Синдром Бильжо

Рабочее название этой заметки было "Феномен Бильжо". Но потом я заменил на "синдром". Речь пойдет о болезни, открытой психиатром-карикатуристом Бильжо. Болезнь эта в психиатрические справочники не войдет, а вот в руководства по абнормальной психологии – очень может быть. Когда три дня назад я писал первую статью на эту тем "Ошибка Бильжо", то и не предполагал, что проблема сидит так глубоко.

Я всегда спокойно относился к называнию коммунистического режима фашистским или к сравнению НКВД и Гестапо. Коммунисты так же наплевательски относились к отдельному человеку, а цели и методы у энкавыдэшников и гестаповцев были идентичны: физически уничтожать недовольных режимом, не останавливаясь перед применением зверской жестокости. Хотя с чего это "зверской"? У зверей и близко не встречается подобная жестокость: они просто убивают; но это нужно было быть человеком, чтобы изобрести такие изуверства. Впрочем, точнее – нужно было человеком перестать быть вовсе: растоптать в себе всё человеческое.

В общем, преступления сталинского режима не имеют оправданий. А преступлений там очень много. И я легко мог назвать (да и называл не раз) коммунистов фашистами.

Но мне никогда не думалось, что использование таких эпитетов может обернуться полным отождествлением советского коммунизма с гитлеризмом. Всё-таки это очень разные явления в мировой истории. Оказалось – еще как может. Причем – у людей не глупых и с весьма развитым нравственным чувством.

Что в результате? В результате симптоматика, которую разудалые ребята-психиатры с плеча назвали бы бредом: Сталин хуже Гитлера; коммунисты хуже фашистов; коммунисты-герои – шизофренники; 70 лет – потерянное время: ничего не было сделано; ну, и так далее.

Вообще, это подростковая болезнь роста: когда подросток в чем-то разочаровывается, то начинает красить то, что было раньше белоснежным, черным цветом, да так – чтобы без просветов. Или наоборот: если полюбил что-то весьма темно-серое, то немедленно превращает его в ослепительно белое. И это не к одним "первым любвям" относится, влюбляются подростки и в идеи, и в явления... Педагоги называют это юношеским максимализмом, а психологи – когнитивной недифференцированностью или когнитивной простотой: оценочных шкал мало, они "склеены" (всё сведено к "хорошо-плохо") и бинарны (либо "хорошо", либо "плохо": без середины, без градаций).

Но то, что у шестнадцатилетних – болезнь роста, у шестидесятилетних – симптом паралича развития. И именно его мы наблюдаем у наших лучших людей.

Коммунизм и гитлеризм были сходны в некоторых отношениях, но и различны не меньше. Прежде всего идея. У коммунистов она была чрезвычайно светлой, абсолютно альтруистичной и потому привлекательной. В идеях Гитлера отыскать что-то светлое совсем не просто. То же относится и к средствам: поголовное физическое уничтожение групп людей не было целью коммунистов. Репрессии против народов были ужасны, но это не было Холокостом – целенаправленной операцией по физическому уничтожению всей группы. Поэтому не так уж редко кулацкие дети становились советской элитой. Ну, и конечно, рывок в культурном развитии за годы коммунистического правления беспрецендентен для истории: 50 лет изменили страну, а главное людей страны до неузнаваемости.

И в Нечерноземье, и в Сибири, и в Средней Азии...

Всё это – вещи самоочевиднейшие. Казалось бы, их не видеть невозможно. Как ни старайся – будешь видеть. Если ты, конечно, уже вышел из школьного возраста.

Оказалось – ничуть не бывало. Даже среди пенсионеров видящих – единицы. Не видящих – миллионы. В слепоте соревнуются ученые и неученые, инженеры человеческих душ, и человеческих душ разрушители, кандидаты психологических и доктора философских наук...

Что же говорить о вещах чуть более тонких. Была ли Отечественная война отечественной? Были ли жестокости режима (СМЕРШ, "Ни шагу назад", заградотряды, "Не пяди – врагу" и т.д.) оправданы или не оправданы? Такие вопросы даже не возникают.

Ну, скажем, с тем же приказом, за выполнение которого сначала изувечили, а потом повесили семнадцатилетнюю фанатичную (тогда говорили – пламенную) коммунистку Зою Космодемьянскую. Где та мера жертв, которую должен принести народ, чтобы защититься от врага? Только добровольные жертвы? То есть и мобилизации не должно было быть? Ведь мобилизация мальчишек в 41-м – это был, практически, смертный приговор. Чем можно было жертвовать для победы, а чем нельзя? У вас есть готовый ответ? У меня, не жившего во время войны, ответа такого нет. Но ясно, что народ как целое пределов здесь не устанавливал. Уже через тридцать лет после победы гуманнейший Окуджава пел, как дышал: "Мы за ценой не постоим". Это было в том воздухе – не стояли. Шли на всё. Жизни отдавали – не то, что домА.

Сегодня лучшие люди этого не видят. Не могут видеть. И что в результате? А в результате – эмоциональный идиотизм (это не ругательство – термин), тупость (и это не ругательство), неспособность к сопереживанию, эмпатии.

Вы только представьте себе эту историю. Вражеская рота оккупировала вашу деревню. Приходит девчонка, вам в дочки годится, с врагом биться и что-то там жечь, чтобы врага бить. Пусть даже и ваш дом жечь. Ее хватают. И начинают бить. Бьют изуверски. Она молчит. Потом ее не расстреливают, а ведут вешать. И тут она начинает вас агитировать, а вешателей клеймить.

Как у вас в душе? Ничего не происходит? Если не происходит, то это как раз он и есть – эмоциональный идиотизм. А если все же происходит, но вы включаете свою идеологическую программу и начинаете себе доказывать, что коммунисты героями не бывают, потому что злодеи и соучастники злодеев, и таким образом сопереживание в своей душе задавливаете, то вы просто занимаетесь психологическим членовредительством. Собственно говоря – точно таким же, с помощью которого коммунистические палачи-следователи давили в своей душе жалость к подследственным. И не только коммунистические палачи – любые. Помните в "Семнадцати мгновениях" замораживание ребенка Кэт: "Я сделаю это во имя всех матерей Рейха"? Вот это именно то, что делаете вы, отрицая подвиг Зои Космодемьянской.

Андрей Бильжо, сам, конечно, того не желая и не ведая, своей репликой вскрыл глубочайший нарыв. И далеко не только в своей душе – в душе лучших (без кавычек) людей нашего общества. С таким чиреем в душе работать нельзя. С таким нужно на больничный садиться.

Но нам-то на больничный нельзя. Работу-то нашу за нас никто не сделает.

А работа наша простая: называть хорошее хорошим, а плохое – плохим.