Реальная справедливость (окончание)

3. Зима

       Отзвенел пробными морозцами почти бесснежный ноябрь, покрыв озеро столь любимым рыбаками первым льдом. Декабрь тряхнул свой тулуп из серых туч, окропив округу первозданной чистотой, которая свойственна только снегу, ложащемуся на далёкие от промышленных и городских клоак просторы России. Обезлюдевшая к зиме и, наверно, уже не значащаяся в государственных реестрах как населённый пункт деревенька, приютившая двух антагонистов Ваныча и Саныча, просветлела и принарядилась.

       Ванычу второй день неможется. Немочь непонятная: не телесная, не духовная, но, однако, какая-то «внутрянная». Подойдя к окну, он смотрит на белёсое от сплошной облачности низкое небо и привычно думает вслух: – Сходить, что ль, к соседу, на самогон его раскрутить?.. Недели две, с прошлой бани, не разговлялись…

     Баня стала тем первым прочным звеном, которое сплотило их в процессе её ремонта, поскольку париться любили оба. А вот совместная заготовка веников показала, насколько они – люди разные. Саныч, увидев веники соседа, ошалело спросил: – Это что за мётлы?.. Банный веник должен быть наподобие японского веера: лёгкий, плоский, но плотный, без щелей… На что Ваныч спокойно ответил: – Я не претендую на твои веера. Люблю тяжёлый веник, чтоб сила удара до костей доходила… Впоследствии Саныч, считавший себя истинным «гурманом» русской бани, паря свои ревматичные ноги, оценил это качество веников соседа, а тот, однажды попробовав «японские» веники оппонента, больше к ним не прикасался.

     К производству спиртного Ваныч был так же равнодушен, как и к банным «веерам», и, наверное, если бы не сосед – виртуоз-производитель, уже забыл бы сам вкус этого зелья. Саныч же когда-то по долгу службы занимался борьбой с подрывом монополии государства на производство спиртного. Ещё тогда он восхищался сметливостью и мастерством, с которым народные умельцы могли из почти ничего делать то, что горит и приятно на вкус. Особым пристрастием к алкоголю он не отличался. По крайней мере, как он рассказывал Ванычу, в его служебных характеристиках этого не значилось. И здесь Ваныч верил ему на слово.

   Кстати, вера, видимо, и стала вторым звеном, связующим этих соседей. Как выяснилось в затяжных, но всегда спокойных «послебанных» беседах, они оба верили в реальную, как они её нарекли, справедливость. То есть в справедливость торжествующую здесь, на земле. Хотя каждый по-своему понимал и участвовал в становлении и поддержании этой реальной справедливости, оба считали, что глупо и бесполезно искать её, как в природных, так и в социальных заоблачных высях, если её нет на расстоянии протянутой для пожатия руки.

   Окна соседских домов были обращены на улицу и не позволяли старикам видеть избы друг друга. Для того, чтобы определить, чем занят сосед надо было одеться и выйти из дома. Ан, лень… Выходя утром, Ваныч видел лёгкое марево тепла, струящегося из трубы соседнего дома, и ещё подумал, что надо бы тоже затопить печку, но решил это сделать ближе к обеду.

– Пойду принесу дров, а сначала зайду проведаю соседа, – привычно подумал он вслух. Сунув ноги в валенки и надев шапку, вышел во двор; удовлетворённо взглянул на висящие под потолком шеренги мороженых щук, лещей, крупных окуней, развешанных, как для вяления. – Прав Саныч: надо бы сделать коптильню…

     Забор между их домами и кое-какие хозяйственные постройки, некогда отделявшие соседние участки, были давно, ещё до их «пришествия» разобраны на дрова сметливыми дачниками. Да так оно и лучше – дойти проще. Зимой они периодически чистили тропку, связующую дома, а вот летом она отсутствовала, не портя изумрудную зелень травы, сплошь покрывавшей полянку и радовавшей босые ноги.

