Несостоявшийся муж и миска картошки

Капризная вещь эта человеческая память!

У одних она никак не может удержать цифры, у других – не дружит с поэзией, третьи ничего не запоминают на слух..

А я очень плохо запоминаю лица и имена. Но иногда, изредка, какое-нибудь имя врежется в память и застрянет там наглухо, намертво, на всю оставшуюся жизнь.

Вот, например, читала я в далеком 1956-м году в «Иностранке» роман одного индуса по имени Бхабани Бхаттачария под названием «Оседлавший тигра». До сих пор - хоть ночью меня разбудите – мгновенно выпалю это совершенно чуждое нашему уху имя и название романа, которые мне с тех пор ни разу не попадались на глаза.

Спрашивается – зачем это мне?

А вот вчера читала о Джине Лолобриджиде (в связи с ее 89-летием) и захотела сравнить ее с ...ну, с этой...боже мой, ну тоже очень красивой...ну,которая с Мастрояни...э-э-э, "Брак по-итальянски"...

НЕТ! Никак! Гугл говорит мне: дура, это же Софи Лорен.

Конечно! Что я, не знала, что ли?

Вот так и живем.

Но это все просто так, к слову.

Из города Славгорода на краю Кулундинской степи, где мы с мамой прожили в эвакуации два нелегких года, память моя вынесла только два имени.

Разные события, обстоятельства, местА и даже мои детские стишата – это пожалуйста, это я помнила и даже написала в «Маленьких рассказах», а вот кого как звали…

Одно из имен – тетя Валя, я о ней там писала. А вот второе имя я хоть и помню до сих пор, но никогда о нем не упоминала.

Витька Шульрихтер – мой одноклассник, сосед и … несостоявшийся муж.

- Какой еще муж?! Вам же тогда по девять лет было – скажете вы и будете совершенно правы.

Но вот послушайте, как дело было.

В классе, куда я пошла учиться, был странный обычай: каждый день после уроков кого-нибудь из учеников травили и били. Одного. Каждый день другого. Бежали за ним, удирающим, с криками, свистом и улюлюканьем, толкали в спину, вырывали из рук торбу с книгами (о ранцах или портфелях мы там и понятия не имели), отвешивали тумаки.

До серьезных побоев дело не доходило, но запугивали просто до полусмерти.

На следующий день жертвой оказывался кто-нибудь другой, а вчерашний чаще всего принимал участие в травле, как бы пытаясь откупиться, войти в доверие к тем, от кого это исходило.

Но вот от кого?!

Я не могла понять этого ни тогда, ни, тем более, сейчас, задним числом. Где-то к середине уроков вокруг намеченного «зайца» начинал образовываться какой-то вакуум.

Кто был зачинщиком? Кто определял кандидатуру на заклание? Этого проследить не удавалось. Но отчуждение и предчувствие побоев были ощутимы вполне определенно.

Пару раз я испытала такую расправу на себе и заранее точно знала, что сегодня будет моя очередь. …

Я упала – то ли от толчка в спину, то ли от скользкого места под ногами – прямо лицом в снег.

«Загонщики» хохотали, кто-то отфутболил мою сумку, я барахталась, стараясь встать, и вдруг услышала над собой:

- Не бейте, не бейте ее! Отпустите!

Это кричал мой одноклассник Витька Шульрихтер.

Злобный гогот стал уже совсем нестерпим, мальчишки начали что-то выяснять у Витьки, и мне послышались слова «Что, она твоя шмаруха?»

Может быть, я ошибаюсь, и слово было какое-то другое, но мне помнится именно так. Под шумок разборки я отползла, дотянулась до сумки и кое-как выкарабкавшись, побрела домой – никто не догонял.

Витька не столько испугал, сколько ошеломил моих мучителей, и они отстали.

Через пару дней Шульрихтер подошел ко мне возле нашего дома и вполне серьезно заявил:

- Давай поженимся. Если ты будешь моя жена, они тебя бить не будут!

- А как это «поженимся»? Мы же еще маленькие.

- Идем, я тебя научу, - уверенно произнес Витька и повел меня на чердак нашего дома.

Мы с ним оба были воспитанными детками из интеллигентных городских семейств – ходили в детские сады, гуляли за ручку с родителями, нас водили в театр на балет. И того, что детям знать было не положено, мы и не знали. Даже год, проведенный перед Славгородом в селе, как-то не расширил моего кругозора в вопросах женитьбы, я только знала, что это происходит в ЗАГСе.

Однако Витька был несколько более продвинут, видно где-то получил «информацию». Поэтому, приведя меня на чердак, он предъявил мне заранее припасенную (и где только взял!) гофрированную трубку от противогаза и объяснил, что мы должны в нее пописать с двух сторон.

