Ляптя... Валерий Рыженко

 

Не оконченная повесть....

 

Глава 1      БИТВА ЗА КОПЕЙКУ И ХАРАКТЕРИСТИКУ

 

 

   А началось это с того, что ровно десять лет назад, стало, быть, в первом классе, Ляптя, увидев в «Букваре» красную размалёванную  картинку, спросила батька: що цэ такэ? - на что не похмелившийся родитель ответил: цэ, дочка,  город – столица, там дужэ богато грошей – цила куча доверху -, и там учать на людину, яка будэ зароблять гроши на дурнях. После этих слов Ляптя твердо решила ехать учиться в город на людину. Нужно было собирать копейку на дорогу.

 

   Сначала Ляптя взялась за честный заработок. Колола белый камень в карьере. Катастрофа разразилась в день получения копейки. Карьерщики отпраздновали первые гроши Ляпти портвейном. Ляптя попала в больницу.

- У нас в школе пьяница! - констатировал директор.

   Восстановить репутацию не удалось, хотя Ляптя предприняла отчаянную попытку. Она привела к директору бывших друзей по карьеру, чтобы они замолвили доброе слово. Друзья выставили бутылки в директорском кабинете и три дня отмачивали пропитанные потом желудки. Во время попойки сгорел директорский сарай с дровами. Директор всю зиму кутался в викторианскую кружевную чёрную  шаль и утверждал на уроках истории, что французы были милосерднее к древней столице – размалеванной картинке в «Букваре» -  чем Ляптя к его семье.

   Через год грянула  новая катастрофа. Ляптя решила разгрузить товарный вагон с зерном. Зерно она засыпала в дерюжный мешок и тащила, пока не встретила дяденьку с чемоданом. Чемодан по габаритам  был под стать мешку.

- Тащим? – весело спросил дяденька.

- Тащим, - охотно пояснила Ляптя.

- А что? - поинтересовался весёлый дяденька.

- Хлеб!

- Чей хлеб?

- Да не свой.

- А куда?

- Продать хочу.

   Мешок перекочевал в чемодан. Ляптя оказалась в милиции. Очередную катастрофу прояснил батько.

- Дура, - сказал он. - Кто ж продает новому начальнику милиции.

- Да кто ж знал, что он такой? - с досадой ответила Ляптя. - Старый все брал.

   С таким аттестатом у Ляпти было одно место под солнцем.

- В тайгу! - заворачивал директор. – Пахать.

   Ляптя купила гигантский красный плакат два на два метра, который фосфоресцировал даже ночью, и пришпилила его в кабинете директора. На плакате изображалась гигантская новостройка в дремучей тайге и толпа дюжих красноперых  молодцев с гитарами, пилами и топорами.  Молодцы дружелюбно смотрели на директора и приглашали в тайгу. Директор перестал спать, и через неделю, когда молодцы, забросив гитары, покинули тайгу и стали бродить по его кабинету с пилами и топорами, не выдержал и содрал плакат.

   На выпускном вечере процедура вручения аттестата была траурной. Оркестр не сыграл даже туш в честь Ляпти. Администратор школы смотрел на Ляптю, как на величайшую грешницу, которую изгоняют из рая за пристрастие к дурным земным привычкам...

   В депо устало дышали паровозы, выпуская клубы черного дыма, в которых задыхались акации, когда Ляптя направилась домой.

   Проблемы было две: выманить у родителей недостающую копейку на дорогу в город и завтра получить у директора школы хорошую характеристику.

   Родительница читала «Библию». Батько играл на гармошке.

- Кто ж так встречает человека с будущим дипломом? – с упрёком бросила Ляптя.

- Ты аттестат покажи!

   Аттестат отражал качество мозгов Ляпти, как «Библия» жизнь святых. Иисус в углу растеряно улыбнулся.

- Твоя школа. - Родительница сурово посмотрела на батька и так прошлась рукой по «Библии», что дымчатая лампадка под иконой с Иисусом  зашлась, как часовой маятник. - Моя пенсия отражает заботу государства обо мне. Смотри, как бы эта забота не оказалась меньше.

- Если  окажется меньше тут, - батько похлопал по карману, - то у тебя будет забот больше там. - Он показал на лоб супруги.

   О человеке с будущим дипломом родители забыли.

- Что ж мне над покойниками читать? - возмутилась Ляптя. - И на свадьбах играть?

   Похороны и свадьбы давали доход. Родитель добывал хлеб гармошкой, родительница – «Псалтырем».

- А почему и не почитать? - отбрила мать. - Язык не отвалится.

   Город был в соблазнах и без «Библии».

- А от гармошки пальцы не отсохнут, - заметил батько.

   Без Ляпти он не находил со свадеб дорогу домой.

- Так, - сказала Ляптя. - один раз вы уже отговаривали меня. Напомнить?

   Она вытащила затёртый рекламный журнал. В журнале все была техника: лайнеры, которые парили над алюминиевыми мисками, ложками, и быстроходные катера, выбивая хвостами такую воду, что она заливала дом, и родителям приходилось спать на мокрых простынях и укрываться мокрыми одеялами. Родители примолкли.

- Завтра, - сказала Ляптя, - я получаю паспорт. И могу ехать куда угодно.

   Генеральная линия дала трещину, когда батько, перечислив права паспорта, дошел до одного права, которое не давал паспорт.

- Какое? - поинтересовалась Ляптя.

- Бесплатно получать гроши!

   Это был существенный недостаток паспорта.

- Экспроприировать я твой банк, мать, не буду, - после молчания сказала Ляптя.

   Банком был старинный комод с печатями из воска. В его недрах родительница прятала капитал.

- У меня главное идея.

   В комнату, словно ворвалась шаровая молния, когда Ляптя изложила идею. Она пообещала ограбить школу.

- Ну? Хотите видеть меня арестанткой или студенткой? Выбирайте.

   Родители выбрали ремень.

- Отпорем.

   Ляптя отреагировала стойко.

- А денег много надо?

   Лампадка под иконой замигала, как маяк. Крупные суммы родительница любила брать, но не отдавать.

- А может, не поедешь? - тихо сказала мать.

   Руки матери и батька были потрескавшимися. В них уже медленно умирала кровь.

- Ехать нужно, - вздохнула Ляптя. - Кто ж вас докармливать будет? У батька что за пенсия.

   Она показала мизинец, полмизинца, четверть мизинца.

- Знаю, как вы докармливаете, - махнула родительница. - Завьетесь после института и концов не найдешь.

- Концы найдут, - уверенно сказала Ляптя. - Милиция.

   Родители усмехнулись.

- Наш начальник милиции из бусугарни (поселковой пивной) не вылазит.

   По закону начальник милиции в случае исчезновения Ляпти должен был вылезти из бусугарни и найти ее.

Иисус с осуждением посмотрел на родителей, когда копейка осела в кармане Ляпти.

- Ты, мать, дай мне еще денег, - сказала Ляптя. - Я так лучше буду думать, как завтра получить хорошую характеристику.

   Ляптя вышла к родителям, когда в посадках, вздрагивая от ленивых гудков паровозов, просыпались акации.

Батько смотрел на гармошку. Он мог выжать барыню с переборами в самом кризисном состоянии, но не идею, как получить дочке от директора хорошую характеристику. Мать листала жизнеописание святых. В библейском фолианте были отличные аттестаты. Родительница пошла бы даже на кощунство: вписала бы дочку в «Библию». Директор скорее наложил бы на себя руки, чем подписался бы под святой Ляптей.

- Ну! - Ляптя нацелилась на батька. - Что за ночь придумал?

- С утра не ходи. С утра хороших характеристик не дают.

   Ляптя нацелилась на родительницу.

- Пусть батько напишет письмо генералу, с которым воевал.

   Она посмотрела на фотографию. Батько в шинели с изможденным лицом. Поискала и генерала. Генерала не было.

- Так, - констатировала Ляптя, - давай, мать, мои похвальные листы за первый класс. Я директора идеей прижму.

   К школе Ляптя направилась в полдень. Она сориентировалась на батька. В этот час похмелье уже не мучило родителя.

   На ступеньках Ляптя попала в след выпускного банкета и проехалась по ступенькам, как по стиральной доске.

   На стене директорского кабинета висела карта с красным кружочком, где находился институт, с точкой, из которой Ляптя должна была выехать с отменной характеристикой.

- Читай, - сказал директор и поплотней загрузился в кресло.

   Характеристика напоминала инвентарный список старых вещей.

   Директор начал просто: за десять лет государство израсходовало на Ляптю большие гроши. Ляптя начала еще проще:

- А какие бабки израсходовало государство на вас?

   На директора государство израсходовало еще больше бабок. Меньшие заставили б директора плюнуть на учеников и податься из школы.

   Директор достал батистовый платок. Ляптя сказала кратко: через час она должна получить паспорт. Директор сказал еще короче: забирай характеристику и уматывайся.

- Куда? - спросила Ляптя.

- За паспортом.

- Товарищ директор думает, что у начальника паспортного стола не хватает.

- Кто так думает? - тихо спросил товарищ и еще раз прошелся батистом по лбу.

   Начальник паспортного стола был свояком директора. Умным и ответственным.

- Умным и ответственным? - уточнила Ляптя. - И этот умный и ответственный выдаст паспорт человеку, которого нужно сажать в тюрьму?

- Поясни, - сказал директор.

- Уберите это место!

   Ляптя ткнула в похищение зерна. Вздохнула, когда на одну инвентарную вещь стало меньше.

- Теперь уматывайся, - сказал директор.

   Ляптя вытащила похвальные листы за первый класс. В государственном документе, скрепленном государственной печатью и государственными подписями, речь шла об отличнице Ляпте. Директор согласно кивнул головой. А в характеристике, тоже скрепленной государственными печатями и подписями, - о пьянице Ляпте.

- Выходит, что в школе сидят сумасшедшие, которые не соображают, что делают.

- Повтори, - прошептал директор и взялся за самую большую чернильницу.

   Грамоты были подписаны рукой директора. Рука директора дрогнула. Чернильница, словно камень из пращи, обрушилась на похвальные листы. Ляптя успела подсунуть характеристику. Характеристика превратилась в сплошное черное пятно.

- Пиши сама себе характеристику, какую хочешь, - огорченно вздохнул директор, -  я подпишу.

