Мистическая хворостина. Три любовника. Нечто.(Окончание)

На модерации Отложенный

Три любовника

   Возвращаясь домой, Петрович заметил возле коттеджа Екатерины Вадимовны толпу мужиков и баб. Он хотел пройти мимо, но его остановили.

- Ой, Петрович. Что тут было.

- И что?

- Такого ещё не было. Такая убойная история, что, не поверишь. Необыкновенная.

- Если не поверю, зачем хотите мне рассказывать.

- Мы лучше знаем: зачем. Это же новость. Ты…

   Дальнейшие слова накрыл пронзительный вой трёх скорых, которые с бешеной скоростью мчались к больнице.

   А история действительно была необыкновенной и началась она в коттедже, хозяйкой которой была секретарша главы администрации. Да, да. Вот та самая Катя, которая говорила Петровичу, что её нужно звать не Катя, а величать Екатерина Вадимовна, которая не пропустила Петровича в кабинет своего шефа и которую чуть не снёс с ног Григорий Фёдорович, когда у него мужик, вылитый прокурор, но на самом деле не прокурор, увёл дипломат с деньгами.

   Екатерина Вадимовна быстро ходила по своей самой большой комнате, прекрасно украшенной подарками с намёком: полураздетые и полностью раздетые женщины в соблазнительных позах, но красоту она не замечала, потому что сильно нервничала. А сильно нервничала она не из – за картинки в Интернете. Это, как она решила, ей показалось. Петрович накалил мозги. Они и спятили на время, а потом восстановились. Нервничала она и не в связи с тем, что шеф запутался в двух прокурорах. Если он сумел распутать поселковый бюджет на постройку своего коттеджа, убедив проверочную комиссию во время плавания в бассейне с рюмками конька, которые стояли по всему периметру, что это не его коттедж, а дом отдыха для детей – инвалидов, то с прокурорами разберётся. Нервничала она также не потому, что шеф, как ей показалось вначале, повредился в уме. Такие повреждения Рустам Андреевич быстро приводит в порядок в бусугарне.

   Её грызло другое. Потерять трёх любовников в течение часа, да ещё каких? Не просто деповских мужланов с копеечным доходом, а верхушку посёлка – это было не просто поразительное событие, а молниеносный удар для Екатерины Вадимовны. Такого рекорда не найдёшь даже в книге рекордов Гиннеса. Малосильная схлопнулась бы, но только не Вадимовна.

   В детстве она любила читать сказку, в который богатырь одним ударом отсекал три головы Змея Горыныча. Отрубит, а на их месте вырастают новые. Рубит, а они вырастают.

   Вадимовна на богатыря не тянула, но обладала тонкой женской интуицией, которая подсказывала ей: головы любовники потеряли вначале, а потом оклемаются.

   А что случилось?

   Она сидела перед туалетным столиком с огромным зеркалом, глядя с отвращением на опухшее, красное от слёз лицо.

- Козлы, - процедила она.

   Вадимовна называла их так, когда была одна, так как считала, что любовники не выкладываются полностью на подарки, а экономят на ней.

– Ноги их больше у меня никогда не будет. – Это было не решение, а горячие слова. Остынут. - Узнали, что они мои любовники и закатили скандал. Это мужская жадность: единообладание, а настоящая женщина хочет многообладания. Разве такие формы, как у меня, должны принадлежать одному мужчине. Это эгоистично. Неправильно. Не честно. – Вадимовна даже затопала ногами и всхлипнула, а потом зарыдала.

   Рыдать Екатерине Вадимов не хотела, но её глаза, словно наполнил кто-то таким потоком слёз, что они, хлынув, затопили весь паркетный пол и затопили бы и всю квартиру, если бы также неожиданно не закончились, как неожиданно и начались, и ей пришлось почти около часа высушивать пол тряпкой. А она ведь была не поломойка, а секретарша главы администрации.

   За многообладанием крылась не, сколько телесная связь, а денежная, которая позволяла Вадимовне выбиться из узкой тропинки на широкую дорогу: хорошо одеваться, получать дорогие подарки.

   После окончания школы она уехала в город, чтобы поступить в институт, но институт оказался ей не по зубам, так как ещё в школе она больше внимания обращала не на учебники, а на заточку своих форм и украшение глаз, которые она считала самой убойной силой, сваливавшей мужчин.

   В школе она придерживалась мнения о себе, как о первой красавице, ненавидела Настю и не раз пыталась перейти ей дорогу к Тольке, но Настя и Толька не обращали на это внимания. Это был мир двоих, но не закрытый, а открытый, в который мог войти любой, но не любой остаться.

