НЕУДЕРЖИМЫЙ

НЕУДЕРЖИМЫЙ

   Вспомнилось во время прогулки по подлеску. А как  тут не вспомнить, когда сегодня такой день. Именно в такой день, но много лет назад, произошло то, о чём я и хочу вам  рассказать.

   Великий пост закончился. Батько, мать и я (пацан - мелковозрастной) возвращались  на «Москвиче» с церкви в селе Хорошее.

   Яркий, светлый день. Шлях. По обе стороны степь. Мелькают курганы, посадки.

- Что так медленно едешь, как будто машину коровы тянут, - нервничаю я,  хотя батько вдавливает педаль газа на всю. – Давай я поведу.

- Не давай, - испугано вскидывается мать, - он нас в балку завезёт, - она крестится, - если живы останемся, то до вечера не выедем.  Ты куда-то спешишь?

- Есть хочется, - бросаю я. – Невмоготу. Скорее бы за стол.

- Не бреши, - улыбается отец.

- Да чё мне брехать, - отбиваюсь я. -  Смотрите. – Я поднимаю рубашку, показываю живот и втягиваю его. – Видите. Пузо к позвоночнику прилипло.

- Ты мне сказки не рассказывай, - улыбка не сходит с лица отца.

- Какие сказки, - вмешивается мать.

- Да я это просто так.

   Молодец  батько.  Не выдаёт сына.  Грешил я в Великий пост. Он не раз заставал меня. Если б мать прихватила или тётя Феня (монашка) отлупцевали бы.

   Съезжаем с бугра, проскакиваем мост, до дома с километр, «Москвич» глохнет.

   Для меня это удар.

- Не можешь ездить, - сердито говорю я. – Есть захотелось  ещё больше.

 - Не  бреши, - ухмыляется отец.

- Что ты прицепился к нему, - возмущается мать. – Не бреши, да не бреши. Проголодался. Потерпи, сынок. В дороге не хорошо пасху и яйца есть. Приедем домой. Отец машину сейчас починит.

- Долго чинить будет, - говорю я. – От голода могу умереть. Мам. Ты тут жди, пока батько справит, зачем тебе пешком идти, ноги и так у тебя от пастьбы коровы болят, а я домой побегу. Хоть кусок хлеба схвачу.

- Не бреши, - батько старается добить меня на правду, но не успевает.

   Я выметаюсь из салона. Только видели меня. По огородам, напрямик, перелетаю через заборы. Дом. Я врываюсь в большую комнату.

   Вот он. Измотал душу за время Великого поста. Ночью даже снился. Я срываю с него белую, кружевную  салфетку. Сажусь. Набрасываю ремни на плечи.  Меха ходуном пошли, замелькали пальцы.

   В это время открываются ворота, въезжает «Москвич». В комнату входят батько, мать.

- Ты уже успел и поесть, - спрашивает мать. – Что ж  одним хлебом. Тут яички, пасха. Оставь баян.

- Ага, - подбрасывает отец. – Так он тебе его и оставит. Брехун.

- Опять ты за своё, ничё он не брешет, есть просто хочет,  -  мать защищает меня . – Так ты поел?

- Да, - отвечаю я. – Хлеба налопался до пуза.

- Не бреши, - батько наносит окончательный удар. – Ты кому веришь, мать. Он же в Великий пост чуть с ума не сошел, потому что ты не разрешала ему играть. Он всю дорогу только и думал о баяне, а не о том, как поесть. У него теперь баян до вечера ни за  пасху, пряники  и  конфеты не отдерёшь.

- Он же всё время  есть просил, - мать в недоумении.

- Так это же он, - хохочет отец и подмигивает мне. - Если бы ты, мать, в Великий пост сказала ему: очисти от снега огород, перекопай и посади картошку, а я тебе за это дам поиграть на баяне, он разбился бы, но картошку посадил бы, а выросла бы она или нет, это его не волновало бы. На баяне играл бы.

   Молоток батько. Знает, какой характер у сына.