 

Глава 2.  Берегитесь вокзалов, милиции, домоуправлений

 

 

   Вокзал напоминал купол гигантского парашюта. Ляптя оказалась под его сводами в жаркий летний полдень с фибровым чемоданом в стальных угольниках.
     Чемодан тотчас оказался под прицелом человека с номерком на груди.
      Человек ослепил Ляптю великолепной улыбкой, поставил ее скарб на тележку, и завязал, словно свое добро. Узел был похож на виноградную гроздь.
- Куда едем?
- Куда надо, туда и едем! - отрубила Ляптя.
- Да ты с характером!
      Так охарактеризовал Ляптю носильщик столичного вокзала.
- А что, с характером тут нельзя?
- Можно. Только тут твой норов утюгом прогладят.
- А норов у нас не оловянный. На паяльник не возьмешь.
     Ляптя осмотрела носильщика. Человек кавказских кровей. Его Фортуна застряла под вокзальными сводами.
      Носильщик катил тележку без окриков по проходу за Ляптей под величественными буквами на фронтоне вокзала. В поезде эти буквы вызвали вздох облегчения у столетнего деда и слова:
- Ну вот и матушка наша. Тут и решим все.
      Голос диктора дрожал, когда он говорил о "матушке". Проводница выбрасывала мусор из тамбура.    Ляптя стояла у окна, испытывая вулканические встряски сердца, в котором уже умирали посадки, черные от дыхания паровозов и задыхающиеся в пыли акации.
      Носильщик выслушал историю Ляпти о тяжбе с родителями, распрях с директором школы, которую Ляптя изложила ему, дабы выбить у него мысли об оловянном норове, и промолчал.
- Что молчишь? - с досадой спросила она.
- Сейчас заговорю, - ответил носильщик.

      Разговор оказался неприятным. Он существенно уменьшил бюджет в кармане кофты под булавкой.
- Но за что? - спросила потрясенная Ляптя.
- За услугу!
      Носильщик наградил Ляптю великолепной улыбкой, показав две подковки червонного золота.
      Ляптя засунула деньги подальше, покрепче заколола булавкой, застегнула кофту на все пуговицы.    Расстегнуть их она решила только в столовой.
      На площади ее чемодан оказался объектом великолепных улыбок человека в кожанке.   Великолепные улыбки Ляпте уже не нравились. Она попыталась нырнуть в толпу. Таксист так дружески просигнализировал ей, что пригвоздил к месту.
- Куда?
- Прямо! - бросила Ляптя, пощупав остаток бюджета.
- А дальше куда? - спросил таксист, когда дорога раздвоилась, как клешня рака.
      Город обладал гипнозом. За час он нанес ощутимый удар. Удар прорвал кофту в том месте, где еще находился островок тверди среди бушующего океана страха. Ляптя стояла возле трехглазого фонаря в позе полководца, проигравшего битву вопреки заманчивым обещаниям фортуны, пока не вспомнила, что градостроители, закладывая фундамент города, заложили и фундаменты студенческих общежитий.

      В будке с табличкой "Справка" за адрес потребовали монету. За так информацию давал благотворительный человек. Ляптя нашла его на перекрестке. Милиционер отрабатывал свой хлеб под палящим солнцем с палкой, затянутой в шкуру зебры.   Ляптя взяла угол и почувствовала себя отмщенной, когда знакомое такси, чтобы избежать столкновения с ней, ухнуло в трехглазое чудовище, которое выбросило весь спектр солнечных цветов.
      Через два часа Ляптя оказалась возле студенческого общежития. Его зодчий любил строгие линии. И в погоне за ними достиг резкого контраста со старинным особняком. Общежитие находилось на берегу озера. В его водах отражались байковые одеяла и вафельные полотенца на железных спинках кроватей.   Комендант общежития среди вафельных и байковых горок посоветовал обратиться в гостиницу.
- Там примут!
      Он надел дымчатые очки, чтобы смягчить впечатление от кофты и чемодана абитуриентки.
- Там что, райские кущи? - спросила Ляптя.
      Из общежития Ляптя вышла со стальными пробками в ушах.
      Администратор в дымчатых очках загнал их, чтобы поставить на место зарвавшуюся абитуриентку.
Вечерело. Город погружался в часы пик. Они несли несчастье Ляпте.
      Жизнь обитателей города давала ей основание предполагать, что город живет в ожидании извержения вулкана.
     Гостиница обслуживала только интуристов. Ляптя устроилась на свежем воздухе. Чемодан положила под голову. Покрепче завязала шнурки на туфлях. Утром она обратилась в дежурную комнату милиции, как в последнюю инстанцию. На полу дежурки валялись пуговицы, клочки волос... Ляптя дрогнула, но осталась.    Она продемонстрировала пустые карманы и попыталась заставить старшину изъять деньги у носильщика.

- Как это я должен сделать?
      Ляптя предложила прорепетировать.
- Подойди к нему. Покажи пушку. И скажи: отдай бабки, а то пришью.
- Отдай бабки, а то пришью! - закричал старшина громовым голосом и тотчас присел.
      Чемодан прострогал его макушку. Врезался в сейф. На потолке словно сердце запульсировала лампочка.
- Клевая реакция, - констатировала Ляптя.
- У кого? - тихо спросил старшина.
      Действиями старшины Ляптя осталась недовольна и решила сама изъять деньги.
      Знакомого носильщика Ляптя нашла возле мраморного памятника. Она помахала чемоданом и чиркнула о памятник. Мраморный император потонул в искрах. Над головой появился кровавый нимб.
      Носильщик полез в карман.
- Выбирай свои бабки!
Выборка кончилась катастрофой. Носильщик ухватил Ляптю за руку и прошептал, что закричит "грабят", если она не откупится.
- Благодари Бога, что я благородный человек, - сказал он.
- Морду б тебе почистить за такое благородство, - расстроилась Ляптя.
      Морда носильщика была застрахована.
      Он с ходу снял со спины мужика с махорочным лицом два чемодана и бросил на тележку.
- Трудовому человеку нужно беречь здоровье для государства, - заорал носильщик и двинулся, как танковый трал на старушку. - А тебе, родная бабушка.      Нужно беречь здоровье для внуков, - гаркнул он, выдернул из рук старушки узел и грохнул на чемодан. -  А тебе, герой войны, что, здоровье никто не хочет беречь, - рявкнул он инвалиду на тележке. - А Вам Ваш чемоданчик вид портит, - носильщик зацепил баул гражданина в шляпе и тотчас очистил дамочку от сумочки, которая портила ее походку.
      Ляптя с восхищением смотрела на носильщика, пока в голове не проклюнулась идея. Возле будки "Чистка обуви" отдыхала пустая тележка. Она взялась за ручки и тотчас почувствовала, как взялись за ее плечи.

      Недостатка в размышлениях не было. Был недостаток в хлебе насущном. Ляптя сориентировалась на деда с рюкзаком. От рюкзака шел такой запах, что    Ляптя заткнула нос бумажками.
- Чтоб Вы сделали, - начала она, - если б узнали, что в этом городе страдает человек.
      Дед загнал неочищенное яйцо в рот. Ляптя выдержала паузу.
- А чтоб вы сделали, если б узнали, что этому человеку хочется есть?
- Пожелал бы доброго аппетита.
Старик подмял рюкзак под ноги.
- А если у этого человека нет даже копейки на пирожок! - возмутилась Ляптя.
- Посоветовал бы купить бублик.
      Дед засунул руки в карманы.
      Ляптя кружила по вокзалу, как по заколдованному замку. Через час она поняла, что вывести ее из заколдованного круга может только идея.
Она пустилась на поиски стеклянной тары и встретила дога. Дог вытаскивал бутылки из- под лавок и затаривал их в авоськи, которые висели на его боках.
- Умная собачки, - сказала Ляптя, когда дог изъял у нее бутылку из- под кофты.
      Ляптя вернулась на вокзал. Десятиминутное наблюдение за буфетчицами обнаружило потайные карманчики, пришитые с внутренней стороны фартуков.
Старшина отмачивал раскаленную макушку вафельным полотенцем, когда появилась Ляптя. Он отодвинулся за сейф.
- Сколько дашь бабок, - сказала Ляптя, - если я покажу тебе воров.
- Ты что, торговаться пришла? - тихо начал старшина.
      Из дежурки ее вывели без бабок и посадили на лавку, предупредив: в следующий раз выведут в колодках под ледяной душ.
      Ляптя понадеялась на милость столетней старушки.   Старушка пересела к дежурной комнате милиции, из которой старшина вел наблюдение за Ляптей в бинокль со стократным увеличением.
      Когда в желудке начались сейсмические толчки,    Ляптя двинулась к буфетам. Она думала сама показать народу потайные карманчики под фартуками.

