Первомай в разгар Застоя

Фото из Google

Отрывок из романа «Дирижабль СОЮЗ»

Утро 1-го мая выдалось пасмурным и прохладным. Термометр на балконе у Семёна Сербы показывал +2, а как сложится погода днём, никто не мог предвидеть, потому что местные прогнозы погоды можно было лишь или в “Медвежанской правде” прочитать, или услышать по трансляции из квартирной радиоточки, говорящую коробочку которой  Семён согласился присобачить на стене кухни, когда их в прошлом году ставили всем горожанам для оповещения на случай атомной войны.

Но прогноз обычно Медвежань передавала в 7.15, а в это время Семён уже танцевал на автобусной остановке или задыхался в тесноте битком набитого людом салона. А областную газету в целях экономии не выписывал.

Сегодня же выходной по случаю дня международной солидарности тру-щихся, как в шутку выражался Фима Шумахер, боевой заместитель Миши Красивчука по отделу пластмассовых изделий и материалов, и надо не в Управление к канцелярскому столу прорываться, а добираться в Старый город к месту сбора на первомайскую демонстрацию.

Пока Семён разбудил Наташу, пока умылись, а он ещё и побрился мерзким, недельной давности, лезвием “Нева”, попили чаю с колбаской и плавленым сырком «Дружба», оделись, причесались, время приблизилось к половине восьмого.

На углу проспектов 50 лет СССР и Ермака в условленном месте стоял пазик с кумачовыми флагами, портретами членов Политбюро ЦК КПСС, транспарантами. Около пазика нервно топтался партийный вождь нашего Управления Виктор Лях, поглядывая на шикарные часы “Полёт”, подарок жены Светы на день рождения.

Семён тоже нервничал и поглядывал на свою старенькую “Победу” на правой руке. Сегодня в пять вечера прилетает на четыре дня Люба, и после демонстрации надо суметь её встретить в аэропорту Тетёркино и достойно доставить в Топтуны…

Ната озябла и куталась в старенькое пальтецо, из которого явно выросла. Покупка шубки или пальто стояла в плане на осень, когда приедет бабушка Аня…

Вскоре в пазик набилось народу по  самое не могу. Как и договаривались накануне, Лях грузил в пазик только работников с детьми, да и то не всех – автобусишко-то не резиновый… Остальных заворачивал и велел бежать на автобусную остановку.

Десятки голубых лазов мотались из Нового города в Старый, отвозя строителей светлого будущего в начало единственного проспекта Старого города – проспекта Командарма Уборевича.

Никто уже не знает, даже в идеологическом отделе горкома партии, кто такой Уборевич и какое отношение этот товарищ имел в 30-е годы к захолустному южноуральскому райцентру Топкие Колтуны, но из песни слова не выкинешь – красавец проспект Командарма Уборевича, возникший за последние два года из невзрачной улочки Командарма Уборевича, теперь останется здесь на века. Правда, в 72-м, сгоряча, хотели новый проспект назвать именем Брежнева, но из обкома поправили, мол, рано ещё, при жизни не принято, не по-большевистски будет… Так и остался в Топких Колтунах Уборевич. Иероним. Командарм. Зам Тухачевского, славно отличившийся при подавлении “Антоновщины”…

А вообще весь Старый город, с его хибарами и бараками 30-х годов, узкими немощёными улочками и первозданным берегом Топи – готовый музей под открытым небом. С улицы Ленина, бывшей Дворянской, попадаете на улицу Дзержинского, бывшую Верхнепосадскую, а саму Дзержинского пересекают Карла Маркса и Фрунзе. Бабульки ещё помнят, что это были испокон веков Мещанская и Рыбацкая.

А кто такой или что такое Фрунзе вообще допроситься невозможно. Даже активные комсомольцы отводят глаза. Кто его знает! Может, герой гражданской войны, как Чапаев, или вообще как француз  Робеспьер, или немец Карл Либкнехт… А может, и не человек вообще, а наш филиал МОПРа…

В точку сбора приехали с небольшим опозданием в 8.05. Там, в двух кварталах от  дирекции ТопАЗа, у двухэтажного “Детского мира” и поставили пазик. Народ вышел на свежий воздух, поднимая воротники, потому что солнце так и не пробило низкие облака и не прогрело округу.

Вскоре к машине стали подходить другие работники Управления и складские, кто работает в нашем складском хозяйстве. Постепенно набралось человек восемьдесят.

Виктор Лях организовал  разгрузку причиндалов из пазика, вручил самые громоздкие мужикам, а лёгкие портреты членов Политбюро впарил женщинам. Оглядев пёструю озябшую команду, Виктор Яковлевич повёл народ на проспект Командарма Уборевича, где уже пытались построиться отряды посланцев других подразделений ТопАЗа.

Сначала повезло – быстро нашли своё законное место по столбику с картонкой “Управление смежных производств”, вбитому у кромки проезжей части в газон. Вклинились в людское крошево, напоминающее пингвинов в разгар брачного сезона – раздрай, бестолковщина, злобные морды парторгов.

