Иркутск как воспоминание о Петербурге

Иркутск как воспоминание о Петербурге - Андрей Мартьянов - Новости Санкт-Петербурга - Фонтанка.Ру

В свете текущих печальных событий в Иркутской области, вызвавших массовые (а несколько десятков погибших – это именно «массовые» и никак иначе) жертвы, следовало бы вспомнить о не менее трагическом лете 1993 года в Санкт-Петербурге. С одной разницей: смертей тогда было гораздо больше и связаны они были также с контрафактным алкоголем.

В декабре 1991 закончил свое существование Советский Союз, началась эпоха «рыночных реформ» и «дикого капитализма», а с ними пришла настоящая катастрофа – в городе, совсем недавно называвшемся Ленинградом и при советской власти являвшемся одной из «витрин» страны, самым острым образом встала проблема «лиц без определенного места жительства» – в период с 1992 по 1993 год их количество в городе стало не просто зашкаливающим, а угрожающим. 

Летом 1993 года автор этих строк работал на 9-й станции скорой медицинской помощи, в те времена находившейся по адресу: наб. канала Грибоедова, дом 54, сразу за углом от Сенной площади. 

Сенная, ранее площадь Мира, всегда была местом не самым благополучным, тогда же это пространство превратилось в один колоссальный блошиный рынок, на котором можно было приобрести всё что угодно – от вынесенной из дома стремительно обнищавшими пенсионерками дореволюционной посуды до наркотиков. И, разумеется, Сенная становится пристанищем немалого числа бомжей – как потерявших квартиры в результате действий черных риелторов (а это был очень распространенный вид «бизнеса» в те годы, жертвами которого становились в основном алкоголики и одинокие пенсионеры), так и представителей других социальных (скорее антисоциальных) слоев – освободившиеся заключенные, которым некуда было идти, русские беженцы из среднеазиатских республик и т.д. 

Могу упомянуть, что именно в те годы, с полностью рухнувшей социальной системой и дышащей на ладан системой здравоохранения, именно на Сенной мне довелось видеть больного проказой (лепрой), сбежавшего из казахстанского лепрозория, бомжа с 4-й, последней стадией сифилиса и еще огромное количество больных самыми невероятными инфекционными заболеваниями, из-за которых еще лет пять назад в городе могли бы ввести карантин. Новым властям в лице Анатолия Собчака было не до этого – тогда в Смольном гремели фуршеты в честь молодой победившей демократии, а на приемах, сияя белозубыми улыбками, присутствовали делегации мормонов и свидетелей Иеговы. 

Но к августу – сентябрю 1993 года число бомжей в Петербурге начало стремительно сокращаться, темпами просто-таки необычайными.

Виной тому – спиртной суррогат, известный тогда как «красная шапочка», разливаемый во флакончики объемом 250 миллилитров с характерной красной пробкой. Социальные низы поглощали этот продукт в количествах неимоверных – стоила «красная шапочка» копейки, была общедоступна и продавалась в любом ларьке. Кто являлся производителем (производителями), наверное, навсегда останется зловещей загадкой. Партия суррогата на метаноле пришла в Петербург ориентировочно в конце июня – начале июля 1993 года, и для скорой эти месяцы стали крайне напряженными. 

На утренней конференции станции скорой помощи обычно озвучивались цифры «смертей до прибытия», как официально в истории болезни именуется смерть пациента, к которому бригада не успела. Каждая машина (на станции номер 9 было 5-6 машин) за сутки успевала констатировать по 3-5 смертей от метанолового суррогата, и это только в нашем районе обслуживания. В один из дней лета 1993 года, я подтверждаю как свидетель, в разных углах Сенной лежали пять трупов. Мы даже не брали машину, а вместе с сотрудниками милиции обходили их пешком, констатировали смерть, составляли акт о наличии у погибших вещей/денег и либо сами везли трупы в морг судмедэкспертизы на Екатерининский, 10, либо вызывали спецтранспорт. 

Масштабы массового отравления метиловым суррогатом летом 1993 года я оценить не берусь – надо поднимать архивы Центральной станции скорой помощи, смотреть истории болезни по дням и подсчитывать: надеюсь, у историков однажды дойдут до этого руки. Но могу сказать одно: даже сейчас, по прошествии двадцати трех лет, воспоминания об этом событии у меня самые мрачные. Смертей было не просто много, а очень много. Нехороший «рекорд» нашей бригады – семь умерших за сутки работы. 

Какие выводы? Да, собственно, очевидные: потеря государством контроля за производством алкоголя, социальная катастрофа начала 90-х и полное нежелание тогдашних властей заниматься делами города и привели к массовому «геноциду бомжей» летом 1993 года. Причем пострадавшими были не только обитатели загаженных площадей и подземных переходов – тихие домашние алкоголики, покупавшие отраву, также умирали в своих комнатках коммунальных квартир, а мы приезжали констатировать... 

И тот факт, что нечто подобное произошло в Иркутской области уже в наши, куда более благополучные времена, крайне настораживает.