- Что ищем? - спросили Ляптю, когда она готова была высказать свои наблюдения.
- Жрать хочется!
      Старшина держал ее в стальных обручах.
- Жрать всем хочется, - рявкнула буфетчица. - Жратву зарабатывают гигантским трудом.
- Я живу среди гигантов, - пробормотала Ляптя.
      Пришла она в себя в медпункте. На электроплитках жарились шприцы.
На подоконнике умирал фикус. Врач напоил ее горькой микстурой и закрыл глаза.
- Это от непривычки, - пояснил он. - Город. Темпы.    Деревня - рай.
- От непривычки, - согласилась Ляптя, чувствуя слабость в собственных опорах, которые могли дать очередной сбой.
- И от впечатлений, - сказал врач. - У нас дворцы, театры...
      Он пропустил свою мысль по кругу: теперь в городе был рай, а в деревне - глушь.
- И от впечатлений, - согласилась Ляптя. - У вас тут носильщики, таксисты...
- Что таксисты, - врач погрузился в дрему. - Тут мировая культура. А все некогда. Труд, труд...
      Срочно нужна была копейка. Ляптя чувствовала костями кожу, она была шершавой, как наждак, и думала: скоро кожа протрется и она рассыплется, словно куча дров. Под вечер Ляптя уже видела дыры в тех местах, где кожа обтягивала коленные чашечки.
      Она побывала в мебельном магазине и предложила свои услуги двум грузчикам. Грузчики загрузили ее трехстворчатым шкафом.
- Одна я его не утащу! - сказала Ляптя.
- А вдвоем мы и сами справимся.
      Ляптя побывала в ста торговых точках города.
- Дай рубануть, - сказала она мясникам с академическими значками.
- Рубани, - ответили они. - Вон той старушке.
Щеки старушки прилипли друг к другу. Ляптя отхватила самый лучший кусок.
- Дура, - сказали мясники.
      Мясо оказалось у дамочки со щеками, похожими на ливерную колбасу.
      Оставалась надежда на псалмы и баян. Сто пятьдесят псалмов Ляптя знала, как таблицу Пифагора.    На баяне могла выдать барыню с переборами. Во дворце для железнодорожников Ляптя выдала барыню.
- Кобзон! - махнул администратор клуба.
      Из культурного учреждения Ляптя переместилась в божественное.
- Самому нужны бабки, - сказал поп.
      Ляптя вернулась на вокзал.
- Трудно, - сказал знакомый носильщик и отослал ее к младшему бригадиру.
      Младший выслушал Ляптю, сказал, что сила нужна и обронил:
- Трудно.
      Ляптя вышла на новый круг к старшему бригадиру.    Старший подчеркнул, что бригада испытывает сильнейший дефицит в рабочей силе и тоже обронил:
- Трудно.
      Спиральные витки насторожили Ляптю. Она уже смутно чувствовала иерархию в клане человечков с номерками на груди. К концу дня Ляптю провели через дверь в стене камеры хранения. Вышла она из нее подавленная. Человек выслушал просьбу претендента на место и обронил:
- Трудно!
- Я не понимаю! - возмутилась Ляптя.
- Я тоже, - ответили ей, - но такой порядок.
      Тайну расшифровал администратор жэка. Ляптя пришла к нему, словно тащила в руках собственные кости. На последние гроши она отбила телеграмму.    Телеграмма взывала о помощи.
      Возле вывески "Домоуправление № 1" Ляптя наткнулась на человека.
      Человека сотрясала тяжелая лихорадка, которую он пытался завязать в узел на троих. Лицо Ляпти ему понравилось.
- Не пью, - ответила она и показала на живот, похожий на морскую впадину.
- От этого раньше умирали, - услышала она, - а сейчас новая эпоха.
      С надеждой на новую эпоху Ляптя вошла в кабинет начальника жэка. Кабинет плавал в клубах дыма, словно в него впустили восточного джинна. На ее голос никто не откликнулся.
- Да он там, - сказали ей в коридоре. - Ты только крикни, зачем пришла. Может он и проявится.
Ляптя так и сделала.
- А не врешь? - спросил тусклый голос с одышкой.
      Голос был. Домоуправа не было. Он возник из небытия после трехчасовых заклинаний Ляпти.    Администратор жэка усадил ее на табурет - единственное, что обладало плотью, и кротко сказал:
- Слушаю.
      После получасовой жалобы он отвел ее в. самый дальний угол и обронил, что в ситуациях, в который сейчас находится молодая девушка, нужно брать быка за рога.
      Из дыма вынырнули два бычьих рога и потрясенная    Ляптя истолковала слова в буквальном смысле.
      Под диктовку администратора жэка Ляптя начертала расписку, в которой значилась сумма, взятая в долг, и срок уплаты суммы. Расписку администратор сунул в карманчик под ремнем и сказал, что завтра она может приступать к работе.
- А деньги? - спросила Ляптя.
- Какие деньги? - удивился домоуправ. - Это ты мне должна. - И показал расписку.
      Спать Ляптя пристроилась в подвале. В подвале на раскладушке сидел сторож. Раскладушка тоже стоила грошей.
- Нет бабок, - сказала Ляптя.
- Тогда давай кофту, - сказал сторож. - Я ее пока поношу.
      На следующий день из подвала пропало тридцать унитазов.
- Новенькая, - констатировали в домоуправлении.
      Ляптя поняла, что она оказалась в положении     Сизифа, о котором вычитала в энциклопедии, где утверждалось, что Сизиф был величайшим земным неудачником...

 

 Глава 3.   НЕ ПРОЩАЙТЕ ОБИДЧИКОВ

      Пройдёт время, и Ляптя окунется в  эпоху с фантасмагорическими превращениями в себе и фантастическим появлением вместо привычных вещей неизвестных, на которые придется тыкать пальцами, так как они не имели ещё названий, но не будем торопиться в новую эпоху, потому что любая эпоха появляется не потому, что мы торопимся, а по времени. Последуем за Ляптей. Мало кому она понравилась и понравиться. А между тем, если присмотреться внимательно к ней и к самому себе, то многие черты её характера присущи и нам, но мы же себя уважаем, ценим, а поэтому признаться  в этом нам, ну, никак нельзя. Кривого или замаранного  слова о себе ни, ни.  Шныряет Ляптя среди таксистов, сторожей, домоуправов, среди всякой мелкоты, а вот этой мелкотой  и наполнено всё. Её более всего и трудно уловить. Глаз привык к крупному, «возвышенному», к тому, что сразу бьёт в душу. А тут затесалась с фибровым чемоданом. А в чемодане что? Горбатая копейка. Словом, многим она придется не по вкусу, но тут уже ничего не поделаешь, так как вошло в привычку:  воспринимать не умом и размышлениями, не душой и душевной чуткостью, а вкусом.  И если уж кто застолбил в себе какой-нибудь вкусе, то сам треснет, но от вкуса не откажется.

       До первой стипендии было три месяца и два барьера: вступительные экзамены и полное отсутствие бюджета.

      Ляптя отослала домой бумажного гонца с вестью: "Сдала первый экзамен". Телеграммы, взывающие о помощи, исчезали в Бермудском треугольнике. За две недели Ляптя задолжала сторожу за амортизацию раскладушки. Долг начальнику жэка не укладывался в астрономическую цифру. На домоуправление каждый день обрушивались бедствия. Повинна в них была Ляптя, успевшая продать не только тридцать унитазов, но и десять ванн.

      Хлопоты начались, когда Ляптя увидела хозяина раскладушки. Она спряталась за короб и послала мысленное приказание: пройти мимо. Сторож оказался сущим Кощеем.

- Чую, - сказал он. - Должок.

      Он был в галифе. На плечах, как бурка, болталась кофта. Великолепными улыбками Ляптя уже владела в совершенстве. В подвале был тусклый кусок зеркала, перед которым Ляптя изучала великую магию империи человечков с номерками на груди. Улыбка ткнулась в стерню на щеках сторожа и дала сбой. Рассчитаться со сторожем Ляптя решила пожарным инвентарем. Она изъяла его со щита. Лифтерша утверждала, что отвечает за него головой.

- Ты что говоришь, бабушка? - возмущалась Ляптя. - Это же несравнимые вещи.

- Да это не я сравниваю!

   Лифтерша показывала окно и называла имя. Окно было с балкончиком. Имя звучным.

      Сторожу Ляптя заявила, что на пожарный инвентарь имеется приличный покупатель с приличной ценой. И показала на окно с балкончиком.

- А сама почему не продаешь? - хмуро спросил сторож.

- Хватки у меня нет, - вздохнула она. - Ты - крутой.

      Это была высшая похвала.

- А если что! - сторож угрюмо нацелился на Ляптю, а потом на балкончик, который даже осел от его взгляда. - Я его поприжму.

      Ляпте хотелось знать, как прижимают покупателей.

- Я продавец, а ты покупатель, - сказал сторож - Что должно быть у покупателя? Хруст. - Он пробежал по карманам Ляпти. - Голь, - с огорчением закончил он.

- Кто ж так определяет покупателя, - с насмешкой ответила Ляптя.

      Выудить удалось копейки. Добыча сверкнула на ладони Ляпти. Рука сторожа тотчас слизала ее и упрятала в бездонные недра армейских галифе.

- Покупатель у продавца  отнимает бабки?

      Нос покупателя словно макнули в красные чернила. Стало тихо. Было только слышно, как в коробе скребутся голуби. Тишину разрядил сторож.

- Ты на кого руку подняла? - прошептал он. - Я сейчас начальника милиции кликну.

      Шепот вспугнул голубей. Оглушительная трель Ляпти совершенно сбила сторожа с толку. Кофта тотчас оказалась на плечах Ляпти. Он попытался обвинить Ляптю в нечестной сделке и воровстве государственного добра. Ляптя пошла по стопам администратора жэка.

      Ни один начальник милиции не поверит, что Ляптя хапнула государственное добро, чтобы отдать за здорово живешь.

- Не за здорово живешь, а чтобы вернуть должок, - мягко поправил сторож и мягко погрозил Ляпте.

- Разве я брала у тебя в долг? - возмутилась Ляптя.

      Свидетелей не было. Не было и долга. Отсутствовала даже выручка - единственное доказательство. Сторож вытер плачущий лоб, завернул пожарный инвентарь в брезент и направился к окну с балкончиком. Ляптя - к лифтерше.

     Лифтерша сидела в позе спирита, шевелила губами и напряженно смотрела на осиротевший щит, пытаясь вызвать дух исчезнувшего инструмента. Бабушка оказалась толковой. Выслушав план Ляпти, она побежала к телефону.

     С балкончика уже сыпались куски штукатурки. По двору, поглядывая на балкончик, бежал милиционер. Слышались отчаянные крики. Сторож пытался избавиться от поличного. Он видел Ляптю, целился в нее багром и кричал о страшном суде над Ляптей.

    В страшном суде, по мнению Ляпти, нуждался город.

     На рынке возле вокзала Ляптя прошла вдоль овощного и фруктового ряда и остановилась напротив азиата в тюбетейке. Он выставлял дыни, похожие на мины. Они целились в груди и отпугивали покупателей.

 

      Ляптя захватила дыню и пристроила ее под мышку.

- Сначала ее нужно взвесить, - сказал азиат. - Потом заплатить, а после взять.

   Это была сложная механика и Ляптя решила ее упростить.

- Взвесим, когда я ее съем.

       Поведение Ляпти покупателям понравилось. Человеку в тюбетейке тоже.

- Дарю, - сказал он, сужая глаза до щелей дота. - Когда стемнеет, приходи. Еще дам.

       В дыне Ляптя аккуратно вырезала треугольник, обчистила внутри и, засыпав песком, отправилась на поиски покупателя. Она выбрала покупателя в казенной фуражке.  Невинного человека, но родственного вокзальному старшине по службе.

- А почему она такая тяжелая? - подозрительно спросил милиционер.

