"Надеюсь, самиздат не вернется никогда..."

В эти дни 1855 года декабрист Иван Пущин получил примечательное письмо от друга своего Евгения Якушкина. «Появилась рукописная литература... — сообщал Евгений. — Как хотите, а это замечательное явление — общественное мнение силится изо всех сил высказаться — и высказывается иногда в этой подземной литературе чрезвычайно умно».

Так было дано определение явлению, которое существовало, конечно, задолго до этого письма, еще в пору Елизаветы.

Стоило императрице отменить смертную казнь, как вольнодумство подняло голову — и из рук в руки начали передавать сочинения масонов, язвительные эпиграммы в адрес власти, а также целые политические трактаты: потребность высказаться сродни жажде, ее пока не утолишь...

И хотя знакомое каждому советскому человеку слово «самиздат» появилось только в XX веке, благодаря остроумному поэту Николаю Глазкову, именно так, самиздатом, распространялись по России радищевское «Путешествие из Петербурга в Москву», революционные стихи и эротическая литература а-ля Иван Барков. Поток самиздата ослабевал и усиливался в зависимости от силы закручивания политических гаек. Количество издаваемого иногда многократно превышало тиражом число официально выходящего. И после революции в голодающей Москве на последние деньги покупались из-под полы книги Андрея Белого и Михаила Кузмина, Владислава Ходасевича и Николая Гумилева, Максимилиана Волошина.

А острый «устный» период самиздата породил целый сонм профессиональных запоминальщиков, эдаких «магнитофонов на ногах». Так что в самиздате богами были и издаваемые, и издатели.

...Задыхаясь от книг, все никак не могу избавиться от того, что уже не представляет такой ценности, как раньше.

Вот перепечатанный на машинке «Нерв» Высоцкого, целых три тома. Юз Алешковский. Солженицын и Шмелев.

Окуджава. Старый, отцом еще купленный Мандельштам.

Есть даже Цветаева — настоящая, та, которую нельзя было купить. Эпиграммы Гафта...

Детям не объяснить, отчего невозможно расстаться с этими книгами, купленными когда-то «аж за три рубля», — до каждой из них путь теперь равен пути до книжного магазина. Им немыслимо представить, что когда-то, не так давно, не все книги можно было там найти, а про некоторые небезопасно было спрашивать. Я, как и многие, не заметила, что самиздат почил в бозе. Все произошло само собой, когда отпала нужда чтото прятать, он ушел поанглийски, не прощаясь. Но оставил о себе добрую память — поскольку, не боясь, показывал, что у золотой советской медали была оборотная сторона, учил самостоятельно думать и понимать.

И хотя его немного жаль, надеюсь, он не вернется.

Ольга Кузьмина