– Так, народ, строимся в четыре ряда. Все, кому поручены флаги и портреты, отвечают за их сохранность, а после демонстрации сдать мне. Пазик будет стоять на улице Маяковского возле Районного узла связи.

Так всем и стоять, не расходиться. Сейчас 8 часов 20 минут. Через сорок минут дружно пойдем парадировать…  

 Лях суетится, выравнивая ряды, равномерно распределяя наглядку.

– Аистова, раз уж с сыном заявилась, так с ним попеременно и держите портрет Громыко. Вот так, и лицом вперёд его!

А ты, Албутов, со своей свободой Корвалану переместись на два корпуса вправо!.. 

Как  только Лях удалился в задние ряды, Гришин всучил порученный ему Ляхом метровый лист фанеры на высоченном шесте с тремя аршинными буквами УСП своей плановичке Нине Петровне и вышел из рядов демонстрантов на придорожный газон. Вроде перекурить, хотя он и не курил. Вскоре к нему примкнуло с десяток мужиков, большинство начали жадно дымить. Семён тоже, оставив Нату на попечение верной Аистовой, попёрся к своим на газон.

То там, то здесь у припаркованных вдоль проспекта автобусов и грузовиков кучковались озябшие мужики и бабы, разливающие в предусмотрительно прихваченные из дома стаканы водочку и портвейн, а в колоннах куражились гармошки и рыдали аккордеоны.

Наши тоже сорганизовались и, переместившись  к пазику, начали согреваться. Водитель открыл переднюю дверь и прямо на ступеньках, постелив вчерашнюю Медвежанскую правду, разложили варёные  яйца, сало, плавленые сырки «Новый», «Костромской» и “Дружба” (их начала разворачивать и ломать на подходящие куски Пашенина Татьяна), солёненькие огурчики, водитель нарезал батон.

Гришин без промедления начал срывать гуськи с Московской, а Калимуллин отработанным ударом ладони в донышко вышибал корковые пробки из винных бутылок.

– Народ, – воззвал к их совести Шумахер, – надо же начальство позвать, а вдруг не побрезгуют…

Но начальство уже само разобралось в международной обстановке и решительно приближалось к костяку коллектива.

С Ляхом  шли и подъехавшие к началу праздничного шествия начальник Управления Антонов, “первый” замначальника Сигнал, просто верный зам Семагин и категорически непьющий уже третий год просто зам Загогулин.

– С праздником, товарищи! – Поприветствовал активистов гуська и стакана Антонов.

– Здравия желаем! – Ответил за всех Гришин. – Просим к столу! По граммулечке за победу пролетариата во всемирном масштабе и в школу не пойдём!..

Сигнал, как публично непьющий, отступил в сторону, за его спину спрятался Загогулин, а Лях и Антонов подошли поближе и по-пролетарски, без кобеляжа взяли стаканы с водярой и по бутерброду, что их ловко собирала Таня Пашенина. Не отказался от дармовщинки и Семагин.

– За успехи нашего славного Управления! – Возгласил Антонов и разрешающе кивнул Ляху и замам.Освободившиеся стаканы достались Гришину, Сербе, Аносову, Калимуллину и Шумахеру.

Заводы комплекса привезли  несколько духовых оркестров, так что атмосфера была насыщена бодрящими революционными мелодиями и ритмами. В некоторых местах праздничной толпы затевались стихийные танцы и песни.

Но вот по людскому столпотворению пронесся некий сигнал, какая-то незримая информация, началось неуловимое шевеление.

Начальники подразделений побежали в первые ряды своих коллективов, рыком и матерком останавливая бестолковое броуновское движение передовиков производства, вновь равняя ряды, понукая народ взять знамёна, портреты и транспаранты наизготовку. Многотысячная толпа успокоилась и затихла в ожидании сигнала…

Ровно в девять вдали, в полукилометре, у дирекции ТопАЗа, где сооружена “правительственная” трибуна для руководства ТопАЗа и города, духовой оркестр грянул “Союз нерушимый…”

Первый секретарь  горкома Черняев, буквально глотая микрофон, поздравил коллектив ТопАЗа и строителей, поблагодарил за успехи в возведении комплекса заводов и города. Кратко обрисовав важность освоения производства ТопАЗов на фоне зверств банды Пиночета в Чили и  бесчинств американского империализма в странах капитала, он подчеркнул  всемирно-историческое значение решений XXV съезда КПСС и напомнил, что под руководством верного ленинца Леонида Ильича Брежнева наша страна уверенно идёт к коммунизму. Затем Роман Кириллович озвучил, прочитав по бумажке,  несколько лозунгов и объявил праздничное шествие трудящихся города открытым.