- А я ее песком набила, - искренне ответила Ляптя.

      Она уже поняла, что город к искренности не привык.

- А посоветовал мне этот, - Ляптя ткнула в человека с тюбетейкой.

    Она  уже покидала рынок, когда треугольник вывалился, и из дыни, как из песочных часов, посыпался песок.

- Ты что же это продала, сволочь? - рявкнул милиционер

- Что, что? - вздохнула Ляптя после пробега по задворкам. - Песочные часы.

      Над деревянными крышами рынка, словно бумажные змеи, закружили казенная фуражка и тюбетейка.

      За вокзалом высилась гостиница, где Ляпте отказали в ночлеге. Гостиница стояла на берегу реки, которая задыхалась от масляных пятен, покрывавших ее тело, словно язвы. Зодчий гостиницы обладал гигантоманией. Он возвел здание размером с планету средней космической величины, от которой исходило голубое сияние. Вход на планету преграждал человек с золотистыми галунами. Ляптя направилась в холл с зеркалами. Швейцар остановил eё за сто шагов. Окрик, словно молния, ударил в Ляптю. Она фрагментарно изложила просьбу. Ответ был знакомый. В холле было тепло. Среди фикусов и тещиных языков отдыхали путешественники. Ляптя двинулась нa швейцара. Был риск, была и надежда.

- У вас тут когда-нибудь кино снимали? - спросила она.

- Даже иностранцы, - улыбнулся швейцар.

     Улыбка тотчас слетела с его лица, когда он оказался под мощным тараном Ляпти. Таран отбросил швейцара на восточного человека в чалме. Восточный смял европейского человека с фотоаппаратом. А европейский сбил заатлантического с сигарой.

- Ты что сделала, сволочь? - прошептал швейцар.

      Он стоял в позе кентавра. Его спину седлал восточный гость. Восточного гостя - европейский. Венчал это сооружение гость с Атлантики.

      Внутри гостиницы Ляпте особенно понравились иностранцы. При ее появлении они выставили фотоаппараты. Первый раз в жизни Ляптя стояла под вспышками. Чувство величия могучими импульсами проникало в сердце, которое работало, как проснувшийся вулкан. Ляптя ощущала от вспышек мягкие ожоги на лице. На круги своя ее вернул шепот швейцара с оторванным галуном.

- Поворачивай назад, падла!

      Циклон мыслей бушевал в голове человека с галунами. Ляптя чувствовала дыхание циклона. Он жег ее затылок. Она ощущала даже слабый запах гари. Ляптя оказалась на мраморной лестнице. По бокам, как в почетном карауле, стояли гости и щелкали затворами. За спиной иностранцев метались соотечественники, при взгляде на которых сердце Ляпти проваливалось в бездну. Из коридоров прибывали дополнительные силы.

- Поворачивай оглобли, сука!

      Швейцар улыбался гостям, как киноактер. Лестницу Ляптя и швейцар одолели вдвоем. Ляптя легко брала десять ступенек. Швейцар напрягался до хруста костей. Он поддерживал Ляптю за локоток. Иностранцы, глядя на пару, восторженно выкрикивали на ломанном языке, что это первое чудо, которое они видят в древней столице. Швейцар пытался сбить Ляптю с прямого пути и увести в уголок. Она обходила уголки и держалась открытых пространств. На втором этаже швейцар уже не грозил, а просил.

- Как просишь? - возмущалась Ляптя. - Порядка не знаешь. - Она обронила таинственное слово "Трудно".

      Со швейцара она сняла дюжину бабок и привела в панику, оказавшись у дверей с табличкой "Администратор". Швейцар был в руках. Человек за дверью еще ждал рук Ляпти. Она чувствовала легкую дрожь. Дрожь уходила в пол. Пол вибрировал, как днище самолета. Коридор был забит заинтригованными гостями. В хвосте толпы стрекотала камера. Она рассыпала стрекот, как пулеметную дробь. Дробь настигала швейцара. Он смотрел на Ляптю так, как смотрит артист на режиссера в финальной сцене. Ляптя оказалась хорошим режиссером. В финальной сцене швейцар буквально делал чудеса. Дверь в кабинет распахнулась. Ураган ворвался в комнату, вызвав пену на шторах. Администратор встретил Ляптю возле полированного столика, в котором отражался валютный интерьер. Разговор оказался строгим. Администратор был  недоволен оторванным галуном. Он выбил пальцами дробь, похожую на дробь, когда осужденного ведут на эшафот.

- Ты что ж, в таком виде и шел? - тихо спросил он швейцара.

- Шел, - ответила Ляптя. - И иностранцы его снимали.

- И тебя снимали, - прошипел швейцар.

-Что меня, - отрапортовала Ляптя и улыбнулась администратору. - Я гостья с Африки.

   Администратор облегченно вздохнул.

- А вот ты откуда? - бросил он швейцару и с надеждой посмотрел на Ляптю.

 - Гони бабки, - сказала она швейцару, - и я придумаю.

      Через пять минут швейцар открыл спиной дверь и объяснил через переводчицу иностранцам, что в гостинице репетируется сцена из детективного фильма. Администратор играет мафиози. Молодая девушка с чемоданом - следователя. Швейцар играл подручного мафиози. Он подумал и добавил: основные события развернутся после выхода следователя из кабинета мафиози. Господа иностранцы должны сохранять спокойствие, если следователя спустят с лестницы головой вниз.

      Ляптя и не догадывалась о финале. Администратор указал ей на дверь за спиной. По мнению Ляпти эта дверь вела к мусорным ящикам. Администратор вспыхнул. Вспышка была яркой, как при рождении новой звезды. Она опалила Ляптю. После очередных слов Ляпти хранитель гостиницы нахмурился. Ляптя почувствовала капли воды, которые брызнули, словно из грозовой тучи. Администратор дорожил репутацией, а посему отказался от наряда милиционеров. С него шел пар, сгущаясь в облака. Облака плавали по кабинету и напоминали небесную идиллию, где Бог беседует с ангелами. Ляптя никак не хотела быть ангелом.

- Тебя кто сюда звал! Ты зачем сюда приволоклась?

   Ляптя раскрыла рот и ткнула в зеркала. На администратора смотрела тысяча Ляптей с раскрытыми ртами.

- Хайло зачем открыла? - вскипел администратор.

      Комментарии были краткими. Крик поднимет на ноги иностранцев. Вызовет смуту в газетах.

- И сразу кричать, - притих администратор. - Такая девушка... А что кричать хочешь?

      Это была тайна и стоила она грошей.

- Мало, - сказала Ляптя, когда по столику покатились медяки, похожие на желтые кошачьи глаза.

      Тайна стоила больше, а место администратора еще больше.

- Умная девушка, - похвалил администратор. - Нет больше бабок.

      Ляптя посоветовала взять взаймы.

- У кого? - возмутился администратор.

- У швейцара, - кротко сказала Ляптя.

      Администратор вызвал швейцара, который с улыбкой направился к Ляпте.

- Постой! - сказал директор. - Это не твое дело.

- Как не мое!

      Швейцар с удивлением посмотрел на свои кулаки.

- Дай ей бабок! - бросил директор.

- Кому? - тихо спросил швейцар.

- Ей.

- Так я ей уже давал, - еще тише ответил швейцар.

      Администратор оказался на высоте.

- Мало давал. Дал бы больше, она бы меня не беспокоила.

      Человек с галунами молчал.

- Если ты сердишься на меня, - сказала Ляптя, - дай директору в долг.

- Да, - пробормотал администратор. - Дай мне в долг.

      С носа администратора Ляптя взяла дешевле. Нос швейцара оказался дороже.

- Я ее провожу, - хрипло сказал швейцар.

- Только попробуй, - ответила Ляптя. - Хай подыму.

- Оставь ее, - махнул хранитель гостиницы. - Хорошая девушка.

      Администратор боялся, как бы Ляптя не добралась до бабок, которые сегодня случайно обронили в кабинете.

- А теперь самое основное, - сказал швейцар, выйдя из коматозного состояния.

      Он кратко изложил финал фильма, в котором главный мафиози - швейцар показал на директора (уловив его взгляд, поправился, что он главный мафиози), будет спускать следователя с лестницы.

      Ляптя тотчас поменяла финальную сцену. Она быстро открыла дверь. В кабинет хлынули любопытные иностранцы. Ляптя помахала фибровым чемоданом, дав понять администратору, что в финальной сцене запросто может уложить десятка два гостей.

- Я же им сказал, что бить будут тебя, - заметался швейцар. - Сюжет менять нельзя.

-Можно, - добродушно ответила Ляптя и вывела погребальную сцену, в которой следователь бьет мафиози.

- Наши следователи не дерутся, - твердо сказал швейцар.

- А ну спроси у господ, - бросила Ляптя переводчице. - У них следователи дерутся.

      Господа иностранцы криками подтвердили, что их следователи сильно дерутся.

- Врежьте его, товарищ директор!

- Не надо, - быстро ответил швейцар и дал Ляпте тысячную.

- Хороший удар, - сказала Ляптя. - Переведи, - бросила она переводчице. - Мафиози подкупает следователя. А ну, подкупайте, чтобы иностранцы поверили.

      Через пять минут администратор и швейцар были банкротами.

- А теперь врежь директору, - бросила Ляптя швейцару. - Ты вдруг понял, что он втянул тебя в банду.

      Директор упредил швейцара. Швейцар охнул, ощутив синюю подкову под глазами.

- Ну, а ты что стоишь? Давай отходную директору.

- Эх, - вздохнул швейцар. - Была не была.

      Его кулак пошел на Ляптю. Она присела. Кулак воткнулся в лоб администратора.

- Ты что... - администратор прошептал слова, которые производят сильное впечатление на иностранцев, и они запасаются ими, как запасаются матрешками, и рухнул под ноги Ляпти.

- О! - закричали иностранцы.

      Озлобленный швейцар двинулся на Ляптю.

- Стой! - закричала она. - Куда идешь. Ты в оцепенении. Ты же человека убил.

      Швейцар действительно находился в оцепенении. Гости восторженно кричали "О!". На полу, распластавшись, как на пляже, отдыхал директор. Вспышки фотоаппаратов таранили глаза.

