За бозон ответят. Что такое научные коммуникации и нужны ли они в России

В нашей стране растет количество научных организаций, у которых есть профессиональные службы внешних коммуникаций. Научно-исследовательские институты, научно-производственные предприятия, университеты, заповедники и ботанические сады все чаще публикуются в СМИ, обзаводятся сайтами, социальными сетями, мобильными приложениями и, что важнее, специальными людьми и даже командами, которые всем этим управляют. PR-директор московского Физтеха, исполнительный директор Ассоциации коммуникаторов в сфере образования и науки и эксперт «Коммуникационной лаборатории» РВК Елена Брандт — о том, кто такой научный коммуникатор, зачем он нужен и как с его помощью возродилась российская наука, пережившая клиническую смерть

________________________________________________________________________________

Фото: Toby Melville / Reuters

_______________________________________________________________________________

NASA vs питерский стартап

В феврале NASA выпустило новость о том, что его ученые обнаружили семь новых экзопланет, три из которых потенциально пригодны для зарождения жизни. Открытие было удостоено масштабной пресс-конференции, новость попала во все мировые СМИ, и это никого не должно удивлять — научные гиганты вроде NASA, CERN или Стэнфорда давно и прочно лидируют в мировой научной повестке.

Зато вас может несколько удивить другое. В начале марта в ведущих мировых СМИ появилась новость о том, что программисты из Петербурга создали алгоритм, который по манере ведения твиттера определяет семейное положение пользователя, — и этот алгоритм сделал вывод, что Дональд Трамп холостяк. В отличие от американских астронавтов и швейцарских ядерщиков, видеть питерских айтишников в The Guardian и The Independent довольно непривычно. Все потому, что небольшой петербургский вуз сделал удачный медийный заход с элементами ньюзджекинга — и целый день продержался где-то на краю сознания европейской и американской общественности — а это в наши дни, поверьте, дорогого стоит.

Парадоксально, но в современном мире есть такая плоскость, в которой глобальный тяжеловес NASA и скромный питерский Университет ИТМО, посеявший новость про Трампа, почти уравнены в шансах. Эта плоскость — работа с медиа. Помните блондинку из фильма «Марсианин», отвечавшую в NASA за отношения со СМИ? Так вот, какая бы наука в организации ни делалась, именно наличие или отсутствие в команде такой блондинки (если, конечно, она достаточно компетентна и изобретательна) решает, узнает ли об этой науке мир, или она так и останется в стенах организации.

РЕКЛАМА

Связисты с общественностью

На самом деле, конечно, блондинка ни там, ни там не работает одна, упаси бог. В NASA коммуникациями занимаются несколько десятков человек, в ЦЕРНе для этого существует целая коммуникационная группа, ведущая в том числе и просветительскую деятельность, похожим образом дела обстоят и в крупнейших мировых университетах. Все чаще и чаще такая же картина наблюдается в России. В марте Российская венчурная компания (РВК) и Ассоциация коммуникаторов в сфере образования и науки (АКСОН) представили результаты исследования того, как развиваются коммуникации в российской науке. Вопрос, который мы перед собой ставили, звучал так: как часто в российской науке создают выделенные коммуникационные подразделения (или хотя бы одного специалиста) и какими каналами они пользуются для внешней коммуникации.

Но, прежде чем рассказать о результатах, давайте разберемся, почему такое локальное явление, как рост количества пресс-служб в российских университетах и НИИ, вообще может быть интересно.

Мягкая мобилизация

Научные коммуникации являются естественной производной от науки, но возникают они при важном условии — наличии в науке конкуренции на любом из уровней. Поэтому в теории они могут служить индикатором развития национальной науки. И, судя по событиям последних лет в России, все примерно так и есть.

С начала нулевых государство стимулирует развитие науки — увеличивает внутренние затраты на исследования и разработки, повышает оклады научным сотрудникам, поощряет публикации в международных рецензируемых журналах — и, что характерно, количество таких публикаций, по данным Минобрнауки, в последние три года действительно растет: в 2014 году перестало падать, в 2015-м выросло на целых 10%, к 2016-му преодолело падение за предыдущие 13 лет и все еще продолжает увеличиваться (показатель не вызывает сомнения, потому что легко проверяется вручную по базам публикаций). И во всем этом государство делает осознанную ставку совсем не на Академию наук, где, казалось бы, российская наука и делается, а на другую науку — университетскую. Доля вузовского сектора во внутренних затратах на исследования и разработки уже перевалила за 11% и продолжает расти. А еще активно стимулируется (и похвалой, и рублем) вхождение российских университетов в первую сотню ведущих мировых рейтингов, в которых исследовательская репутация — основной критерий. Драйверы развития — вот какую роль отвели университетам в большом процессе так называемой «мягкой мобилизации» гражданской науки.

_____________________________________________________________________________

Продолжение следует, если будут комментаторы