Под “Прощание славянки” первым открыл демонстрацию автосборочный завод. По морю знамён и транспарантов, и целых сцен из истории ВКП(б), смонтированных на бортовых зилах, величественно плыл салатно-зелёный тягач 5461, гордость топтунских автомобилестроителей.

Рабочие колонны шли и шли мимо трибуны неостановимо. Специально наученные глашатаи в рядах счастливого народа провозглашали здравицы Леониду Ильичу лично и Политбюро ЦК чохом.

Вот она, мощь Союза, гаранта счастливого коммунистического будущего всего прогрессивного человечества!..

– Ура, товарищи! – Вырывался из мощных динамиков вокруг трибуны отеческий голос Черняева.

– Ура-а-а!.. – тысячеголосым эхом послушно отзывалась  колонна. – Бреж-нев! Ура! Бреж-нев! Ура!.. Брежнеевураа!..

И в такую высокоторжественную минуту Старый город накрыла вдруг сизая пелена, погода взбесилась, и повалил густой белый-пребелый снег. Тёплый. Спокойный. Неостановимый. Самоуверенный. Вездесущий. Крупные, сказочно красивые снежинки сыпались так густо, что ничего не было видно дальше соседнего ряда демонстрантов.

Народ, чертыхаясь, шёл наобум, ориентируясь на звуки духового оркестра у трибуны, дудевшего марши с оптимизмом оркестра тонущего Титаника.

За считанные минуты выпало более 200 миллиметров снега, и эту массу тотчас растоптали и превратили в тающую бяку тысячи тружеников ТопАЗа… Флаги, транспаранты и портреты намокли и стремились улечься на асфальт. Женские причёски превратились в неряшливые пейсы, брови и ресницы потекли, превращая расписных красавиц в измазюканных чудищ, а мужики, растирая по мордам снежинки, истово, хотя и негромко матюгались, выпуская на  волю свой, обычно скрываемый на людях, богатый устный фольклор…

Демонстрация в Топтунах последние годы длилась минут по сорок, максимум по часу, но службы обеспечения всегда шли в хвосте, после главных героев праздничного мероприятия – аппарата генеральной дирекции и рабочих коллективов заводов.

Отцы ТопАЗа и города тоже страдали, все в снегу и дискомфорте на своём руководящем насесте, а всё потому,  что пожадились на сооружение простейшего навеса над трибуной. Впрочем, навес в смете был и довольно дорогой, но реально на эти деньги соорудили очередной павильон на пристани катеров в профилактории Чёрное озеро…

Когда закончилось прохождение колонн заводов, остальных погнали ускоренным темпом.

Лях бежал слева по газону, подбадривая сослуживцев и оставляя в снегу глубокие борозды своим сорок пятым растоптанным…

– Быстрее, дохляки! Скоро уже трибуна. Сразу за трибуной нам направо, на Маяковского, там у РУСа сбор. Не проскочите поворот! Гришин, выше свою фанеру!

Хорошо тем, кто подстраховался и вышел на демонстрацию в резиновых сапогах. Но таких умников оказалось немного.

Семён проклинал себя за уступку Нате. Это ради её любопытства он попёрся на презираемое им мероприятие. Обычно всегда откручивался, находя благовидные поводы. В прошлом году, например, вызвался остаться ответственным дежурным по УСП…

Наташа, к счастью, выбралась в стареньких зимних сапожках и почти не пострадала от сюрприза погоды, а сам Семён нёсся по снежной квашне напролом. Мокрые по колено брюки мерзко облепляли ноги, туфли промокли так, что простуда, скорее всего, обеспечена.  Ну, да и ладно! Возьмём больничный… 

Наконец, примчались к трибуне. Что там хрипел в микрофон Генеральный Борисов, как раз толкавший речуху, разобрать было невозможно, да никто к трибуне и головы не повернул. Все бдительно смотрели себе под ноги и стремились не упасть под каблуки следующих напирающих рядов.

Вот поворот направо, на Маяковского. Слава богу, спасительный пазик в условленном месте, с гостеприимно открытыми дверьми. В заднюю дверь закидываем причиндалы, в переднюю грузятся те, кто ехал в нём утром с детьми. Спасены!..

Потом метеорологическая наука выяснила, что на широте  Топтунов последний раз подобная снежная напасть в начале мая обрушивалась лишь в 1936-м, сорок лет тому…

Когда пазик разгрузился в Новом городе в исходной точке на углу проспектов Ермака и 50 лет СССР, Семён договорился с Ляхом, что тот даёт ему пазик смотаться в Тетёркино к самолёту за Любой.

Прямо так, с неразгруженными мокрыми флагами и прочей идеологической продукцией на борту Семён и поехал за Любаней. Шофёр попался знакомый, уэспевский, понимающий, - не матюгался и не возникал.

Сначала завезли Нату, и Семён ещё повозился полчаса, пока накормил дитя яичницей и остатками вчерашней гречневой каши. Наказал прибраться и укатил в аэропорт.

Первое мая продолжало шагать по миру…