Симфония - Русский Ренессанс Ч II

Пытаясь обосновать тезис о гармоничном балансе между разумом и верой, Киреевский отдает предпочтение вере. Мышление у него есть такой способ вхождение в божественную истину, при которой разум при помощи Откровения не просто поднимается до духовного зрения, а «сочувственно соглашается с верой». У Хомякова мы найдем тезис о «смыслящей вере». Правда, нас не должно подкупать частое употребление славянофилами слово – вера. Вряд ли вера простого русского крестьянина и вера Киреевского одно и тоже. Вера мыслителя имеет интеллектуальный колорит, он говорит о ней как о «живом и цельном зрении ума». Хотя фундаментом для синтеза различных способностей познающего человека будет вера, средоточием духовного, религиозного просвещенного человека является «сердце». Как говорил Б.Паскаль: «Сердце имеет свои законы, которых не знает ум». Впоследствии Л.П. Карсавин напишет: «Вера не только теоретическое убеждение и не только волевое усилие. В первом случае она не могла бы никем рассматриваться как заслуга; во втором – не существовало бы «суеверия». Вера сразу является и теоретическим постижением истины и свободным практическим ее приятием. Но как единство теоретического постижения, т.е. признания истины, которая существует независимо от того, хочет ли ее кто-нибудь признавать или не хочет, и свободного, т.е. ничем не обусловленного, ни даже самою предсуществующей истиной, признания ее, вера возможна лишь в одном случае. Необходимо, чтобы она была соединением верующего с самой истиной и чтобы эта Истина была абсолютной, т.е. Божественной, самим Богом. Только если истина есть сам Бог, т.е. всему дает начало, все усовершает и все в себе содержит, истина содержит в себе и признание со стороны верующего, и его становлением истинным. Только тогда истина делает познающего ее свободным, ибо она-то, будучи всеобъемлющей, ничем не обусловлена. И только при действительном соединении верующего со всецелой и свободной истиной и может стать свободным его стремление к ней, ибо тогда оно есть и как бы само свободное раскрытие Истины в верующем». Итак, поскольку проблематика связанная с пониманием феномена «вера» является ключевой, а именно в ней концентрируется наибольшее напряжение мысли, давайте более пристально вглядимся в смысл несущий этим словом.

У русских философов вера, как целокупное со-стояние субъекта, охватывает всего человека его интеллект, эмоции, волю являя тем самым их своеобразное единство. Это высшая и наиболее приближенная к чистому духу «реальность», как бы точка со-единения с Божественным Духом. Это «поле встречи» живой и целокупной человеческой личности с Личным Богом. Это начало выхода из ограниченной субъективности в Объективную Реальность. Человек говорит Богу Ты. Любовь к Богу, как единственное условие и возможность познания, разрывает наше ограниченное, замкнутое в самом себе -я-, поднимая человека до истинного созерцания, до истинного знания, где начинается исихия. Истинно познать кого-либо означает соединиться с ним в любви. Ведь единственная объективная реальность – Бог(«Я есмь сущий»), т.е. истинно существующий, истинное бытие, единственная объективная жизнь. Бог есть Любовь. Любовь - является онтологической, до-тварной «категорией», являющей тайну внутритроических отношений.

Вера дает разуму именно тот необходимый ресурс, при котором из сомневающегося он становится объективно и актуально верующим. Вера становится разумной, а разум верующим. Здесь единство и гармония всего человека. Вера и это принципиально, не есть некое отсутствие знаний, а есть с одной стороны устремленность человека к Богу, а с другой объективное снисхождение к человеку в «тайне» Откровения Бога. В вере как онтологической реальности и происходит их встреча. Свободная встреча – свободных Личностей. Здесь мы и приходим к важному положению, что когда мы пытаемся вырваться в опыте к реальному знанию, к самой конкретности, то рано или поздно мы придем к Личности, которая и является единственно возможным «узлом» этих нитей. «Что бы мы ни думали о человеческом разуме, - и писал о. Павел Флоренский - но для нас загодя есть возможность утверждать, что он – орган человека, его живая деятельность, его реальная сила, логос. В противном же случае, в случае признания его «самим по себе» и потому – чем-то ирреальным, мы неизбежно обречены на столь же бесспорное и наперед предрешенное отрицание реальности знания. Ведь если разум непричастен бытию, то и бытие непричастно разуму, т.е. алогично. Тогда неизбежен иллюзионизм и всякий нигилизм, кончающийся дряблым и жалким скептицизмом. Единственный выход из этого болота относительности и условности – признание разума причастным бытию и бытие причастным разумности. А если - так, то акт познания есть акт не только гносеологический, но и онтологический, не только идеальный, но и реальный. Познание - есть реальное выхождение познающего из себя или, - что то же -, реальное вхождение познаваемого в познающего, - реальное единение познающего и познаваемого…. Итак, познание не есть захват мертвого объекта хищным гносеологическим субъектом, а живое нравственное общение личностей, из которых каждая для каждой служит и объектом и субъектом. В собственном смысле познаваема только личность и только личностью».
Согласно русской религиозной философии: религиозный опыт, мистическая чуткость и интуиция – вот «способ» познания в котором наше «мысленное зрение ума» расширяется, укрепляется и только в нем мы можем, или если угодно, быть абсолютно уверены в правильности нашего пути познания. Для философской мысли, здесь интересна поражающая своей глубинной целостностью гносеологический метод, где душа человека, его разум и сердце сплетаются в единый орган устремленный в глубины мироздания. Таким образом, именно религиозная вера является источником всякого истинного знания. «Такова эта теория познания целостного духа. Полное понимание – это воссозидание, т.е. обращение разумеваемого в факт нашей собственной жизни». Воля – вот что действительно отделяет субъект от объекта, истину от лжи. «Свобода в положительном проявлении силы есть воля». Воля так же ясно обнаруживается в творческой деятельности, как вера – в отображающей (рефлектирующей – прим. мое) восприимчивости, а разум – в завершенном сознании. Необходимость есть только чужая воля». Таким образом, свободно волящий разум и есть центр всего мироздания.

P/S. Почему Бог не есть «человеческое истолкование мира», как считал С. Вивекананда? Да потому что, божественное феноменолизируется как нечто совершенно и принципиально отличное: оно не похоже ни на человеческое, ни на космическое. Эта «реальность» совершенно иного порядка отличная от естественной реальности. Это уже мы, видя некий «план» в мире или через рассмотрения каузальности приходим к «понятию» причинности и т.д. предполагаем существование Первопричины. Это уже от нас. «Отсюда и все стремление человека к формальному постижению истины всюду и во все времена раскрывается в том, что он направляет свое единое сознание на предстоящий ему мир бессвязных, неупорядоченных, противоречащих частностей, порождающихся в душе случайными внешними влияниями, и старается с помощью присущих уму логических законов подвести эти частности под свое формальное единство. Чем непрерывней и напряженней льется свет единого сознания на волнующийся, изменчивый, полный неустройства и борьбы хаос ощущений, восприятий и представлений, тем в более стройную, правильную и устойчивую форму понятий и законов отливается он, тем более и яснее человек сознает, что он близится к истине с своей формальной стороны». Но в отношении религиозной формы познания, все несколько по-другому: «Мы приходим к Богу совсем не потому, что рациональное мышление требует бытия Божьего, а потому, что мир упирается в тайну и в ней рациональное мышление кончается». /Н. Бердяев/.