      Ляптя не стала дожидаться развязки. Чемоданом она свалила швейцара, объяснила через потерявшуюся переводчицу, что проба еще требует существенной доработки, и пригласила завтра присутствовать на окончательном варианте.

      На улице она пустилась бежать, пока не наткнулась на железный короб. Словно гигантская бабочка, чемодан сверкнул в воздухе. Ляптя подсчитала выручку и направилась к вокзалу. Она твердо решила расквитаться с человеком с номерком на груди, с которого начался тернистый путь. Человека гор она нашла возле памятника. Носильщик прислушивался к гудкам скорого.

- Иди, иди, миленький, - говорил он. - Мы тебя сейчас поприветствуем, как Македонский Азию.

      Ляптя объяснила, что пришла попрощаться.

- Кто ж так прощается с другом! - упрекнул носильщик.

      От щелчка по горлу звук оказался звонким, как в пионерском горне.

      На задворках магазина "Вино" Ляптя нашла грузчика с разорванной ноздрей, похожей на покалеченное горлышко бутылки.

- Винца, - попросила Ляптя.

      Грузчик поставил бочку на-попа и мощным ударом ноги вышиб пробку, которая как мина просвистела мимо головы Ляпти.

- Так и человека угробить можно, - заметила Ляптя.

-У тебя много отрицательного опыта, - заметил грузчик. - Ты уже знаешь, что человеческий лоб можно разбить. Держи. - Он протянул ей пивной кляп. - Гони бабки.

      В смутное время грузчик имел полное право на нагрузку к вину. Оспаривать право Ляптя не стала, опасаясь, что могут взвинтить цены. Бутылку она сунула за кофту.

Половина дела была сделана. Другую половину она решила доделать в аптеке.

- Нет, - сказал хранитель мер и весов, выслушав Ляптю.

      Она почувствовала холодок. Рушился гениально задуманный план. Ляптя зашла с черного ход. Из черного хода она вывела хранителя мер и весов к задворкам магазина, показала грузчика, который за товар брал самую малость, поблагодарила измученного валерьянкой аптекаря и, сделав, круг, остановилась возле щели в заборе. Картинка ей понравилась. На дно бочки грузчик поставил бутылку и подвесил к ней, словно к елке, три деревянные затычки.

- И их тоже покупать? - спрашивал, багровея, аптекарь.

      Возле вокзала Ляптя сорвала пробку, засыпала чудодейственный порошок в бутылку и загнала пробку на место. Это было ее первое покушение на человека.

- У грузчика брала, - сказала Ляптя.

      Носильщик припечатал дно бутылки к ладони. Пробка взвизгнула и устремилась к Большой Медведице. Ляптя почувствовала легкие толчки, когда пробка попала в звездный ковш. Толчки напоминали небольшое землетрясение и исходили от носильщика.

- Что? - участливо спросила она.

- Живот барахлит. Постереги тележку, - мрачно сказал носильщик.

- А кто же Азию приветствовать будет?

      Азия уже приближалась к вокзалу. Носильщик двинул тележку и тотчас схватился...

- Уже, - прошептал он.

      Результаты были потрясающими. Даже машинист скорого остановил поезд за километр до вокзала. Ляптя оставила пост, увидев человека гор, направлявшегося с ломом к задворкам магазина.

     Домоуправление было в траурных венках.

- Где домоуправ? - спросила Ляптя.

- В гробу!

     Ляптя заглянула в гроб. Из глаз администратора текли слезы.

- Мертвые тоже плачут, - вздохнула она.

 

«РУСАЛКА»

   Недалеко от домоуправления находился рынок, над которым, словно бумажные змеи ещё кружили фуражка вокзального старшины и тюбетейка дынного азиата.  Делом своих слов Ляптя осталась довольна.

   Она направилась к администратору рынка с мыслью, что неплохо добавить к тюбетейке и фуражке что-нибудь из гардероба рыночного администратора. 

   Она прошла между торговыми рядами. На прилавках был азиатский и южный рай. Отечественный находился за железными воротами, где Ляптя наткнулась на бывшую лифтершу. Бабушка торговала морскими водорослями в плетеной корзинке. Она была не в милости у Отечества. И не выдерживала конкуренции.

   Азиаты и южане затаривали рынок солнечными дарами. И платили сумасшедшие бабки за место под Солнцем.

- Как бизнес? - спросила Ляптя.

  Бабушка ткнула в водоросли. Они уже покрывались плесенью.

- Место под Солнцем зарабатывают не водорослями, а мозгами, -  сказала Ляптя.

   Бывшая лифтёрша вздохнула. Ее мозги сожрал человек со звучным именем, который раньше жил в квартире с балкончиком, а теперь на балконе с особняком.

- Я тебе помогу, - сказала Ляптя.

- Сделаешь платный лифт в платном туалете.

   Сделать так, чтобы бабушка получала двойную оплату и отбить место под Солнцем не удалось. Человек в казенных сапогах лишил бабушку места, на которое падала тень железных ворот. Плетеная корзинка от удара сапогом взмыла над рынком, как камень из пращи. Потрясенная Ляптя пришла в себя, когда корзина, изменив траекторию, обрушилась не на солнечное светило, а на Ляптю.

- Мы же с бабушкой твои соотечественники, - возмутилась Ляптя. - Так сказать, родня.

   От так сказать родни милиционер давно торговал бы семечками в кулечках, если бы не азиаты и южане. Эпоха бизнеса родственные связи признавала, но не по крови, а по бабкам, которые вырабатывала кровь. Азиаты и южане на такую кровь не скупились и загружали кровью не только рынок, но и казенного человека.

   Лифтерша и Ляптя были бескровными существами, как и морские водоросли, которые бабушка выращивала на подоконнике, поливала святой водой и читала молитву "Отче наш, иже еси на небеси..." На небесах был идеальный порядок. Светило находилось в полной силе. И так допекало, что рынок обливался потом. От пота солнечные дары распухали на глазах. Азиаты и южане ломили несусветные цены. От цен вздрагивал Отче.

   Ляптя, облепленная водорослями, была похожа на русалку. Русалка заинтересовала человека в гигантской кепке. Грузин восхищенно зацокал.

- Такая девушка - русалка. Плачу баксами.

   Живой товар был в хорошей цене.

- Продавай русалочку, - шепнула Ляптя лифтерше. - У меня ноги.

   Живой товар, получив баксы, дал бы деру.

- Построим платный лифт в платном туалете, продавай, - наседала Ляптя, пока гигантская кепка не закрыла Светило.

- Чтоб эта кепка оправлялась в моем лифте и каталась в моем туалете, - отрезала бабушка, - а вот такую русалку за баксы не хочешь?

   Русалочкой оказалось место, которым оправлялась бабушка.

- Э, - возмущенно зацокал грузин. - Я старый русалка не хочу. Я хочу очень крепкий молодой дэвушка - русалка.

   Голова грузина погрузилась в корзинку, как в железный ковш. Лифтерша, взмахнув подолом, накрыла его.

   Так накрывает священник кающегося грешника.

- Старая шлюха, - завизжал грузин, оказавшись в кромешной тьме под юбкой. – У тебя здесь эта…

   Дальнейшие слова заглушил визг, на который, проломив ворота, заработавшие как крылья мельницы, под удар которых попал милиционер, ринулся человек в громадных шароварах из украинских степей, отпущенных на волю.

   Вольная степь нищала. Хохол, забросив степь, подался куда глаза глядят. Глаза глядели на ненавистных москалей, погубивших ридного батьку Мазепу и пановавших триста лет на его горбу. Вместо доброго куска сала, которым он думал разжиться у москалей, он разжился добрым горбом, строя для москалей белокаменные особняки, и громадными шароварами.

- Скильки грошей за свинью? - с ненавистью спросил он москалиху, запуская руку в шаровары и поглядывая на подол, под которым в истерике бился грузин.

- Тысячу баксов, - бросила Ляптя, обрабатывая грузина носками и накатывая волны страха, от которых визг перешел в олений рев.

   На олений рев откликнулся человек, торговавший дынями- минами и с глазами, похожими на щели дота. Азиат снес торговые ряды. Они стали валиться, как фишки домино и метнулся к Ляпте.

- Баксы за оленя! - заорал он.

   Зачем азиату нужен был олень - осталось тайной. Эпоха бизнеса унесла много тайн.

- Вона продае не рогатого, - сказал хохол, пытаясь забаррикадировать дорогу азиату шароварами. - Вона продает свинью. Я - пэрший. Да скажи Христа ради, скильки грошей за свинью, - с ненавистью кричал хохол.

   Одной рукой он отталкивал азиата. Другую запускал в шаровары. Хохол не отказался бы еще от пары крепких рук. Очередь возрастала. Она была словно магнит.

   Бабушка и на сей раз оказалась толковой. Она гвоздила грузина под плетеной корзинкой, пытаясь вызвать рык льва.

- Сильней колоти, - шептала Ляптя. - Пусть хоть разок рыкнет. Мы тогда весь рынок освоим.

- Так скильки грошей за свинью, - с ненавистью надрывался хохол.

- Я же сказала - две тысячи баксов, - бросила Ляптя.

   Очередь притихла. Хохол вздохнул. Азиат смекнул: две тысячи баксов и Ляптю со старухой он купит, если наберется терпения. Покупку он думал совершить вечерком и на пустыре за воротами рынка.

- А свинья гарна? - спросил хохол.

- Дужэ гарна, панэ!

   Панэ полез в шаровары.

- Розумиешь украинскую мову?

- Розумию!

   Панэ вытащил руку из шаровар.

- Цэ, добрэ!

   Рука пана снова полезла в шаровары.

- А гроши дужэ вэлики, добра паночка. Трошки сбавь!

- Hэ можно. Ни як нэ можно. Добрый панэ.

   Рука доброго пана выскочила из шаровар.

- Як цэ не можно, коли можно!

- Цэ ж не москальска свинья. Цила гора сала.

   От горы сала у пана свело челюсти.

- А сало гарнэ!

   Пан сглотнул слюну.

- Дужэ гарнэ!

   Судорога перекосила лицо пана.

- А трошки вкусить можно?

   Во рту пана клокотало, как в жерле вулкана.

- Та чё трошки. Бэри гарну шаблю и по гарному мисту.