   После провала в институт она устроилась на работу в машиностроительный завод на должность инструментальщицы. Ключи, зубила, молотки. Да разве ими вырубишь деньги на наряды, кафе, рестораны… Вечерами она просиживала одна, уткнувшись в общежитское окно, из которого открывался вид на сверкающий ресторан, в огнях которого она тонула и пыталась найти выход, чтобы выбраться из копеечного угла, пока её разбитная подружка Вероника не бросила.

- Дура! С такими формами и глазами. Займись этим. Найди толстенького и кати по жизни.

   Найти толстенького не получалось. Попадались худенькие с худыми карманами. Звяканье железок в инструментальной конуре доводило её до истерик, ночью ей снилось громыхающее железо, и она, не выдержав, мотнулась назад в посёлок. Повезло. Секретарь главы администрации. Сначала она прильнула к нему, но ей хотелось размаха. Она нацелилась на Пугайло и прилепилась, не отпустив главу, Конечный удар она нанесла по прокурору. Он хоть и был протезным, но, как заметила Вадимовна, протез был настоящим бойцом и вышибал немалую деньгу, которую она   перекачивала себе. Всё шло просто замечательно, пока она не напоролось на сегодняшний день. Конечно, дело заключалось не в дне, а в других причинах.

   Так что же случилось?

   А случилось то, что ровно час назад, она готовилась к первой романтической встрече, за которой должна была последовать вторая, за второй третья. К ней, как и было намечено в компьютерном расписании, первым явился Пугайло. Такого несправедливого напора она не ожидала. Какой несдержанный сексуальный хам. Доход от него меньше других. Работник малосильный. Подонок. Никакой вежливости и понимания, а ведёт себя, как тот богатырь из сказки. Рубит, рубит, а окончательно дорубить не может. Раскрыл пасть. Наорал на Катерину Вадимовну, обозвал её самой худшей проституткой, которая путается с прокурором, главой администрации Григорием Фёдоровичем: с самым что ни на есть высшим коррупционером и сказал, что больше его ноги здесь не будет. Екатерина Вадимовна хотел вычеркнуть его из компьютера, но осторожность прежде всего, ведь начнёт пакостить.

   После Пугайло без предупреждения заявился сам Григорий Фёдорович и не то, что наорал, а просто обрушил её и тоже сказал, что больше его ноги здесь не будет, так как узнал, что кроме его ног здесь ещё шляндают ноги заквашенного Пугайло и протез прокурора, и стоять в очереди он не намерен.

   Через полчаса тоже без предупреждения заявился прокурор Иван Александрович и не то, что обрушил её, а просто сбил с ног и тоже сказал, что больше его ноги здесь не будет, потому что его протез не переносит чужой мужской дух.  

   Потеря грозила быть ощутительной. Нужно было достраивать дачу, заменить «БВМ» на «Мерседес», которые были куплены раздельными усилиями любовников.

- Дураки, - говорила она.

   Вадимовна услышала, как открылась дверь и по шагам узнала первую ласточку, которой оказался Пугайло с огромным букетом из чёрных роз. Он поставил их в хрустальную вазу и обнял Екатерину Вадимовну. Потёрся щекой. Время Константин Абрамович не хотел терять и начал стаскивать сапог, но застрял на половине, услышав слова Вадимовны.

- Прощаю, - снисходительно сказала она.

- Не понял, - ответил Пугайло. – За что меня прощать?

- Не шути. Ты же час назад был у меня.

- Не был я у тебя.

- Как так не был. Был. Наорал, назвал нехорошими словами, сказал, что у меня в любовниках кроме тебя ещё глава администрации, прокурор. Больше их не будет, даю слово.

   О прокуроре майор знал, но терпел: должность повыше, о главе администрации догадывался, а сейчас получил полное подтверждение. Екатерина Вадимовна, сама того не ведая, сдала себя.

- Как, - прошептал Пугайло, - у тебя кроме меня и прокурора ещё… - Он не успел закончить.

   В коридоре послышались шаги, по которым Екатерина Вадимовна определила вторую ласточку: глава администрации без букета, но с двумя бутылками шампанского. Он поставил шампанское возле хрустальной вазы и хотел лихо   взбрызнуть, но взбрызнуть расхотелось, когда он увидел Пугайло, сидевшего в раскидной позе на диване. Том самом, который часто укачивал его.