   Войдя в избу, Ваныч поразился тишине, не нарушенной соседом, который не мог не слышать его прихода. Тишина, как колун над чурбаком, нависшая над ничего не понимающей головой Ваныча, рухнула со звоном, подобным звону литавр, невесть откуда зазвучавшему в его ушах: на полу горницы, головой к печке, на правом боку, скорчившись лежал Саныч.

   Присев на корточки, Ваныч взял руку соседа, чтобы определить наличие пульса, и по её температуре понял: поздно… Машинально выпрямившись, оглядел помещение, на подоконнике увидел зеркало. Взял его, так же машинально поднёс к носу лежащего.

– Зеркало отразило реальную справедливость, – почему-то вслух произнёс он и сел на стоящий рядом табурет.

– Эх, гэбня, и ты обманул… Объегорил… На хромой козе объехал… Это ж надо – так пошутить над моей последней светлой надеждой, – опять вслух подумал он и уже громче добавил: «Это будет несправедливо, если меня, лежащего на полу, будут обгрызать крысы».

4. Весна (вместо эпилога)

   Ранней весной, когда снег изрядно просел, частично стаяв, частично выветрившись, а земля под ним ещё не раскисла от непривычного тепла, в забытую богом и государством, но не людьми, деревеньку въехали три внедорожника с первыми дачниками. Проезжая мимо крайнего строения – избы Саныча – они удивились отсутствию обычно встречавших их сторожей и остановились у следующей – Ваныча. Их внимание привлекла появившаяся в палисаднике Ваныча странная «заплата» из старого кровельного железа. Располагалась она перед окнами избы, между рябиной и калиной, под которыми, как капли запёкшейся крови, темнели ягоды, оброненные птицами ещё зимой.

   Недоумение людей, вышедших из машин, увеличивалось. Подойдя ближе к «заплате», они поняли, что железо, придавленное двумя полупустыми мешками с землёй, прикрывает какую-то продолговатую яму, один край которой перекрывало, лежащее поперёк ямы дверное полотно.

   Все пассажиры вышли из машин: кто-то – покурить, кто-то – размяться. Вошли во двор, разглядывая гирлянды мороженой рыбы, отметили отсутствие входных дверей в избу. Прошли вовнутрь, удивились мешкам с землёй, стоявшим в углу, за печкой. Дело нечисто, - сказал один из приехавших, – Пошли к Санычу…

   Разгадка там их не ждала. В доме пусто, но никакого беспорядка. На столе стояла трёхлитровая банка, на треть заполненная, какой-то жёлто-коричневой жидкостью, стакан, и большая эмалированная тарелка, так же, как и изрядная часть стола, краплённая мышиным помётом,

– Я звоню в ментовку. Ни здесь, ни там ничего не трогать. Все идём к себе и ждём гостей, – резюмировал ситуацию тот же дачник, который первым вслух заявил о вероятности ЧП.

   Полиция, на двух «УАЗиках», приехала только на следующий день. Зато с полным составом специалистов и со всем оборудованием, нужным для оперативного разрешения ситуации. Внимательно осмотрев дверь от избы, которая лежала поперёк ямы, её убрали. Заглянув в открывшийся «люк», достаточный для проникновения в него человека, ничего не увидели, кроме пихтовых веток. Разобрали настил из старого кровельного железа и горбыля. Под ним, в ворохе лапника, без труда опознанный понятыми-дачниками, как будто вчера лёг, лежал Ваныч. Подняв его на поверхность, поняли, что под следующим слоем пихтового лапника лежит второй сторож. Саныч – единогласно подтвердили понятые. Наружных повреждений на телах не обнаружили. Учитывая очевидные факты, стало совершенно ясно, что третьего «участника» этой трагедии быть не могло.

   Безукоризненной версии мотива столь жуткого самозахоронения Ваныча ни специалисты, ни дачники предложить не смогли, но читатель знает о почти патологическом нежелании Ваныча предстать бессильной жертвой крыс.