Иудаизм и евреи в творчестве А.П.Чехова.

Вопреки бытующему мнению, Чехов не был антисемитом. Бог у всех один, считал Чехов, другое дело, что люди часто слепы и глухи к прекрасным словам Писания. В этом плане интересна драма «Татьяна Репина» (собр. соч. в 12-ти т., М., 1986). Венчание в церкви – жарко, душно, мелкочиновный люд, пустые обывательские разговоры... Жених – ничтожен, неумен – венчается с очень богатой вдовой, которая отбила «специалиста по женской части» у Татьяны Репиной. Пошло. Мерзко. И над этим замкнутым пространством, из которого, казалось бы, нет выхода, величественные слова священника: «Возвеличится женише, якоже Авраам, и благословится, якоже Исаак, и умножася, якоже Иаков, ходяй в мире и делай в правде заповеди Божий!.. И ты, невесто, возвеличися, якоже Сарра, и возвеселися, якоже Реввекка, и умножися, якоже Рахиль, веселящиеся о своем муже, храняще пределы Закона». Публика, много раз слышавшая «Чин венчания», не воспринимает красоту слов, это для нее всего лишь повседневная скука. И автор сетует: почему говорятся столь прекрасные слова людям, которые глухи к праведности. Не суть важно, по мнению Чехова, вероисповедание, будь то христианство или иудаизм, главное – чистота души и убежденность в истинности своей веры. Так в рассказе «Перекати-поле», написанном под впечатлением случайной встречи с крещенным евреем в Святогорском монастыре, писатель показывает трагическую судьбу человека, пытавшегося выломиться из своей среды – местечкового быта. Герой рассказа, выросший в нищей, необразованной семье, страстно хочет учиться. Биография его проста и трагична: сбежал из дома, долго скитался, попал в аварию, заболел чахоткой и психическим расстройством. В поисках возможности получить образование и минимум прожиточных средств кочует по России. При этом его мучают сомнения в том, правильно ли он сделал, что крестился, однако он все время твердит одно: «"Новый Завет есть естественное продолжение Ветхого, что иудаизм отжил свой век", – подбирая фразы, он как будто старался собрать все силы своего убеждения и заглушить ими беспокойство души, доказать себе что переменив религию отцов, он не сделал ничего страшного и особенного, а поступил как человек мыслящий и свободный от предрассудков и что поэтому он смело может оставаться в комнате одие на один со своей совестью. Он убеждал себя и глазами просил у меня помощи...» Рассказ кончается словами: «Вот он, "перекати-поле", жалкий странник, шагает по России, с его сомнениями, тоской по родным, неприкаянностью и страхом одиночества».

Еще один пример так называемой адаптации евреев в России – семья содержателя постоялого двора, одинокого дома посреди степи (повесть «Степь»). Хозяин, чтобы прокормить ораву детей, гнет спину, угождает постояльцам, ерничает. Другую сторону еврейского характера олицетворяет его брат Соломон – полное презрение к деньгам и суетным земным делам. Соломон подавал гостям самовар, носил их чемоданы и позволял себе неслыханную роскошь – говорить сильным мира сего то, что он о них думает. Соломон-премудрый насмехался над своим лакейским положением: «Я лакей у брата, брат лакей у проезжающих, проезжающие лакеи у Варламова, а если бы я имел десять миллионов, то Варламов был бы у меня лакеем... Я теперь жид пархатый и нищий, все на меня смотрят как на собаку, а если бы у меня были деньги, то Варламов ломал бы передо мной такого дурака, как брат перед вами... Варламов хоть и русский, но в душе он жид пархатый; вся жизнь у него в деньгах и наживе, а я свои деньги спалил в печке. Мне не нужны ни деньги, ни земля, ни овцы и не нужно, чтобы меня боялись и снимали шапки, когда я еду. Значит, я умней вашего Варламова и больше похож на человека!» За иллюзорную, надуманную свободу Соломон, как и герой рассказа «Перекати-поле», расплачивается судьбой. В повести две стороны реальности: проблема выживания любой ценой и неизбывное желание вырваться, подняться над не оставляющим надежд бытом.

Неудавшийся роман Чехова с еврейской девушкой из богатой семьи, которая чуть было не стала его женой, в некотором роде явился источником образов, чувств, размышлений в рассказе «Тина» и в пьесе «Иванов». Подвергшийся резкой критике рассказ «Тина» неправдоподобен и, похоже, был вызван желанием отомстить. Героиня – красавица Сусанна, внешне похожая на прототип – Е. Эфрос, – наследница хозяина винокуренного завода и ссудной кассы. Сусанна – роковая женщина, гетера, непричастная к духовной культуре предков, тем и привлекательна, что вызывающе откровенно «выставляет на вид то, что другие женщины (ломаки, безнравственные лгуньи) всеми силами стараются спрятать от Бога и людей». Помещики и чиновники округи собираются у Сусанны и погружаются в трясину вседозволенности. Притягателен грех, своего рода «встряска организма», все не сонная одурь будней. Образ героини отвратителен, карикатурен и, главное, не соответствует своему прототипу.

