страну к новому типу религиозного плюрализма», — заключает The Economist.