- А! Майор, - сказал он, чувствуя в душе тёмные позывы, которые толкали его к тому, чтобы кинуться на Пугайло, но Абрамович, хотя и был узок в талии, но обладал неимоверно длинными руками и при желании, не сгибаясь, мог достать ими до пола.

- Да, майор, - задиристо ответил Пугайло.

- А позвольте спросить: зачем Вы здесь?

- А Вы? – отпарировал майор.

- Приношу извинения, но я первый задал вопрос. И следуя дискуссии…

- Вы уверены, что это будет дискуссия, - бросил Пугайло.

-Мне думается: да, - ответил Григорий Фёдорович и посмотрел на дверь

- И Вы уверены, что она не перерастёт в другое?

- Среди нас женщина. Не уходите в сторону. Вам первому и отвечать.

   Спорить Пугайло не стал. Он был противником споров. Ответить не трудно. Главное, что ответить.

- Позвонили, сказали, что разбойное нападение на квартиру Екатерины Вадимовны. Вот я и примчался.

- Преступников поймали? – подсёк Григорий Фёдорович.

- Не успели! – горько вздохнул Пугайло.

   Какая основа для удара, чтобы раздробить Пугайло. Упустить такую возможность Григорий Фёдорович просто не мог.

- Не на том месте сидите майор, - подпустил двоякий намёк Фёдорович. - И что же произошло?

- Да успели только окно разбить.

- А где оно?

- Кто?

- Разбитое окно.

- Да я его уже выбросил, - небрежно ответил Пугайло. - Вставил новое, пришлось маленько поработать топором и молотком.

- Разве у Екатерины Вадимовны имеются такие инструменты?

- У неё нет, но у меня имеются. Я их на всякий случай держу. Вот, например, как сегодняшний. Дело – то плёвое. Молотком раз, - Пугайло смёл со стола бутылку шампанского, которая, бешено промчавшись мимо головы Григория Фёдоровича, ударилась дном об стену. Удар вышиб пробку, и она ринулась на главу, но тот вовремя   отклонился. – Топором два, - ваза с чёрными розами взмыла вверх, и, перевернувшись «горлом» вниз, обсыпала розами главу. – Да что окно, - разошёлся Абрамович. – Бывает, что и голова попадается.

- А убирать, кто будет, - всполошилась Екатерина Вадимовна.

- Уберём, - бросил Пугайло. – Дело – то плёвое. Пару раз махнул и порядок. Где веник?

- Я веников не держу. У меня пылесос, - вздёрнулась Вадимовна.

- Пылесос – это хорошо. Современно. Но горло у него узкое. Не затянет голову.

   Григорий Фёдорович сбросил с себя чёрные розы, вздохнул, надеясь на облегчение, но вместо облегчения почувствовал, как у него дрогнуло в пятках. Ведь под сегодняшний случай может попасть и он, но решил не отступать.

- Талантливый Вы человек, Константин Абрамович, а позвольте узнать, какое окно расшибли. Хотелось бы посмотреть на Вашу работу.

- Не помню, - отбрил Пугайло.- Окон – то много.

- А Вы, Екатерина Вадимовна?

- Гришенька! Ты что обалдел. Окнами не хватало мне ещё заниматься.

   Минут пять в комнате стояла тишина. Первым не выдержал Григорий Фёдорович и пошёл на очередной заход.

- А почему стекольщика не вызвали? – спросил он.

- Долго искать. – Пуйло вёл себя развязано и пресекал любую возможность Григория Фёдоровича подкрасться к нему, чтобы свалить с ног. - Да и это. Когда стекольщики видят полицейского, они разбегаются. Боятся. Мало ли что может случиться. Убить ведь может.

   Григорий Фёдорович малость поугас, но решиться на такой смелый поступок, как показать спину, он не мог, потому что ноги, словно прикипели к полу. Он порыскал глазами по комнате, чтобы найти предмет для разговора и уткнулся в полуснятый сапог Пугайло.

- А почему у Вас сапог снят?

- Прошу уточнить, уважаемый Григорий Фёдорович, - резанул Пугайло. - Я, как полицейский, привык к детальному рассмотрению дела. Вас интересует, почему он на половину снят или почему не полностью снят?

- Почему на половину.

- Вы помешали.

- Тем, что я пришёл?

- Нет.

- А чем тогда?

- Гвоздь в сапоге вылез. Я начал снимать, а потом услышал шаги и подумал, что возвращается вор. Не до сапога было дело. Схватил молоток, чтоб ударить, когда он появится. Я никогда не промахиваюсь. Хотите покажу, как я хотел нанести удар?