Вот тогда мы и станем мужем и женой.

И щадя мою стыдливость, он ушел с трубкой в темный угол чердака, там произвел свою часть обряда, а потом вернулся, протянул мне трубку и велел проделать свою половину. Недостаточная толщина трубки и количество накрученных на меня одежек в сочетании с морозом не менее -35 градусов делали для меня процедуру неосуществимой. Но главное – я же точно знала, что для женитьбы нужен ЗАГС, а вовсе не противогазная трубка!

Но женщина есть женщина, и там, где мужчина ломится сквозь стены, женщина идет в обход. А посему я объяснила Витьке, что дожениваться мы не будем, что он может просто сказать тем, кто спросит, что мы сделали все, как надо, и я не возражаю, чтобы меня считали его шмарухой или как там это называется. Поэтому, если он, конечно, не боится, то может меня защищать.

К великому счастью, проверить действенность нашего не до конца состоявшегося бракосочетания мы не успели: наш класс назначили шефствовать в местном госпитале, надо было готовить самодеятельность, а тут я со своим киевским детскосадским и балетным образованием была вне конкуренции.

Меня прозвали Генерал Марано, слушались беспрекословно, и никому бы и в голову теперь не пришло травить меня как зайца. А Витька стал моим главным помощником и другом.

Вероятно, именно поэтому меня пригласили к нему на день рождения. Для ясности надо сказать, что мы с мамой жили впроголодь, ведь папа мой был рядовым, а денежные аттестаты полагались только семьям офицеров.

А вот у Витьки дела обстояли лучше: его папа – художник-оформитель – имел бронь и на фронт не шел. Поэтому их семья – Витька, папа и мама – жили гораздо благополучнее нас. И получив приглашение, я сразу подумала о том, что наверняка чем-нибудь накормят.

Мама отпустила меня до 8.30 вечера, и я пошла. Собственно, идти никуда особо не надо было – в длинном одноэтажном доме барачного типа с четырьмя крылечками наша квартира была с первого крыльца, а Шульрихтеров – с четвертого.

Не помню уже, чем нас угощали на этом дне рождения, но центральным блюдом на столе была большая миска горячей, дымящейся, политой каким-то жиром отварной картошки. И ее можно было брать вилкой сколько хочешь! Если другие какие-то яства хозяйка накладывала на тарелочки сама, то насчет картошки было ясно сказано: не стесняйся, бери, сколько хочешь.

И я брала!

Нет, я не нагребла сразу много в свою тарелку – я же девочка воспитанная – а брала по одной картофелине. Съедала ее и снова брала, потом еще одну, еще одну… Миска была большая, глубокая, нас было всего пятеро (кроме меня и какой-то родственницы никого не пригласили), и картошка всё не кончалась и не кончалась. А я все не могла остановиться и ела, ела…

Мне казалось, что Витькины родители смотрят на меня как-то жалостливо-высокомерно (хотя тогда я это так не могла сформулировать, просто чувствовала), я понимала, что надо бы остановиться. Но это было выше моих сил, и я ушла только тогда, когда миска опустела.

Домой я пришла гораздо позже назначенного времени, так что мама даже не хотела меня в квартиру пускать, но я постелила что-то в сенцах и легла там прямо на пол, так что она быстро сжалилась, а когда я рассказала про эту миску картошки, то сразу поняла – раньше уйти я не могла.

Мы с ней быстро помирились, а вот с Витькой после этого дня рождения у нас все разладилось.

Нет, мы не ссорились, но как-то совершенно отдалились друг от друга, будто он был принц, а я – кухаркина дочка.

В гости к нему меня больше не звали.

Недавно, в очередной раз вспомнив это имя из детства – Витька Шульрихтер – я вдруг подумала:

Господи, а ГУГЛ для чего?!!

Ведь если набрать в поисковике «Дина Сафьян», то меня там видно. Так может быть, стоит и Витьку поискать?

И я спросила у ГУГЛа, знает ли он Виктора Шульрихтера.

Оказалось, что знает, и это действительно он, мой Витька, мой несостоявшийся муж из далекого военного детства.

Год рождения – 1933 (ну да, мы же в одном классе были), отец – художник-оформитель.

Да, это я хорошо помню, он же бронь имел и рисовал все плакаты в городе (а если бы ушел на фронт, кто бы рисовал «Убей врага!»?).

А сам Виктор Александрович Шульрихтер стал видным архитектором, заслужившим почести, награды, премии на конкурсах.

И всё это я прочла в его некрологе, потому что ровно два года тому назад, в марте 2015 года он ушел из жизни после продолжительной болезни.

Бедный Витька!