   Грузин мову не розумив. Но гарну шаблю от страха понял правильно. Оказаться под гарной саблей и лишиться гарного места, к которому уже подстраивался хохол, ох, как не хотелось. После безуспешных попыток стащить корзинку и выбраться из кромешной тьмы он решил выкупить самого себя.

- Уберите хохла, - закричал он. - Плачу две тысячи баксов.

- Чудно, - сказал хохол, покачивая головой. - Дужэ чудно. Скильки батрачу на билом свити, а щэ нэ чув, нэ бачив своими очами, щоб свинья розмовляла и за так платила гроши. А гавкать вона можэ?

- Чему удивляешься? - спросила Ляптя. - то, что свинья разговаривает или то, что за так дает мне бабки?

- То шо за так тоби! - с ненавистью ответил хохол. - Дужэ чудно.

- Мы отвыкли от чуда, - вздохнула Ляптя. - А теперь уноси шаровары. А то второго чуда ты не выдержишь.

   Уносить шаровары было поздно. Грузин, отсчитавший под юбкой вместо двух тысяч три тысячи, уже держал хохла одной рукой за горло, другой за шаровары.

- Ну, хохляцкая морда, - сказал он. - Нэ чув, нэ бачив, нэ размовляв, гарна шабля, трошки сала, - от злости он перешел на мову.

   Так случается, когда просыпаются родственные инстинкты.

- Пошли, бабушка, - бросила Ляптя. - У гарних людей - гарна розмова.

   Инцидент был исчерпан. Над рынком вместе с тюбетейкой, казенной фуражкой закружили гигантская кепка и громадные шаровары.

   Свою долю Ляптя оставила лифтерше. Путешествие по кругам эпохи бизнес было  опасным.

 

 Глава 4.     НЕ ВЕРЬТЕ ПЕССИМИСТАМ И АТЕИСТАМ. ВЕРЬТЕ ОПТИМИСТАМ!

   Фортуна Ляпти споткнулась на экзамене по истории. В Африке были африканские события. Рекомендация историка была предельно простой и пессимистичной.

 

- Пахать!

   Профессор  посоветовал ещё изучать механику плуга в родных пенатах.

   Пессимистический приговор обозлил Ляптю. Возвращаться в пенаты с черными от дыхания паровозов посадками и задыхающимися в карьерной  пыли акациями не хотелось. Ляптя перебрала несколько вариантов и остановилась на бывшей артистке бывшего имущего сословия, у которой она снимала комнатку. В комнате была спартанская обстановка. Пожелтевший ковёр с ромашками. Хозяйка поливала их зимой из проржавевшего длинноносого чайника. Весной продавала на дерюжном  коломенском рынке. И двуглавый орел с раскрытым клювом, куда хозяйка бросала погребальный капитал. Двуглавый осуждающее  смотрел на Ляптю и клевал ее руки.

- Как живой, - говорила Ляптя, почёсывая поклеванные руки.

- Ты что? Пессимистка и атеистка?  - отвечала хозяйка. – У них всё мёртвое.

- Наполовину то. Батько гармошку растягивает, а мать -  «Библию» и «Псалтырь».

   Неудачу Ляпти на экзамене хозяйка прокомментировала с чисто артистической точки зрения: при таких сбоях Фортуны Ляптя должна расстегивать кофту и снимать юбку.

- У тебя не идеи, - бросила Ляптя, - а не пролетарские сексуальные сквозняки.

   Она еще добавила, что профессор истории находится на пороге путешествия в гробу.

- Ты точно была артисткой? - спросила Ляптя.

      Подтвердить это мог даже двуглавый, помнивший времена реверансов, книксенов  и августейших ручек.

- И можешь сыграть эту? – Ляптя покрутила пальцем в виске. – Прорепетируем, - сказала она, когда хозяйка   ответила, что она играла не только сумасшедших, но и российских императриц.

   Они легли спать, когда на детской площадке еще   раскачивались качели. И  проснулись от  звона стаканов      возле  магазина "Вино", от которого вздрагивала листва на деревьях. Хозяйке были даны   строжайшие указания    придерживаться эпохи реверансов и августейших ручек.

- Думаешь, поверят? - с тревогой спрашивала хозяйка.

   Она никак не могла  вынырнуть из прошедшего и привыкнуть к настоящему.

- Поверят, - уверенно сказала Ляптя. – Сама меня учила. У нас верят тому, что не может быть. А в то, что есть, не верят. Главное запутать идей этикета. Первую пробу сделаем на остановке такси.

   На остановке такси с километровой очередью хозяйка сделала несколько реверансов и ручек. Вначале толпа с интересом наблюдала за хозяйкой, которая откалывала налево и направо легкие кивки головой, сгибала ноги, отводя коленки в разные стороны. Словом, работала душой и телом на публику, но когда хозяйка стала насильно впихивать руку для поцелуев, от которых у толпы вспухли губы,  толпа возмутилась.

- Это что за не пролетарские пережитки? 

   Скорбная речь Ляпти о ридной бабушки, которая сошла с ума после провального экзамена внучки, взволновала толпу, которая буквально на руках впихнула Ляптю и  хозяйку в такси.

- В какую больницу? - спросил таксист.

   Бывшая артистка вытащила двуглавого.

- Покорми птицу, - сурово сказала она.

   Спина у водителя была, как днище телеги и могла брызнуть. Ляптя на всякий случай отодвинулась в угол.

- А какой корм ей нужен?

- Бабки, - ответила хозяйка.

   Она показала, что орел может взлететь и клюнуть. Таксист оказался волшебником. Он отбросил все петляющие дороги  и показал, что ему знаком  кратчайший путь к нужному месту.

- Дай бабок хоть на жратву, - сказал он Ляпте. - Я все свои скормил этой падле.

   Падлой был орел. От тяжести в брюхе он даже заснул. Институт находился за железной оградой. Его создатель любил дорогой камень. Он одел здание в мрамор и возвысил над домами, как айсберг над льдинами.

 

Возле бюро пропусков Ляптя потрясла дрыхнувшего двухметрового гиганта на войлочном стуле, с которого он восемьдесят лет взирал на свет божий. Институтский страж отреагировал гигантским зевком. Хозяйка сделала реверанс.

- Ты че кланяешься, старуха? - удивился вахтёр. - Здороваться хочешь, так давай здороваться.

   Он выставил свою лопатную ладонь. Хозяйка подставила свою под его губы. Вахтёр с недоумением уставился на Ляптю.

- Чмокни ручку, - мягко подсказала Ляптя. – Приличия нужно соблюдать.

- Какие приличия? - гаркнул вахтер. - Какие ручки? Я на войлочной работе.

   Он вырос в  фабричных  и заводских покоях.

   После очередного комментария Ляпти вахтер остался в тревожном ожидании и с глазами, похожими на блуждающую звезду. Реверансы, ручки и скорбные комментарии Ляпти  взбудоражили институт. Уборщицы смотрели на Ляптю и ее хозяйку, как на космических пришельцев. У старших преподавателей с губ с вулканическим треском стартовали сигареты и, запустив дымные хвосты, носились, как кометы, от которых прятались младшие преподаватели, опасаясь лобовых столкновений. Возле двери в коже, от которой еще исходило тепло живого существа, Ляптя и хозяйка почувствовали холодок. В приемной за столом, состоящим из одних ящичков, как банк матери, сидела оформленная в бугры и отлогости  хранительница ключей и печатей ректора. Бывшая актриса поправила погрустневшие груди.

- Ректор в министерстве, - прожурчала секретарша. – С министрами…

   Ляптя и хозяйка посмотрели под ее ноги. Через полчаса от журчания они почувствовали сырость в ногах. Через час - насморк. Приемная оказалась мертвой точкой. Из мертвой точки Ляптя попыталась выйти на домашние координаты ректора. Домашние координаты хранились за семью печатями. Взломать печати не удалось.

- Ректор,  что засекреченный? - возмутилась Ляптя.

   Засекреченность ректора снял почтальон. Он положил хрустящий пакет на стол секретарши и вздохнул над ним, как над умершим.

- Трудно, - сказал он и   добавил: - Трудно носить ректорскую почту.

- Домашний адрес, товарищ почтальон, - бросила Ляптя.

- Чей? - вздрогнул мужчина.

- Ректора.

- А, ректора, - счастливо выдохнул он. - Не знаю.

   Ляптя и хозяйка вновь оказались в мертвой точке.

- Вынь орла, - приказала Ляптя хозяйке.

   Была надежда. Двуглавый оправдал надежду. При виде секретарши он тотчас попытался распластаться на ней.

- Уберите сексуального маньяка, - прожурчала секретарша, – я  с ректором в министерстве…

   Маньяк тотчас просигнализировал точные координаты «министерства»: сто метров от стола секретарши в кабинете за расшнуровкой хрустящего пакета.

- Пошли домой, - бросила Ляптя бывшей актрисе.

   Пересдача экзаменов оказалась блестящей. Ляптя взяла орла. Двуглавый дружески реагировал только на августейшее отношение к своей особе. Профессор истории особой считал себя. Двуглавого -  стервятником.

- Кем? - прошептал орел.

- Не может быть, - прошелестел историк. – Он что говорящий? История не знает таких примеров.

- Так-то история, - вздохнула  Ляптя. – Он ещё и клюющий.

   Историк, как говорится: не выдержали нервы, и он бежал. Его  чувства замкнулись на институтском паркете. А Ляптя со словами: пессимист -  собственноручно проставила себе оптимистическую оценку....

 

Глава 5.     НУ, ЗДРАВСТВУЙ, НОВАЯ ЭПОХА!   

 

   День был, как новая копейка.

   Блестело всё! Зеркала в потрёпанных и обшарпанных вокзалах. Витрины в выставочных пустотелых  павильонах. Окна в засиженных балкончиками пятиэтажках. Заезженные проспекты и задавленные  тротуары. Замазанная масляными пятнами  гладь реки, пробегавшая по городу в гранитном «корыте». Словом, блеск проникал во все городские подвалы и щели. Даже уставшие от длиннохвостых очередей лица горожан, неутомимо шнырящих в продёрнутых пустотой магазинах, отливали этим блеском, который наводится жиром любой породы. Каменный город будто очищался от серости и архаичной пыли, но причиной этому было не пылающее лучи солнца, зависшее над красными звёздными верхушками в центре города, а огненные пятнышки, роившиеся, словно дикие пчёлы,  на горизонте. 