- Не надо, - быстро бросил Григорий Фёдорович. - Но возле подъезда стоит полицейская машина. Вор что, дурак?

- А воры редко идут напрямую. Всё больше по окнам, да по окнам. Помните, как с Вашего кабинета через окно утащили сейф. А в нём были миллионы. Мы пошли по следам, и они привели к Вашему коттеджу, потоптались, а дальше исчезли. Мы тогда с Вами ответственность вместе поделили. Я за то, что сначала обратил внимание на дверь, а нужно было в первую очередь на окно, а Вы за то, что заставили жену поливать ранним утром огород, не подумав, что следы – то смоются.

- Да. Тяжёлая история. А позвольте взглянуть на гвоздь?

   Екатерина Вадимовна несколько раз пыталась вмешаться, чтобы остановить Григория Фёдоровича и Константина Абрамовича, но разве можно было остановить эту великую битву титанов, не тех титанов, о которых мы читали в сказках детства, а поселковых титанов.

- Нет проблем. Только Вы его глазом не увидите. Придётся снять туфлю.

- Да, пожалуйста.

   Григорий Фёдорович начал стаскивать туфлю.

   Пугайло почувствовал, что глава хочет загнать его в угол, а потом взять, как щенка за шкирку и выбросить, а поэтому повёл свою атаку.

- А Вы, как здесь оказались?

   Можно было ответить: не твоё собачье дело, но рука майора частенько бывала в тех местах, где и рука Фёдоровича.

- Я вот каждый день захожу к посельчанам.

   Пугайло хотел перебить его и спросить, а покажите мне тех посельчан, к которым Вы ходите каждый день, но тормознул. Ситуация уже полыхала. Может закипятиться.

- А зачем Вы ходите?

- Как зачем? Чтобы посмотреть, как они живут, в чём нуждаются, чем нужно помочь, человеколюбие, - понёс Григорий Фёдорович, заехал бы и дальше, если бы его не остановил Пугайло.

- Плохо живут, - резанул он, хватить темнить, пора на свет. – Разве это дело? Два мужика на одну бабу.

- Вы что и кого имеете ввиду, - ощерился Григорий Фёдорович.

- Да вот нашу ситуацию.

- Перестаньте, - вмешалась Екатерина Вадимовна, даже не с бунтовавшись против слова «баба. Не ситуация для бунта. – Гриша пришёл просить прощения. Полчаса назад материл меня, а теперь с шампанским. Такое событие нужно отметить.

- Я не был у тебя, - ответил Григорий Фёдорович. – Ты ошибаешься. И не ругал тебя.

- Вы что не помните, - вспыхнула Екатерина Вадимовна. – Майор говорит, что не был. Ты тоже. А кто же был? Кто орал на меня? Кто…

   Она не успела закончить, как снова послышались шаги, по которым Екатерина Вадимовна определила третью ласточку: прокурор, но без подарков, а с дипломатом.

- Ага! – Григорий Фёдорович сорвался с кресла и бросился к прокурору. – Так вот куда ты носишь деньги. – Он попытался вырвать дипломат, но прокурор отработал протезом, который вернул Фёдоровича на прежнее место.

- Мужчины, - вспыхнула Екатерина Вадимовна, - попрошу ваши рабочие проблемы выяснять в кабинетах, а у меня не кабинет. Ведите себя прилично.

   Фёдорович хотел начать новую атаку, но протез. Он целился ему прямо в лоб и при правильном ударе со стороны прокурора мог оставить на его лбу отпечаток железной подковки, а то и упаковать в похоронный короб.

- Хорошо, - буркнул он. - А Вы, Иван Александрович, почему зашли сюда?

-Да вот так случилось, - шумно вздохнул прокурор. – Прокурорский надзор за исполнением уголовных дел.

- Но у нас таких дел нет, - заметил Пугайло.

- Сейчас нет, но могут в любую секунду появиться. Это же дело не хитрое. – Иван Александрович постукал по полу протезом. - Объезжал посёлок, смотрел, что, да, как. Заехал в бусугарню, мужиков к порядку призвал, побеседовал, чтобы настроить их на рабочий лад - бросил прокурор, тыкая протезом поочерёдно то в сапоги Пугайло, то в туфли Григория Фёдоровича. – А когда возвращался назад смотрю машина начальника милиции стоит и главы. Думаю, наверное, беда большая. Помочь нужно. Ну и сюда. Бегом. Через три ступеньки перескакивал.

- Это с протезом перескакивали, - бросил Пугайло.