То ли критика этого рассказа возымела действие, то ли Чехова мучила совесть по поводу неадекватного изображения своей бывшей невесты, после разрыва с которой он чуть было не покончил с собой, но писатель в пьесе «Иванов» дает образ совсем другой, на этот раз чистой, бескорыстной, бесконечно любящей женщины-еврейки. Должно быть, сказалось не только чувство раскаяния, но и представление о том, как могла бы сложиться его совместная жизнь с Е. Эфрос. Очевидно, в пьесе отразились и отношения его брата Николая с Анной Гольден, тоже еврейкой. Более того, «Иванов», в некотором роде, – прогнозирование ситуации другого брата Чехова – Александра, женившегося на сестре Анны Гольден, Наталье. Сарра – героиня пьесы – ради брака с любимым человеком принимает православную веру. Однако спустя пять лет любовь Иванова зачахла, не было у него и веками устоявшихся традиций, которые так характерны для евреев. Сарра оказалась в пустоте; родители от нее отказались, не прижилась она и в русском мире. Некогда деятельный, мечтавший о подвиге Иванов духовно омертвел, расслабился; на душе у него только и осталось – скука, бесплодные сожаления. В порыве раздражения он выкрикивает продолжавшей любить его жене слово, которое у него уже давно на языке вертится: «Жидовка!» По ходу пьесы не создается впечатление, что женился он на богатой еврейке, рассчитывая получить приданое, но кто знает, не явилось ли акцентирование внимание писателя на деньгах родителей невесты его неосознанным желанием вырваться из нищеты? Судьба Сарры трагична, она умирает от тоски и чахотки. Как тут не вспомнить затравленного «Новым временем» Надсона, тоже умершего от чахотки в двадцать три года, в стихах которого мы читаем об отверженности и еврейским, и русским народом. Невозможна ассимиляция, незачем евреям идти в русское общество с его духовной скудостью, грубым материализмом, скупостью. Именно такими рисует Чехов нравы, казалось бы, образованных людей, и не только в этой пьесе, но и в большинстве своих произведений.

Интерес писателя к еврейскому вопросу, его нравственное кредо – «все равны перед общечеловеческими законами справедливости и добра» - не позволили ему пройти мимо дела Дрейфуса. Альфред Дрейфус – французский офицер, еврей по национальности, был несправедливо обвинен в шпионаже. Осуждение невинного человека вызвало возмущение во всей Европе. В защиту Дрейфуса выступил Э. Золя со статьей «Я обвиняю!» Реакционная пресса России в том числе «Новое время» Суворина, клеймила всех, кто выступал в защиту Дрейфуса. Чехов же разделял позицию Э. Золя, утверждавшего, что правда и справедливость превыше всего. В письме А.А. Хотянцевой от 2 февраля 1898 года он пишет: «Вы спрашиваете меня, все ли я еще думаю, что Золя прав. А я вас спрашиваю неужели вы обо мне такого дурного мнения, что могли усомниться хоть на минуту, что я не на стороне Золя?» Отстаивая позицию справедливости в деле Дрейфуса, Чехов порвал с Сувориным, с которым его связывали не только деловые, но и дружеские отношения. Свое поведение он объяснял брату Александру следующим образом: «В деле Золя "Новое время" вело себя просто гнусно... В приложении печатали роман Золя задаром, а в газете выливали на того же Золя помои... за благородный порыв и душевную чистоту» (23 февраля, Ницца, 1898 г.).

В записных книжках Чехова несколько раз в разные годы встречается запись о том, что «Соломон сделал большую ошибку, попросив у Бога мудрости, ибо во многой мудрости много печали» (записная книжка 1, с. 5; 4, с. 1) А. Измайлов в книге «Литературный олимп» (М., 1911, с. 116) драмой о Соломоне открыл список нереализованных замыслов Чехова. Сожалея, что этот замысел остался неосуществленным, А.В. Амфитеатров писал в 1912 году: «Кто в европейской литературе мог бы лучше Чехова истолковать сложную и глубокую душу великого иудейского царя-пессимиста? Были ли две души более родственные, более обреченные взаимопониманию, чем Чехов и Екклесиаст». Близкая миропониманию Чехова философия Екклесиаста отражена в рассказе «Пари», где мысль о тщете радостей жизни оказывается основной. Те же мотивы в повести «Скучная история», «Моя жизнь».