   За пазухой Ляпти от битвы с профессором «Я и история»  отдыхал двуглавый. Он так посапывал, что узорчатая кофта провинциалки билась, как паруса во время шторма. Мужчины пытались остановить шторм. Ляптя будила орла.

- А с птичкой не хотите? - спрашивала она.

   Возле входа в метро сидел человек из легенды. Провинциалка плохо знала историю, а поэтому и не могла расшифровать легенду. Оставим её. Попробуем разобраться сами.

   Под ребрами легендарного человека сидели сто грамм прусской стали с пушечного завода Круппа, доставшие его в эпоху двуглавого. Правый  бок  был продырявлен английским штыком родного брата, носившего французский френч с большими накладными карманами на груди со сверкающими пуговицами и заатлантические ботинки на толстой ребристой подошве. Левую ногу армейский хирург укоротил, отхватив её до колена после знаменитой встречи на Эльбе.

   Способ существования легендарного человека был гениально прост. Он поднимал протез, словно пограничный полосатый шлагбаум перед узким входом в метро с куполообразной крышей, на которой гнездились разнопёрые дерущиеся голуби и опускал шлагбаум, когда в картуз с потускневшей звёздочкой лился медный ручеек, выскребаемый горожанами из своих карманов. Оплатив шлагбаумный вход, они натыкались на турникетный. Зажатые, словно в западне, они  обкладывали дежурную в строгой суконной синей форме с красной фуражкой: куда смотрит милиция?

- Так я же не милиция, - надрывалась дежурная.

- А ты смени фуражку.

   Ляптя прилипла к габаритной дамочке, чтобы проскочить за её счёт в гранитную нору метро, но размеры дамочки залипли  в проходе. Мало того, что дамочке досталось от дежурной, которая обвинила её в попытках развалить турникетный механизм. Досталось ей и от огорчённой Ляпти, которая прямо заявила, что  от таких телесных форм угрозе подвергается даже существование  эскалатора.

- Костлявая, - взвизгнула дамочка.

- Костлявая, то костлявая, - вздохнула Ляптя, - а вот пронести свои кости через железную ограду не могу.

- Для этого бабки нужны, - вмешалась дежурная, - а кости тут не причём.

- Да где ж их взять?

   После многочисленных  неудачных попыток она остановила свой выбор на легендарном человеке.

- Протез настоящий? Крепкий? Деревянный, железный, жестяной, проволочный, медный, аллюминевый? – поинтересовалась  Ляптя.

   Такие тонкие подробности  были вызваны не простым любопытством, а дальновидностью  провинциалки, уже не раз попадавшей впросак в плутоватом и жульническом  городе.

- Настоящий. Из военного железа.

   Это мог подтвердить собственным горбом администратор медвытрезвителя.

- А рангом повыше? Могут подтвердить?

- Могут, - вздохнул человек, -  только по моему горбу.

- Сколько бабок зарабатываешь?

   В бестолковке Ляпти уже нарисовался чертёж протеза: только потолще и подлиннее, и из рельсовой стали

   Бабок хватало только на протезную починку.

- Так, - сжалилась  Ляптя, глядя на потоки пота, под которым скрывалось лицо  человека, так что трудно было разглядеть его конкретные черты, разве, что оттащить  от турникетов  на солнце и высушить. - Я тебе помогу.

- Чем?

   В городе мыслили только образами бабок.

- Бабки, бабки. Главное идея, - бросила Ляптя.

   От плевка протезного человека над городом вспыхнула радуга.

- Круто, - сказала Ляптя.

   И предложила идею. Плутоватый город нуждался в таком плевке, после которого на его месте осталась бы воронка, как после атомного взрыва.

- Уже хлебнула?  Не мешай бизнесу, а то места лишат.

   Протез заработал, словно маятник. Недовольная Ляптя нацелилась на мужчину, от которого шел такой запах, словно в него закачали цистерну французских духов. Ляптя пропустила бы его, но ей страшно  не понравился пятнистый ростом с двухгодовалого телёнка дог, задушенный французской парфюмерией, который шел впереди мужчины,  разгребая лапами толпу, и оставляя за собой вакуумное пространство.

- Начинается, - вздохнул человек из легенды.

   Дог остановился возле картуза, запустил лапу в картуз и вопросительно посмотрел на хозяина.

- Дай ему лапку, - сказал тот.

   Дог поднял заднюю лапу.

- Ты что ему это разрешаешь? - возмутилась Ляптя.

- Туалеты у нас сейчас платные, - объяснил хозяин дога. - Бабок у него нет. А бизнеса на пис-пис не хватает.

- Это что же! Теперь что. Разрешается поливать человека собачьей мочой, как при, - злость Ляпти переформатировала «при   недорезанных буржуев в буржуйские недорезки».

   В это слово она затесала и другие, прямо скажем, нехорошие слова, но вызвавшие восторженные крики и шумные  аплодисменты  толпы, похожей на убегающий  цыганский табор.

- Дура. Привыкла к октябрятским и пионерским сказкам. Новая эпоха. Смекаешь. Зенки раскрепости, халява.

   Оставить такой удар без внимания Ляптя просто не могла. 

- Так, - начала она. - Я и ему, и тебе дам бабок на бизнес пис-пис, если отгадаешь, что у меня за пазухой.

   Толпа, отхлынувшая от дога, прибилась к Ляпте. Она вновь стояла в центре, но не гостиницы, похожей на космическую планету средней величины, отливающей голубым сиянием, а на брусчатой замусоренной площадке, по которой катался проходной ветер, забегая в железные урны и задувая в  пивные горлышки. Не среди иностранцев, а в окружении  соотечественников. Без звёздных вспышек и щелканья блестящих затворов. И была телкой, у которой за пазухой находились скромные провинциальные  сиськи, ещё не помятые городом.

- Это, конечно, так, но не всё, -  отпарировала  Ляптя. – Отгадывай по - новой.

- Почему только он должен отгадывать? - рявкнула заинтригованная толпа, которая была не прочь и сама пошарить по карманам Ляпти. –  Мы тоже с этим, и нам тоже нужно на это…

- А ну, тявкни, - сказал хозяин дога.

   Дог тявкнул. На вокзале погасли величественные неоновые буквы. Ляптя вытащила орла.

- А это кто? 

- Что ты, зараза, только ему загадки загадываешь?

   На вокзале вспыхнули неоновые буквы.

- У него мочевой пузырь больше, - бросила Ляптя. - Кто?

- Эта, ну, как ее? - Дог за хозяином тоже поскреб лапой в затылке. - Да что ж ты, тварь, не знаешь? - От пинка дог заработал лапами в воздухе, как на батуте. - Во. Вспомнил. Копилка.

- Кто? - прошептал орел.

***

переработанный вариант...

 

   Фортуна Ляпти споткнулась на экзамене по истории. Крепко подвело настроение: в городе была сильно тяжкая житуха из – за старшин милиции, таксистов, швейцаров, человеков кавказских кровей, азиатов…  Рекомендация историка была предельно проста.

- Пахать!

   Историк еще посоветовал изучать механику плуга в родных пенатах.

   Была проблема.

   Возвращаться в пенаты с черными от дыхания паровозов посадками и задыхающимися в пыли акациями означало: читать псалмы на похоронах, играть на баяне на свадьбах, в лучшем случае – пробиться на место буфетчицы в бусугарне.

   Ляптя перебрала несколько вариантов и остановилась на бывшей артистке бывшего имущего сословия, у которой она снимала комнатку.

   В комнатке была спартанская обстановка. Ковер с ромашками. Хозяйка поливала их зимой. Весной продавала на рынке. И двуглавый орел, который сурово смотрел на Ляптю и клевал её руки.

   Экзаменационный провал хозяйка прокомментировала с чисто артистической точки зрения: при таких сбоях Фортуны Ляптя должна расстегивать кофту и снимать юбку.

- У тебя не идеи, - бросила Ляптя, - а сексуальные сквозняки.

   Она еще добавила, что историк находится на пороге путешествия в гробу.

- Ты точно была артисткой? - спросила Ляптя.

   Подтвердить это мог даже двуглавый, помнивший реверансы и августейшие ручки.

- Тогда полный порядок, - бросила Ляптя. -  Завтра атакуем ректора.

   Они легли спать, когда на детской площадке еще раскачивались качели. И проснулись от звона стаканов возле магазина "Вино", от которого вздрагивала листва на деревьях.

   Хозяйке были даны строжайшие указания придерживаться реверансов и ручек.

- Думаешь, поверят? - с тревогой спрашивала хозяйка.

   От волнения она даже забыла полить ромашки. И накормить орла.

- Поверят, - уверенно сказала Ляптя. – Главное это идея августейшего этикета и захвати двуглавого.

- Зачем?

-Для большей убедительности твоего сумасшествия из – за внучки, -   Ляптя ткнула в себя, - которая завалила экзамен.

   На остановке такси хозяйка сделала несколько реверансов и ручек. От ручек у толпы вспухли губы. Скорбная речь Ляпти о помешавшейся бабушки растрогала толпу и помогла без очереди загрузиться в такси.

- Куда? - спросил таксист.

   Бывшая артистка показала двуглавого.

- Покорми птицу, - сурово сказала она.

   Спина водителя была, как днище телеги. Ляптя отодвинулась в угол.

- А какой корм ей нужен?

- Бабки, - ответила хозяйка.

   Она показала, что орел может взлететь и клюнуть. Таксист оказался волшебником. Он знал кратчайший путь к нужному месту.

- Дай бабок хоть на жратву, - сказал он Ляпте, когда бывшая артистка вышла.  - Я все свои скормил этой падле.

   Падлой был орел. 

   Институт находился за железной оградой. Его создатель любил дорогой камень. Он «одел» здание в мрамор и возвысил над домами, как айсберг над льдинами.

   Возле бюро пропусков Ляптя потрясла дрыхнувшего вахтера на войлочном стуле, с которого он полвека взирал на свет божий. Институтский страж отреагировал гигантским зевком. Хозяйка сделала реверанс.

- Ты че кланяешься, старуха? - удивился он. - Здороваться хочешь, так давай здороваться.

   Он выставил свою руку. Хозяйка подставила свою под его губы. Страж удивлённо посмотрел на Ляптю.

- Чмокни, - подсказала она.

- Что чмокни?

- Ручку.