- Он у меня скоростной, - отбрил прокурор.

- И как это понять?

- Очень просто. Например, почему у   Вас наполовину снят сапог, а у Григорий Фёдоровича туфля?   На полу валяются чёрные розы. Хоронить кого – то собираетесь или как?

- Ах, мужчины, мужчины, - вклинилась Екатерина Вадимовна. - Среди вас женщина, а вы, чем интересуетесь? Стыдно. Какие-то вы сегодня не понятные. Говорите о каких – то пустяках.

— Это не пустяки, - бросил прокурор, - это движение к истине, а истина всегда трагична, но благосклонна к тому, кто сильнее.

- Но, Иван Александрович, - замельтешил глава, - истину между товарищами не выясняют. Как говорят: нет уст святее товарищества.

- Узы, конечно, святые, но товарищи подлецы и выяснять истину стоит.

- Моя квартира не приспособлена к тому, чтобы в ней искали истину, - вспыхнула Екатерина Вадимовна. – Самое подходящее место для неё - это улица. Вы лучше скажите мне. Вы тоже будете утверждать, что час назад не были здесь?

- А что утверждать, - ответил прокурор. - Конечно, не был.

- Да что вы сговорились, - не выдержав, вскинулась она. – Все были, и все отрицают. Просто по – хамски ведёте себя. Никого больше не было.

- А я, - раздался голос.

   Любовники окаменели.

- Так у тебя есть и четвёртый, - прошептал Пугайло. – Ты кто, - крикнул он.

   Ответа не последовало.

- Ослышались, - ответила Екатерина Вадимовна.

- Может и ослышались, - вскипел прокурор. – Но что оказывается. Оказывается, что мы все трое работали на тебя.

- Я никого из вас за уши не тянула, - отбила Екатерина Вадимовна. – Сами шли. От ваших непристойных разговоров у меня болит голова. – Она направилась в спальню.

   Не уходи Вадимовна. Посмотришь, что будет дальше, но разве она может услышать наш голос с больной головой.

- Вот такие дела, - прокурор покачал головой. – Я, конечно, понимаю, что мы товарищи, но нужно же выяснить, кто из нас главный? Скажем яснее. Кто сильнее? Я не любитель болтовни.

   Иван Александрович отстегнул протез, Григорий Фёдорович и Пугайло метнулись к двери, но что такое быстрота ног по сравнению с мчащимся протезом. Он был запущен так ловко, что накрыл обоих, прокурор довольно крякнул, а зря. Протез сработал, как бумеранг. Повернувшись к Ивану Александровичу, он застыл, как бы выбирая место для удара, а потом, сорвавшись, разрывая воздух, ринулся торпедой к хозяину.

- Куда прёшь, подлец, - заорал прокурор, пытаясь выкарабкаться из кресла. – Хозяина не узнаешь?

- Куда, куда? Куда надо, туда и пру.

   Все трое, если бы они сидели в креслах, то услышали бы этот голос, но так как они распластались на полу, то не услышали.

   Различить, кому принадлежал голос, было некому. Екатерина Вадимовна спала, но   с визгом вскочила от хлёсткого удара. Кто посмел? Она бросилась в большую комнату. Никого. Выглянув в окно, увидела тройку скорых и санитаров, укладывавших трёх мужчин на носилки.

- Довыяснялись, - бросила она, прошла на кухню, взяла с боковой стенки пузырёк с зелёнкой и смазала болевшее место, а потом спохватилась: кто же её хлестанул. – Это, наверное, от картинки в Интернете. Так подействовала на меня. Внушение.

   На следующий день, когда в больнице было пусто, она зашла к Рустаму, крепко поседевшему. Фигура стояла в углу, закрытая белой простынёй.

- Рустамчик, - заворковала она. – Вчера к тебе привезли троих. Как они?

- Да, никак.

- Ну, в живых кто – то остался.

- Да, - лениво бросил Рустам. – Протез.

- В смысле прокурор?

- Я же тебе чётко и ясно сказал: протез.

   Екатерина Вадимовна охнула, но охнула она потому, что на пустые кресла, конечно, усядутся, но кто?

Нечто

   Добравшись домой, Петрович прошёлся по двору, сел на порожки, выпростав ноги, словно залитые свинцом.

- Ну, и денёк. – Петрович запустил правую руку на затылок и поскрёб. - Закрученный и заверченный. Кто – то, а кто? - ходит с хворостиной по посёлку и припаривает. Неужели прокурора, главу администрации и начальника полиции тоже отоварил? Бабы и мужики говорили, что скорые их отвезли. А что? Обычаи прошлого хороши. Стыд далеко запрятался, а хворостина вытягивает.

   Поднявшись с порожек, он прошёл на кухню, поводил глазами, взгляд зацепился за фигуру. Она стояла на том же самом месте. Петрович развязал верёвки, снял наручники, отодрал липучку, заклеивавшую рот.

— Это мне и всем другим, наверное, кажется, что вас две, - сказал он, - а на деле одна фигура. Бывает же, что у человека двоится в глазах. Нужно хорошенько выспаться.

- Петрович, - голос соседа. - Что у нас в посёлке делается?

- А что?

- А ещё Петровичем называется. Самый крепкий мужик в посёлке, а не знает. Марковну вырубили, Рустама вырубили, Хвостова тоже, - стал перечислять сосед, добавляя матерные характеристики. - Нехороший слух идёт, что, какой – то неизвестный муд… - оборвалось слово, крик выскочил, - ой, мамочка, за что же ты меня в нахлёст берёшь. Петрович!

- Да пошли бы вы все к ядрёной фене, - пробормотал Петрович. – Сами разбирайтесь. Поспать хочу.

   Он так бы и сделал, если бы не почувствовал, что за его спиной зашевелилось, потом стихло, а после легонько толкнуло в спину.

- Проверим, - бросил он. – Где наша не пропадала.

   Одна бутылка была пустой. Её обработал Трутень, которого сильно подкосили поиски тайника в курятнике. Одним махом взял. Чуть не захлебнулся. Петрович ещё не видел, чтоб так водку заглатывали. Откупорив вторую бутылку, он налил в два стакана, поставил миску с огурцами, нарезал хлеб, один стакан поставил перед собой, второй отодвинул.

- За здоровье, - сказал он. – Гостем будешь. Загружайся. Посидим, поговорим.

- Это можно. Наконец, пригласил, - голос с обидой, - а то материшься, да руками за спиной меня ищешь.

   Петрович не остолбенел, не закаменел, не испугался и даже не удивился. Ещё бы. Столько странностей было днём, так что ещё одна его не смутила. Из колеи не вышибла.

- Так, - процедил он. – Давай побеседуем. Только, кто ты?

- Эх, Петрович, Петрович, - вздохнули с иронией. - Сколько намёков я тебе давал, а ты так и не понял, кто я. Пошевели интеллектом.

- Да он от сегодняшнего даже шевелиться уже не может.

- Ну, когда расшевелятся, тогда и представлюсь.

- Ладно. Хворостиной поработал, конечно, ты. И с любовниками, и…, - Петрович махнул рукой. – Напряг кое – кого.

- Что? Плохая работа? – донеслось с обидой. – Я же действовал по твоим желаниям.

- Да, нет. Работа хорошая, нужная. Только меня из-за тебя чуть не упекли.

- Виноват, но для этого я предусмотрел кое – что.

   На стол плюхнулся дипломат.

- Что в нём?

– Компенсация, которую я взял у главы администрации. Я к нему в виде прокурора заходил. Знаю по твоему интеллекту, что ты против этого, но мы деньги будем раздавать интеллектуально бедным.

- Об интеллектуально бедных потом. Разговариваю, не зная с кем. Ты проявиться   можешь, чтобы я увидел, какой ты?

— Это не проблема, - пренебрежительный голос. - У меня много сущностей. И человеческая, и космическая, и животная. Могу, в кого угодно вселяться и в кого угодно превращаться. Хочешь в медведя?

- Ты это, сдурел, - вскочил Петрович, - он мне всю кухню раздолбает.

- А ты только представь. Идёшь по посёлку, а рядом с тобой медведь вышагивает. Класс. Посельчане любопытные. Спрашивают тебя: Петрович, откуда медведя взял, а медведь, как откроет зевало, я ему речь человеческую придам, как гаркнет: мать вашу! что вылупились? вкалывать нужно, а не зенки таращить. Весь посёлок с ног на голову поставит.

- Он и так стоит на голове. А что ты ещё можешь?

- Да всё, - через открытую форточку просвистел плевок. - Мне для этого надо только нажать нужную кнопку. Я умею раздваиваться, делиться. Да у меня масса функций, но я беззлобный. Больше шутить люблю. В какой сущности   ты хочешь увидеть меня?

- Конечно в человеческой, других я по телевизору насмотрелся.

   Петрович не успел даже глазом моргнуть, как перед глазами появились огромные кривые зубы, налитые кровью глаза и непомерная пасть.