- Ты что? - гаркнул вахтер. - Какие ручки. Я на работе.

   После очередного комментария Ляпти вахтер остался в тревожном ожидании и с глазами, похожими на блуждающую звезду.

   Реверансы, ручки и комментарии взбудоражили институт. Уборщицы смотрели на Ляптю и ее хозяйку, как на космических пришельцев. У старших преподавателей из губ с вулканическим треском стартовали сигареты и, запустив дымные хвосты, носились, как кометы, от которых прятались младшие преподаватели, опасаясь лобовых столкновений.

   Возле двери в коже, от которой еще исходило тепло живого существа, Ляптя и хозяйка почувствовали холодок.

   В приемной за столом, состоящим из одних ящичков, как банк матери, сидела хранительница ключей и печатей ректора.

- Ректор в министерстве, - прожурчала секретарша. – Сильно занят.

   Приемная оказалась мертвой точкой, из которой Ляптя попыталась выйти на домашние координаты ректора. Домашние координаты хранились за семью печатями. Взломать печати не удалось.

- Ректор что, засекреченный? - возмутилась Ляптя.

   Засекреченным ректор не был. Его знал вошедший почтальон. Он положил пакет на стол секретарше и вздохнул над ним, как над умершим.

- Трудно, - сказал он. И добавил: - Трудно носить почту.

- Домашний адрес, товарищ почтальон, - бросила Ляптя.

- Чей? - вздрогнул мужчина.

- Ректора.

- А, ректора, - счастливо вздохнул он. - Не знаю.

   Ляптя и хозяйка вновь оказались в мертвой точке.

- Вынь орла, - приказала Ляптя хозяйке.

   Была надежда. Двуглавый оправдал надежду. При виде секретарши он тотчас попытался распластаться на ней.

- Уберите сексуального маньяка, - прожурчала секретарша.

   Маньяк тотчас просигнализировал точные координаты ректора: сто метров от двери в кабинете за пакетом почтальона.

- Пошли домой, - бросила Ляптя бывшей актрисе. – Пересдача будет блестящей. На всю жизнь запомнит.

   Пересдача экзамена действительно оказалась блестящей. Ляптя взяла орла. Двуглавый дружески реагировал только на августейшее отношение к своей особе. Профессор особой считал себя. Двуглавого - стервятником.

- Кем? - прошептал орел.

   День был как новая копейка. За пазухой от битвы с профессором отдыхал двуглавый. Он так посапывал, что кофта Ляпти билась, как паруса во время шторма. Мужчины пытались остановить шторм. Ляптя будила орла.

- А с птичкой не хотите? - спрашивала она.

   Возле входа в метро сидел человек из легенды. Левый бок его был продырявлен английским штыком родного брата, носившего французский френч и заатлантические ботинки на толстой подошве. Под ребрами сидели сто грамм прусской стали, доставшие его в эпоху двуглавого. Правую ногу армейский хирург отхватил после знаменитой встречи на Эльбе. Способ существования легендарного человека был прост.

   Он поднимал протез, словно шлагбаум, и опускал «шлагбаум», когда в картуз падали бабки.

- Протез настоящий? - спросила Ляптя.

   Администратор медвытрезвителя мог подтвердить собственным горбом, что протез настоящий.

- А рангом повыше? Могут подтвердить?

- Могут, только по моему горбу.

- Сколько бабок зарабатываешь?

   Бабок хватало, чтобы чинить протез.

- Так, - констатировала Ляптя. - Я тебе помогу.

- Чем?

   В городе мыслили только образами бабок.

- Бабки, бабки, - бросила Ляптя. -  Главное идея.

   От плевка легендарного человека над городом вспыхнула радуга.

- Круто, - сказала Ляптя.

   И предложила идею. Город нуждался в таком плевке, после которого на его месте осталась бы воронка, как после атомного взрыва.

- Уже хлебнула? - спросил человек из легенды. - Не мешай бизнесу, а то места лишат.

   Протез заработал, словно маятник. Ляптя нацелилась на мужчину, от которого несло таким сильным запахом, словно в него закачали цистерну французских духов. Впереди мужчины шел пятнистый дог. Он разгребал лапами толпу, оставляя за собой вакуумное пространство.

- Начинается, - вздохнул человек из легенды.

   Дог остановился возле картуза, запустил в него лапу и тускло посмотрел на хозяина.

- Дай ему лапку, - сказал тот.

   Дог поднял заднюю лапу.

- Ты что ему это разрешаешь? - возмутилась Ляптя.

- Туалеты у нас сейчас платные, - объяснил хозяин дога. - Бабок у него нет. А пис-пис хочется.

- Так, - констатировала Ляптя. - Я и ему, и тебе дам бабок на пис-пис, если отгадаешь, что у меня за пазухой.

   Толпа, отхлынувшая от дога, прибилась к Ляпте. Она вновь стояла в центре. Только без вспышек. Щелканья блестящих затворов. И была телкой, у которой за пазухой находились сиськи.

- Получай долю, - отстегнула Ляптя.

- Почему только он должен отгадывать? - рявкнула толпа.

- А ну, тявкни, - сказал хозяин дога.

   Дог тявкнул. На вокзале погасли величественные неоновые буквы. Ляптя вытащила орла.

- А это кто? Отгадаешь - еще получишь.

- Что ты, зараза, только ему загадки загадываешь?

   На вокзале вспыхнули неоновые буквы.

- У него мочевой пузырь больше, - бросила Ляптя. - Кто?

- Этот, ну, как его? - Дог тоже поскреб лапой в затылке. - Да что ж ты, тварь, не знаешь?

    От пинка хозяина дог заработал лапами в воздухе, как на батуте.

- Во. Вспомнил. Козёл.

- Кто? - прошептал орел.

 

   Описывать последствия не будем. Скажем просто: не повезло ни кому.

   Первый гром грянул в день стипендии. Ляптя оказалась обладательницей колоссального состояния. Возле окошка "Касса" она была первой. Первой запустила руку в окошко. Последней сняла точный счет с бабок.

- Может, за пять лет вперед? Сразу все? – сказала она, пытаясь вползти через окошко два на два сантиметра  в «Кассу».

   Ответ ей не понравился.

- Все дают, когда в гроб кладут.

- А за день до гроба нельзя?

   На улице начиналась новая эпоха. Ляптя почувствовала её, когда колоссальное состояние студентки осело в десяти сосисках и таких толстых, что разглядеть их можно было только через лупу.

- Бизнесом занимайся, - бросила продавщица возмущенной Ляпте.

   Она показала  свои туфли. Туфли были зашнурованы сосисками.

   Бывшая актриса спала, укрывшись ковром с ромашками. Двуглавый открыл клюв. Вместо бабок в клюв влетела сосиска.

- Ты что? - прошептал орел.

- А то, - отрезала Ляптя. - Одна дрыхнет под ромашками. Другому бабки гони. Бизнесом надо заниматься.

- И каким бизнесом мы будем заниматься? - спросила хозяйка.

   И скрылась под ковром, как черепаха под панцирем.

- С тобой понятно, - сказала Ляптя и посмотрела на двуглавого. - А с тобой?

   Сосиска врезалась Ляпте в лоб.

- Крутые, - ответила Ляптя. - Посмотрю на вас через недельку.

   Через недельку орел пал жертвой пищевого бизнеса. Он был с затупившимся клювом и даже вблизи производил впечатление мусорной кучи  обшарпанных  перьев.

- Что? - спросила Ляптя. - Сейчас бы и сосиска пригодилась.

   Бывшая артистка молчала. Она укрывалась не ковром с ромашками, а ста томами монументальной энциклопедии "Как зарабатывать бабки". Она споткнулась на последнем томе. Автор утверждал, что продолжение следует искать в первом.

   Многие не поверят в  спартанскую комнатку, в пожелтевший от ромашек ковёр и в  говорящего двуглавого. В доказательство, что это чистейшая правда, Ляптя  показала бы и спартанскую комнатку с ковром с ромашками, но она придерживается мнения: стоит ли это делать: мы хотя и не стали спартанцами, но живём по спартанскому.  Представила бы она и орла, но двуглавый, как не прискорбно, оказался отъявленным  жуликом. Он умыкнул   три ляптевских  миллиона  баксов и исчез (об этом расскажем далее). Словом, надул, но надули не только Ляптю, надули и нас с новой эпохой....

.....   .....   .....   ....   ....    ....    

 

Окончание...

 Задумавшись, вы не увидите, как подойдет к вам женщина с ярко накрашенными глазами, губами и улыбкой, по которой вы догадаетесь, что это поселковая гулящая… Ляптя. Ее часто можно видеть в бусугарне, посадках, на речке, ставке в привычном окружении. Или возле магазина «Вино» с авоськами, забитыми винными пустыми бутылками, или спящей возле клуба, а может, в парке… а то и у собственного дома на лавочке.
       Она уже смирилась с уходом мужа, детей. Смирилась со словами, которые в широком обиходе у наших мужчин. С насмешками молодых парней, приглядывающихся к ней с особым желанием, угрозами поселковых женщин, на которых она давно махнула рукой, зная, что, кроме таскания за волос, ничего больше не будет, с побоями, от которых у нее под глазами нередко тяжелая густая синева, смехом. 
       Странная природа нашего смеха. Русский человек смеется даже тогда, когда другому больно….

 
       Живет она одна, так как каждый день принимает известную гурьбу гостей и пользуется даже особым почетом, на который не скупятся и мужчины семейные. Так уж заведено, что и наши добродетельные владыки не отказываются от услуг других женщин, не испытывая при этом ни угрызений совести, ни раскаяния. 
       Чаще всего этот порок возводится в благодетель…
Всмотритесь в ее изможденное, словно затравленное выражение лица, подергивающиеся высушенные губы, нервные тики, и может быть, вам удастся рассмотреть сквозь преждевременную старость мягкие и прекрасные черты русской женщины, по понятным причинам опустившейся в этот омут. Горько ли станет вам, что никогда не вернется красота эта. Что ушла она не по воле одной   Ляпти, бывшей когда-то веселой деревенской девчонкой Настей…    И кто виноват? Никто, потому что еще глух и дик наш земной мир.
А если женщины и избегают этого омута, они все же большей частью становятся грубыми и не ласковыми, как становится грубым и не ласковым все на Руси, к чему не прикасаются добрые и заботливые руки….