   Другой человек, увидев такой оскал, мигом выметнулся бы на улице с горящими пятками и свистящим дыханием и с такой скоростью, что за один мах брал бы по километру, но это же был не другой, не из мякины слепленный, а Петрович: бывший мастер депо, нахлебавшийся и солярки, и мазута. Схватив скалку, он так треснул по глазам, что они выскочили   и забегали по полу.

- Ты, браток, так не шути, -   бросил он, - я за себя постоять могу.

- Ну, перепутал кнопки. Много их. Запутался, а как тут не запутаться, когда я не интеллекты вижу у вас, а одни булыжники. Где интеллектуальные алмазы, сапфиры, рубины, жемчуга, изумруды. Где?

- Ты это, - рассвирепел Петрович. - Язык придержи. Одни булыжники. Дёрнул. Помело своё на полку и не хай, а то не посмотрю и зашибу. А как тебя хоть зовут и откуда ты?

. Кличут меня Федя, а фамилия Нечто. Из одной космической цивилизации, командировочный я. Послали меня, чтоб я ваши интеллекты   изучил и проверил. Помотался. Правда, пока не везде побывал. Вот тебя встретил. Решил помочь с хворостиной. И что? Ты думаешь, что хворостиной можно дело поправить? Вот сейчас мы с тобой перенесёмся в одно место. Я тебя в невидимого превращу. Я с собой на всякий случай такие инструменты прихватил, чтоб невидимость делать.

- А, ну покажи.

   Федя долго рылся, слышалось только звяканье. Наконец он вытащил плоскую отвёртку и разводной гаечный ключ. Они, как показалось Петровичу, были покрыты ржавчиной.

- Вот, - гордо сказал Федя. – Инструменты невидимости.

- Ты, Фёдор, спятил, - захохотал Петрович. - Какие же это инструменты невидимости?

- А ты спроси верхних. Видели они их или не видели?

- С верхними, может быть, и так, но с мужиками нет. Любой мужик может их сделать. Они ещё и в ржавчине.

- Это не ржавчина. Это такой металл, который, если я нажимаю кнопку, то он приобретает особые свойства, а после, если коснуться им человека или другой любой вещи, делает их невидимыми. Сейчас я тебя невидимым сделаю. А ещё и докажу, что хворостина не годится для излечения вашего интеллекта. Тут другое нужно. Хворостина — это мелочь.

   Петрович почувствовал, как его подняло и понесло. Он закрыл глаза, а когда открыл, увидел Марковну. Она, стоя за прилавком и оглядываясь по сторонам, перебирала деньги, складывала их в две стопки и приговаривала: это государству, это мне на платье. Это государству, это мне на туфли.

- Видишь, - шепнул Федя. – Сегодня я её порол, а она снова за старое. Это государству, это мне на туфли. Не помогает. Не работает твой метод. Мелковат.

   Не выдержал Петрович. Рванул голосищем так, что магазин заколебался и чуть не рухнул.

- Марковна! Зараза! Ты что же государственные деньги воруешь. Тебя сегодня же пороли. А ты опять воруешь.

- Не ворую, не ворую, - застрочила она. – Считаю. Это государственные, и это государственные. – Марковна сгребла стопки в одну кучу, а потом оглянулась. - А кто это кричит. Никого нет. Дура я. Почудилось. В гробу я видела порку. Все деньги мои. А государству скажу, что обворовали. Дверь в подсобке выломаю, она и так еле, еле держится.

- Ну, что, - Федя посмотрел на Петровича. – Выкусил. Хлебнул. Смотаемся к Михаилу Ивановичу. Так я тебе сразу скажу. Он новый список запрещённых сказок составляет. Хвостов дырки в потолке клуба сверлит, чтоб обчистить посёлок. Газ уже купил. Скоро посельчане придут. Он газ пустит, и все карманы его. Слетаем к нему.

   Чердак клуба был запылён. Хвостов отбойным молотком пробивал дырки. Тяжёлая работа для завклуба, но под чердаком рассаживались посельчане, карманы которых были забиты деньгами для аукциона. Нужно было подождать, чтобы взять завклуба на горячем, но разозлившийся Петрович, не выдержал и сорвался.

- Хвостов. Паразит. Ты что же делаешь?

- А что, - завклуб даже не обернулся на голос, - сверлю дырки в потолке, чтобы воздуха было побольше в зале, а то люди задыхаются. Я им свеженького подпускаю.

- А баллоны с газом, зачем притащил?

- Они тут ещё с войны лежат, - всё также не оборачиваясь, долбил Хвостов.

- Вот видишь, - шепнул Федя. – Этот даже не обернулся. Сразу объяснение нашёл, а на таком объяснение его не возьмёшь. Так что? Слетаем к Михаилу Ивановичу?

   Слетали.

   Все учителя сидели в классе, Михаил Иванович неспешно прогуливался по проходу и диктовал.

- Что диктует ясно. Сказку о золотой рыбке. Дескать эта сказка - сказал Федя, - принижает духовные ценности и восхваляет материальные и воспитывает в человеке не патриотический настрой, а покорность и жадность. Привести ещё примеры?

-Не нужно, - махнул рукой Петрович.

- Может к Рустаму? Он сейчас фонендоскопом сердце у фигуры ищет. Так, как.

- Тащи меня домой. Вижу, что хворостина не работает.

- Ну. Если Петрович сдаётся, что говорить о других, - вздохнул Федя.

   На кухне, сев за стол и подперев правой рукой левую скулу, Петрович долго смотрел в одну точку, а потом, повернувшись к Феде, спросил.

- Почему ваша цивилизация тебя к нам послала? Скажи, какое вам дело до нас?

- Не понимаешь? Мы вашу цивилизацию строили.

- Подожди. Вы нас строили, а вас кто?

- Это, Петрович, тайна. Малосильны вы, чтобы понять. Не перебивай. Так вот. Строили, такие надежды возлагали на вас, планету из самого лучшего материала слепили, самое лучшее место выбрали, а вы стараетесь под корень всё пустить. А вот это не хотите.

   Перед глазами Петровичем зависла огромнейшая дуля, похожая на грушу.

- Ты, Фёдор, её не мне показывай, а себе. Вы же тут строили и настроили.

- Ну, перестарались. Вдохновение подвело. И промахнулись. Вас нужно было в железных рукавицах держать, а мы вам волю дали.

   Он дёрнул ещё стакан, ноги выбросил на стол, поковырялся спичкой в пожелтевших зубах.

- А может быть, не всё так и плохо, - начал Федя. - Будь другом. Составь компанию. Мужик ты толковый. Я превращу тебя в невидимую сущность, на кладбище поставим памятник, что ты, как будто умер, потом пошлём телеграмму, что ты живёшь в самых верхних, государственных верхах, а сами помотаемся.

- Нужно раскинуть мозгами. – Петрович нагнал задумчивость на лицо и поскрёб затылок. - На такие задачки с ходу ответа не дают.

- Ну, ты думай. думай, Петрович, - подхватил Федя. - Утром ответ дашь. А сейчас давай водочки попьём. Давно я её не пил. У нас запрещено. Строго с этим. Такие вот дела.

   Уже совсем стемнело, когда Петрович умостился на кровати. Он лежал и думал, глядя на космического Федю, который спал, прилепившись к потолку.

   Петрович поднялся, влез на табурет и попытался стащить Федю с потолка. Крепко прилип.

- Пусть спит, - бросил он, - мне тоже надо бы малость поспать, заморочил меня этот космический Федя.

   Он лёг на кровать и уснул, а проснувшись, как всегда провёл рукой по кровати сбоку себя. Оно было тёплое, словно на нём кто – то спал и недавно встал.

   Петрович перекинул взгляд через невысокий забор. Вечерело. Воздух свежел. Набегавший лёгкий ветерок ворошил в саду листья. Солнце заливало румянцем бугры, балки, степь, уходило к горизонту, чтобы закатиться и уступить дорогу звёздам, которые уже высекались на небе, выжигая темень своим светлым жаром.

   Ходил Толька с Настей и в балки, и в степь. Дышала Настя – дышала и степь. Толька не чувствовал это, а Петрович почувствовал. Задохнулась Настя – задохнулась и степь. Летом балки были тенистыми с родниками. Настя ладошками зачерпнёт из родника, и Тольке предлагает, и сама попьёт. Вернуть бы то время. Да куда там. Человек не может день вчерашний вернуть, а время и подавно. Ушла Настя. Детей не оставила. А были бы дочка или сын, то жизнь не в одиночку бы тянул. Вместе бы запрягались. Да жизнь тянуть не трудно. Трудно смириться: была Настя и нет. Вначале беда ударила. Душа скоком пошла. Года два билась, а потом остыла. А на смену беды воспоминания пришли. И с каждым днём всё ярче и ярче. У некоторых затухают, а у Петровича, словно разгораются.